Эухенио Фуэнтес - В лесной глуши
Алькалино играл в домино с тремя мужчинами пенсионной внешности. Всегда внимательный к тому, что происходит вокруг, он увидел вошедшего Рикардо и жестом велел ему подождать. Детектив сделал заказ и удостоверился, что здесь все еще подают лучший кофе в городе: смесь, куда добавлена очень точная доза кофе, обжаренного с сахаром – по-португальски. Немного погодя Купидо увидел, как Алькалино взял со стола несколько монет, уступил свое место следующему игроку и направился в его сторону.
– Вот у кого теперь деньги, – сказал Алькалино, кивнув назад через плечо. – Все изменилось. Сегодня старики содержат молодых.
Купидо улыбнулся. Его приятель не изменился, он болтал бы, даже оказавшись под водой. Поэтому он к нему и пришел.
– Ты ко мне? – поинтересовался Алькалино.
– Да.
Они прекрасно дополняли друг друга: неустанная болтовня и необычные теории Алькалино всегда хорошо уживались со способностью слушать, отличавшей Купидо.
Алькалино был очень смуглый, маленький, нервный, с неровными зубами и живыми глазами под короткими ресницами, будто сожженными его горящим взглядом. Все звали его Алькалино[5], потому что он никогда не выдыхался. Он мог пить хоть купорос, ничто не свалило бы его с ног. Он мог не спать три дня, не выказывая усталости. Он мог говорить неделю, и у него не иссякали слова, а собеседники – что еще удивительнее – не умирали со скуки. Он имел мнение обо всех и обо всем, что видел, но своих суждений не навязывал. О нем говорили – иногда с восхищением, иногда со страхом или ненавистью: он знает все, что происходит в Бреде, и помнит всех, кто приезжал и когда-либо жил в городе. Он не скрывал своей симпатии к коммунистической партии, членом которой являлся вот уже много лет, и тем не менее очень уютно чувствовал себя в традиционной и декадентской атмосфере казино.
– Мне поручили важную работу, – сказал Купидо, когда официант принес им по неизменной рюмке коньяку.
– В добрый час.
– Меня нанял жених девушки, которую убили.
Алькалино смотрел на него безо всякого удивления и сделал глоток, прежде чем ответить:
– Чтобы ты нашел убийцу. Причем здесь, в Бреде.
– В Бреде или в Мадриде.
– Если все так, как говорят, тебя ждет много работы.
– А что говорят?
– Каждый предлагает свою версию и делает свои выводы. В этом городе каждый убежден в том, что он самый лучший сыщик и что, если бы ему предоставили свободу действий, он нашел бы убийцу за несколько часов. Одни утверждают, что убийца – сам жених, другие – что это любовник девушки, третьи...
– Любовник?
Алькалино удивленно поднял брови: как можно начинать расследование, будучи настолько малоосведомленным.
– Скульптор. Этот Сьерра. Никогда не был в их доме?
– Нет.
– Когда он приезжает сюда, двери его открыты для всех, и он частенько приглашает кого-нибудь из нас.
– Я слышал о нем. Вроде скандальный тип, – вспомнил Купидо. Скульптор славился тем, что устраивал вечеринки, на которые стекалось много народу со всей округи, вечеринки в прекрасном фамильном доме, возвышающемся на правом берегу реки. Несколько раз, проходя мимо особняка, Рикардо видел припаркованную у входа машину и открытые двери, но, несомненно, Алькалино имел доступ в гораздо большее число домов, чем он. – Это точно, что он был ее любовником?
Алькалино пожал плечами, показывая, что тут не все ясно. В таком маленьком провинциальном городке, как Бреда, определенного рода поступки всегда вызывают осуждение, хотя в них может и не быть ничего зазорного.
– Говорят, они были любовниками, потому что пару раз их видели вместе, но я бы не дал голову на отсечение. Мы здесь привыкли думать, что если мужчина и женщина вдвоем входят в дом, то прямиком бегут в постель. Должно быть, мы очень мало занимаемся сексом, поэтому всегда только о нем и думаем.
Детектив улыбнулся, хотя Алькалино сказал это со всей серьезностью.
– Другие уверяют, что тут дело в наследстве, – продолжал он. – Хотя я принадлежу к тем немногим, кто придерживается иного мнения.
Он снова сделал большой глоток коньяку, мягко цокнул языком, наклонился к детективу и прошептал:
– Мы подумываем о донье Виктории.
– О донье Виктории?
– Да, о ней. Ты ее знаешь?
– А кто ее не знает? Но говорят, она немного того...
Алькалино поднял локоть и вылил остатки коньяка в рот. Со стороны даже показалось, что рюмка не коснулась его губ. Жестом он попросил официанта наполнить ее.
