Ги Декар - Зверь

Директор института стоял как вкопанный на поро­ге и не сразу ответил:

—     Это личность, внушающая беспокойство.

—       Другое точное наблюдение, — отметил Виктор Дельо.— Я даже в главном дополню вашу мысль, доро­гой друг: вы задаетесь вопросом — возможно ли, чтобы под таким обличьем скрывался организованный ум? И между тем вы читали его книгу. Странный, в самом де­ле, автор!

Адвокат приблизился к колоссу и, даже не обора­чиваясь, сказал надзирателю:

—       Видите, я вчера поступил правильно, когда дал ему возможность запомнить мой запах, прежде чем выйти из камеры. Теперь он уже спокоен: он знает ме­ня. Даже забавно и довольно странно думать, что ему было достаточно меня однажды «понюхать», чтобы по­том узнать! Это не означает, что мы уже друзья. Ска­жем, мы еще только присматриваемся друг к другу. Между тем здесь есть некто, кто смущает его. Это вы, дорогой переводчик! Он чувствует новый — третий за­пах. Мой и надзирателя ему уже знаком. Нужно, что­бы он к вам привык тоже, но сейчас, поскольку я не вполне доверяю его реакциям и не хотел бы такой же неожиданной встречи для вас, какую он устроил мне вчера, я попытаюсь преодолеть отчуждение небольшой любезностью.

Говоря это, Виктор Дельо вложил пачку сигарет в правую руку Вотье. Не колеблясь, слепоглухонемой до­стал левой рукой из пачки сигарету и поднес ее к гу­бам. Адвокат чиркнул старой зажигалкой. Выходящие из ноздрей густые клубы дыма доказывали, что Вотье оценил проявленное внимание.

—    Он курит,— сказал адвокат.— Это свидетельству­ет о том, что перед нами цивилизованное «животное».

И по всему видно, что он это любит, чертов сын! Что же, никто до сих пор не предложил ему сигарету?

—   Никому не пришло в голову,— сказал надзира­тель.— Что же вы хотите? Как узнаешь, что он любит, чего он хочет? Он только ворчит!

—    Заметьте, мой друг, что сейчас он курит без вся­кого ворчания. И давайте побыстрее воспользуемся этим блаженным состоянием и попробуем его допро­сить. Слушайте, он, кажется, сегодня побрит?

—   Он брился сегодня утром,— подтвердил надзира­тель.

—    Сам?

—    Да. Он ловко работает руками.

—      Да, я это вчера заметил,— поморщившись, ска­зал адвокат.— Мой дорогой переводчик, я думаю, вы мо­жете теперь без опасений приблизиться к нему: у него было достаточно времени освоиться с вашим запахом.

Переводчик не выглядел столь уверенным.

—      Не бойтесь! В сущности, он славный парень. По­чти доступный для общения: свежевыбритый, с сигаре­той. Скоро мы сделаем из него ягненка. Уступаю вам слово. Хотелось бы, чтобы для начала вы дали ему по­нять, что я — новый его защитник, а вы только перевод­чик. Объясните ему также, что я — его лучший друг, пусть он не сомневается, и что я буду продолжать сле­дить за тем, чтобы его кормили и снабжали сигаре­тами.

Переводчик стал осторожно трогать пальцами фа­ланги слепоглухонемого. Тот не противился, но лицо его оставалось непроницаемым.

—      Что он говорит? — с беспокойством спросил ад­вокат.

—    Он не отвечает.

—       Неважно. Главное — он понял, кто я. Скажите ему, что мне очень понравился его роман «Одино­кий».

Переводчик снова пробежал по фалангам пальцами. Лицо Жака Вотье просветлело.

—      Так, так! — воскликнул Дельо. — Мы нащупали чувствительную струнку — авторское самолюбие. Ска­жите, что я добьюсь разрешения, чтобы ему выдали все необходимое для письма по Брайлю, и, воспользовав­шись своим вынужденным одиночеством, он сможет на­бросать замысел своего нового романа. Дайте ему по­нять, что его впечатления от пребывания в камере мог­ли бы очень заинтересовать публику.

Переводчик приступил к делу. Когда его проворные пальцы остановились, пальцы Вотье забегали по фа­лангам его молчаливого собеседника.

—     Наконец-то он отвечает! — воскликнул адвокат.— Что он говорит?

—      Что он благодарит вас, но это бесполезно — он никогда не будет больше писать.

—        Терпеть не могу безответственных заявлений! Скажите ему, что, по моему мнению, он хорошо сделал, что убил американца.

—      Вы думаете, я могу ему это сказать? — не скры­вая удивления, спросил переводчик.

—       Вы должны это сделать! Разумеется, то, что я говорю сейчас,— не слишком обычно, но необходимо, чтобы мой клиент уверовал в абсолютную поддержку своего защитника, иначе между нами не могут устано­виться доверительные отношения.

Переводчик передал то, о чем просил защитник, и Дельо показалось, что на неподвижном лице мелькнула тень удивления.

