Константин Тарасов - После сделанного
— Значит, обокрали тебя, как дурака, — сказала Катька.
— Обокрали, Катя, это полбеды, — улыбаясь, ответил Децкий. — Сам голову на плаху, можно сказать, положил. Скоро топор достанут. В милицию меня угораздило жаловаться. Уже следователь приходил, замки проверяли…
— Ты что, спятил? — поразилась Катька и взглянула ему в глаза — не шутит ли?
— Тебе-то чего бояться, Катюша? — понаивничал Децкий, хоть и знал хорошо, чем опасно для нее следствие. Стоило майору Сенькевичу покатить клубочек от Децкого через Павлика и Петра Петровича на Данилу Григорьевича, на магазин «Хозтовары», как тут же с железною логикой втягивалась в сферу подозрений и она, бывшая завсекцией этого магазина. И переход ее с хозтоваров на комиссионное барахло, состоявшийся два года назад, для розыска не препона — преступления против социалистической собственности срока давности не имеют. Да и в комиссионной торговле Катька, полагал Децкий, тоже, верно, допускала какие-то отклонения, бог знает какие, его не касается, но ясно, что без левого дохода Катька жить не умеет и не будет никогда. Есть отчего заволноваться, о чем подумать и к чему приготовиться. Децкий и назначил эту встречу с тою целью, чтобы Катька вошла в курс опасности, чтобы не застиг ее врасплох негаданный, нечаянный вызов в милицию или появление с каким-нибудь вопросом энергичного майора.
— Как бы там ни было, не вернешь, — сказал Децкий. — Давай советоваться.
— О чем? — возразила Катька. — Или не знаешь, что надо делать?
— Знаю. О другом. О воре. — И Децкий сообщил свои последние рассуждения.
— Могу сказать лишь одно — он глуп, — вывела Катька.
— Почему?
— Умный человек выбросил бы сберкнижку в урну.
— Но для чего?
— Хотя бы для того, чтобы не возвращаться в квартиру, — сказала Катька. — А главное: тебе, скажем, потребовались эти деньги, ты ищешь книжку — нет, как в воду канула. Ты бежишь в сберкассу просить дубликат. И только тут выясняется, что была кража. Неизвестно: уворована ли она или ты ее потерял. Ведь и сам будешь думать, что посеял. А уж кто нашел и воспользовался — ищи ветра в поле.
— Однако он так не сделал.
— Я и говорю: дурак.
— Нет, не дурак, он далеко не дурак, — сказал Децкий. — Если книжка лежит в чемодане, я могу сто раз посмотреть на нее и не взять в руки. Мне спокойно — вот она. Ванда по чистой случайности открыла. Через полгода можно было хватиться. Он на это и рассчитывал.
— Но облигации же вы проверяете, — не согласилась Катька. — Первый тираж, вы за ними, они исчезли — и хитрость раскрыта.
— Она-то, верно, раскрыта. Но кем? Мною. Он все верно рассчитал, одного не учел, что я в милицию пойду.
— Но пошел же, идиот.
— Пьян был, Катюша, пьян как сапожник, разум отшибло. Знать бы кто, убил бы, собаку.
Катька подумала и сказала:
— Юра, кажется мне, ты не о том думаешь, о чем надо. Двенадцать тысяч — пустяк для тебя. Кто украл — милиция найдет. Бреши заделывай. Дай бог все не утратить.
Децкий сообразил, что Катька мыслями уже далеко от него, что ее занимают свои бреши и что есть они в немалом, видимо, количестве. Глубокое уныние читалось в Катькиных глазах. И лицо начало выдавать истинные годы, и плечи поникли, и морщинки появились под слоем французской пудры, и была слизана с губ яркая помада, и перестал излучать секссигналы проникшийся страхом организм. Разительная эта перемена доставила Децкому некоторое удовлетворение. Несложно, милая Катя, думал он, корчить из себя Екатерину Вторую, менять любовников и завлекать прохожих разрезанной юбкой. А вот под топором постоять, гадая: зарубит или мимо пройдет, — вот где забава, с постелью не сравнить.
— Позвони вечером, — попросила Катька.
Децкий пообещал.
Прибыв на завод, он, не откладывая, пошел на склад готовой продукции и ошарашил Петра Петровича, как кирпичом: вполне реально, что в ближайшее время появятся здесь по заданию милиции ревизоры, эксперты, бухгалтеры народ дошлый, въедливый, остроглазый и неподкупный, и надо замести следы и в отчетности, и в натуре.
— Как? — охнул Петр Петрович. — Есть штук десять квитанций без номенклатуры, с пересортицей, и они в бухгалтерии.
— Но стоимостное выражение сходится? — спросил Децкий.
— Разумеется! — сказал Петр Петрович.
— Так чего волноваться, не вижу причин, — Децкий весело хлопнул завскладом по плечу. — А всю неучтенку оформите с Павлушей вчерашним числом: и тебе хорошо, и нам — перевыполнение плана.
Больше и говорить было не о чем. Петр Петрович задачу понял, а уже как он это сделает, Децкого не касалось.