– Нет, она не сумасшедшая. Если, конечно, не считать сумасшествием ее двадцатилетнюю борьбу с заведомо более сильным врагом, которая, ясное дело, будет проиграна.
– Это тоже форма безумия, – предположил Купидо.
– Тебя не было здесь несколько лет, – мягко сказал Алькалино, не уточняя, где же именно детектив был, – за это время между ней и новой местной администрацией разгорелся ожесточенный конфликт. Власти узаконили создание заповедника и расширение его границ. Да, донья Виктория доблестно с ними сражалась. Тебе ничего не рассказывали?
– До меня доходили слухи. Но хотелось бы выслушать историю целиком.
– О, это история длинная и очень запутанная. Конфликт начался более двадцати лет назад, еще во времена диктатуры, когда один из последних министров-технократов объявил все земли около Вулкана и Юнке, земли, окружающие озеро, заповедником. Не думаю, что тогда его решение было продиктовано экологическими принципами, которые нынче в моде. Заметь, даже у нас, у партии – авангарда общественной мысли, – продолжал он ироническим тоном, – не имелось в программе такого пункта. Скорее речь шла о желании сохранить территорию в первозданном виде, чтобы привилегированные особы могли приезжать сюда охотиться. Не знаю, помнишь ли ты, но Франко приезжал сюда охотиться.
– Да. Я помню, однажды нас вытащили из школы и поставили всех с флажками в руках вдоль дороги – и по ней промчались огромные черные автомобили, в которых за тонированными стеклами не было видно пассажиров.
– Всегда считалось, что Франко очень нравятся водохранилища. Чушь. Плевать он хотел на нехватку воды в стране. Иначе он бы, конечно, перекинул лишнюю воду из Астурии в пустыни Альмерии. Тогда он мог сделать это, потому что никто не осмелился бы ему возражать так, как сейчас сопротивляется север. Что в действительности приводило Франко в восторг, так это охотничьи угодья, которые создавались у водохранилищ. Обрати внимание: у половины из них, где построены станции, дающие электричество, ниже расположены орошаемые участки, а выше – заповедники для охоты. Так вот, в плодородных долинах у доньи Виктории были пастбища, которые у нее экспроприировали, затопив водой. Сначала она не протестовала. Общее благо в определенные времена требует жертв от частных лиц. Но так как для охоты на крупного зверя нужны большие территории, первоначальный заповедник посчитали недостаточным, и был принят закон, по которому площадь экспроприированных земель расширялась. Донья не приняла ни этого второго закона, ни того, как он был исполнен. Она последняя представительница рода, издавна жившего на здешних землях, и несет на своих плечах историческую ответственность, если пользоваться словами, которые мы употребляем в партии. Говорят, она даже не согласилась принять крупную денежную сумму, которую ей предложили позднее, пытаясь сломить ее упорство, сумму, которая действительно была эквивалентна реальной стоимости этих земель. Но дело в том, что тут есть один сентиментальный нюанс. Ты знаешь Патерностер?
– Да, – отозвался Купидо. Это были остатки крошечной деревни, которая дала свое имя заповеднику и до границ которой доходила вода. Оставался полуостров, склон, где располагалось маленькое старое кладбище, открытое для посещения только один раз в году, в День поминовения усопших.
– Уже к тому времени в деревне оставалось очень мало обитателей, большинство уехало в шестидесятых годах, и этих немногих переселили в Бреду – жить и возделывать орошаемые земли, отданные им в собственность. Донья Виктория уже стала вдовой, в летах, но богатой и привлекательной для своего возраста; хорошая партия – желающих было достаточно. Но донья – женщина особенная. На том кладбище покоились останки ее мужа, умершего вскоре после свадьбы, и маленького сына, который не прожил и года. Ее единственного сына. С одной стороны, закон гласит, что нельзя трогать могилу, пока не пройдет не помню сколько лет после захоронения. С другой стороны, Мадрид хотел поскорее приготовить охотничьи угодья для генерала. Это была одна из его прихотей, и все нужно было уладить быстро: эдакое последнее желание перед казнью. С каждым годом он, наверное, становился все менее метким стрелком, у него, видимо, уже дрожали руки, попасть он мог только в крупных зверей и с близкого расстояния. В Мадриде не могли ждать положенного по закону времени и хотели все закончить поскорее. Но донья Виктория вовсе не собиралась смиряться с запретом посещать могилы, и тем более с тем, чтобы их топтали сапоги охотников. Каждое воскресенье она приходила на маленькое кладбище, чтобы положить на могилы цветы, побыть немного возле них, проговорить ласковые слова тихим голосом – что-то в этом есть нездоровое.