—    Добавьте,— поспешно сказал адвокат,— поскольку он действовал правильно, то, следовательно, не вино­вен, и задайте ему пять вопросов. Во-первых, почему он признает себя виновным?

—    Он не отвечает,— сказал переводчик.

—       Второй вопрос: почему он до сих пор не хотел, чтобы его защищали?

—     Не отвечает.

—       Третий вопрос: хотел бы он встретиться с ма­терью?

—     Нет.

—      Определенный ответ. Четвертый вопрос: хотел бы он встретиться с женой?

—     Нет.

—      Очень интересно, — пробормотал адвокат.— Пя­тый и последний вопрос: хочет ли он, чтобы я ему устроил здесь свидание с Ивоном Роделеком?

—     Не отвечает.

—     Он не отвечает, но и не говорит: нет! Остановимся на этом, мой дорогой директор: я знаю уже достаточно. Еще раз простите, что злоупотребил вашим ценным вре­менем. Прежде чем уйти, я хотел бы, чтобы вы объяс­нили моему клиенту, что мне совершенно необходимо пожать ему руку — это единственный для меня способ выразить ему не только мою симпатию, но и привязан­ность.

В то время как переводчик передавал смысл фразы слепоглухонемому, Дельо протянул руку. Но Вотье с застывшими руками не шелохнулся.

Когда оба посетителя вышли на улицу, адвокат спросил:

—     Скажите искренне, что вы думаете о моем кли­енте?

—      То же, что и вы, дорогой мэтр. Вы правы: это умный и хитрый парень, который говорит только тогда, когда захочет, и умеет использовать свою внешность, чтобы обмануть собеседника.

—     Да, я тоже так думаю. Ах, дорогой мсье, я при­хожу к убеждению, что умных людей защищать иногда труднее, чем дураков.

Виктор Дельо сразу вернулся домой, где Даниель с нетерпением ждала его, чтобы передать письмо. По штемпелю было видно, что оно из Санака. Пробежав его глазами, адвокат заявил:

—        Я уезжаю. Времени в обрез, чтобы успеть на дневной экспресс, который прибывает в Лимож в семь вечера... Там мне надо кое-кого увидеть. Затем, я наде­юсь, с утренней почтой будет еще корреспонденция — перед восходом солнца... Если оно взойдет! И даже ес­ли бы оно не взошло, в этом темном деле я все равно пойду до конца. Разумеется, пока я не вернусь, вы бу­дете дежурить здесь.

—     Когда вы вернетесь, мэтр?

—       Не знаю. Посчитаем: из пяти человек, которым мы писали, я виделся пока с одним — с матерью. Се­годня вечером в Лиможе встречусь еще с одним — с доктором. Завтра еще с двумя. Остается последняя встреча — с женой. Это будет самое трудное. Получит ли она мое письмо? А если получит, то ответит ли? За­гадка! Несмотря ни на что, я сильно на это надеюсь. Немного здравого смысла — и самые запутанные дела проясняются. Жаль, что у вас уже много сделано по диссертации, а то я предложил бы вам отличную тему: «Может ли защитник морально оправдать убийство?» Подумайте над этим во всяком случае. И если вам это улыбается, можно все начать сначала. Вы не будете исключением: у меня такое ощущение, что я в свои шестьдесят восемь лет заново начинаю карьеру. До свидания, внучка.

Его не было четыре дня. Даниель была сильно обес­покоена, когда раздался характерный звонок. Было де­сять часов вечера.

—    Наконец, мэтр! Прибыли!

—      Добрый вечер, внучка. Не осталось ли чего-ни­будь поесть? Проголодался как волк. Желудок уже не может приспособиться к сомнительной роскоши вагонно-ресторанной пищи.

—    Все есть, мэтр. Вы, наверно, устали?

—     Меньше, чем можно подумать. Давайте поболта­ем с вами, пока я ем, а потом вы отправитесь домой.

Он занялся едой. Девушка не осмелилась его отвле­кать. Он заговорил первым, разрезая грушу:

—      Вижу, что вы умираете от любопытства. Хотите знать, чем я занимался. И поскольку вы меня ни о чем не спрашиваете, я вам сейчас расскажу. Я был свиде­телем некоторых экспериментов.

—    Экспериментов?

—       Над человеческими существами, рожденными с отсутствием зрения, слуха, речи.

—    И они живут?

—    Лучше, чем вы предполагаете.

Он продолжал отрезать кусочки от груши, наблю­дая за молодой помощницей, которая казалась ему оза­боченной.

—      Что с вами? — спросил он. — Вас что-то бес­покоит?

—     Я даже не хотела говорить вам об этом, мэтр, по­тому что вы слишком сейчас заняты. Но дело в том, что во время вашего отсутствия каждый вечер в одинна­дцать часов были странные звонки. Женский голос, один и тот же, спрашивал вас. Когда я говорила, что вас нет, сразу же вешали трубку.