Он прошел в цех и открыл кабинет; сразу же набилось людей с вопросами и делами, и пришлось потратить час на безразличные ему производственные нужды. Эта рабочая суета и принятые уже меры самообороны успокоили Децкого, он даже устыдился дневных своих страхов, отчаянного сидения в кухне, ожидания наручников. Началась борьба, а исход борьбы решают воля и мужество, ум и бесстрашие. Приедут ревизоры — пожалуйста, все будет к их услугам. Пусть вникают. Могут догадаться, не смогут доказать, в этом Децкий не сомневался. Все то левое, неучтенное, что шло из участка ширпотреба к Петру Петровичу, а от него, минуя базу, к Даниле Григорьевичу, страховалось показателями основного производства, списаниями на брак, технологическими потерями по пределу нормы, а уж и брак, и потери, и сэкономленный, но не оформленный металл никакая ревизия, будь она хоть семи пядей во лбу, сосчитать не сумеет. Денежная стоимость на входе и выходе равны, план всегда выполнялся, прогрессивка за перевыполнение всегда шла, а прочее — в худшем случае — халатность. Лишь бы самим не проговориться. Но и Петр Петрович будет нем как могила, и Данилу Григорьевича самый лучший следователь мира не разговорит, и их люди, надо думать, не бараны — не задрожат. Здесь, на заводе, улик для суда не соберут — отпечатки пальцев не снимешь, а все замки, ложки, ножи, кастрюльки, штопоры, щипчики для орехов и прочий товарец разошелся по покупателям и сгинул.
Появился Павел. Децкий закрыл кабинет и в пятый раз за день, если считать и беседу со следователем, рассказал о краже и о начавшемся следствии.
— Вот и доигрались! — отреагировал Павел. — Сколь веревочке ни виться, все равно конец.
— Очумел? — налился злостью Децкий. — Какой конец! Какая веревочка!
— Поделом, Юра, — словно не слыша Децкого, говорил Павел. — Сколько же можно грабить! Пора и на солнышко!
Децкий потерялся и долго не мог найти нужных слов. Неприемлемо, глупо, по-детски звучали восклицания товарища; такой реакции Децкий не ожидал; все другие восприняли сообщение как надо — навести порядок, замкнуться, быть настороже. Недоставало сейчас о совести рассуждать. С таким настроением да к следователю — сразу добровольное признание.
— Ты что, маленький? — хрипло просил Децкий. — Или кретин? Не понимаешь?
— Не боись, — с горькой усмешкою ответил Павел. — Я понимаю. До конца надо нести подлый свой крест. Надо молчать…
— Не молчать надо, — перебил Децкий, — а надо немедленно перетрясти всю документацию, изорвать и сжечь лишнее, сосчитать приходы, расходы, делом заняться, Павлуша, делом, чтобы жена тебе передачи не носила в тюрьму.
— Займусь! — лениво ответил Павел.
Оставшись один, Децкий аккуратно перебрал свои бумаги. Собственно, и перебирать было нечего; сомнительных документов он никогда не держал, а следовало изъять некоторые технологические карты с непонятными непосвященным, но все же разоблачительными пометками. Децкий так и поступил — изорвал их в мелкие клочья и бросил в урну, из которой цеховая уборщица в пятом часу перенесет мусор в мешок, а затем — в контейнер. Сделав это, Децкий впервые за день почувствовал освобождение. Вся цепь людей пришла в защитное движение, каждый, чего боится, то рвет, сжигает, выбрасывает, оформляет, выносит или вывозит, и в принципе любые усилия розыска проникнуть в загадку доходов уже обречены на неудачу. Надо очень хорошо знать конкретную технологию, иметь нерядовое инженерное мышление, такое, как у него или у Павла, чтобы понять механизм появления в цехе свободного товара. Никому не дано рассчитать излишки, образованные при оформлении поздним числом действовавших рацпредложений, списаниями полуфабрикатов, перерасходом материалов в авралы, работой учеников. Для того и держал Децкий при цехе участок ширпотреба, чтобы маленькое терялось в тени большого и пользовалось его отходами. Тут опасность раскрыться не грозила; не то что майор Сенькевич — полковники и генералы останутся ни с чем.
Мысли Децкого вернулись к инспектору, и он тотчас позвонил знакомой узнать, что рассказал ей осведомленный адвокат. Ответ ее был таков: Сенькевич — талантливый следователь, звезда криминального розыска, специалист по особо сложным делам, человек умный, образованный, с чутьем и хваткой. Децкому просто повезло, что следствие ведет он, можно спать спокойно — вор будет отыскан хоть из-под земли. Эта похвальная характеристика смутила Децкого. Угораздило же, подумалось ему, наткнуться именно на него. Так и выскочил навстречу, словно сквозь стену глядел. Нечто судьбинное представилось Децкому в этой случайности. Ведь сидел в кабинете, и, верно, за столом сидел, и вдруг дернуло его вскочить, распахивать двери, любопытствовать, кого мимо несет, и зазывать к себе. Успокаивало, правда, что Сенькевич — специалист по чисто уголовным делам, борьба с хищениями социалистической собственности — хлеб другого отдела, и Сенькевич направит свое необычное, если верить мнению адвоката, дарование на поиск квартирного вора. Здесь чувства Децкого опять же раздваивались: если деньги снял "не свой", то талант, чутье и хватка следователя кстати, но если вор принадлежал к своим, к близкому кругу Децкого, к числу людей дела, то следователь с такими качествами совершенно был не нужен. Потому что свой, думал Децкий, получая срок, не удержится не потянуть за собой компанию, чтобы веселее коротать бесконечные годы заключения. И Децкому со всей очевидностью открылось, что в интересах собственной безопасности и свободы он обязан узнать преступника прежде, чем это сделает следователь Сенькевич.
