Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации

Девушка смотрела на него просто и ясно. Она совершенно не терялась в этом служебном кабинете, чувствуя себя здесь естественно и просто. Сделала маленький глоток, подула.

- Горячий.

- После холода хорошо. Вы мне расскажите про Олега, Лена. Где познакомились, где бывали, как зашел разговор о шрифте?

- Неужели это так важно?

- Очень. Вы комсомолка, сейчас война, сами должны понимать, что просто так вас сюда к нам не пригласили бы.

- А как мне называть вас? - поинтересовалась девушка.

- Иван Александрович.

- Я познакомилась с Олегом летом. В ЦПКиО. Там в летнем театре для красноармейцев концерт был, я туда попала. Олег сидел на соседнем кресле. Я еще подумала - молодой, здоровый, а не в армии. Потом у меня каблук на босоножке сломался. А он подошел, сказал, посиди, мол, здесь, и убежал. Пришел - каблук на месте. Потом он сказал мне, что артист и режиссер, пригласил в гости к своему товарищу.

- Где живет товарищ и как его зовут?

- На Сивцевом Вражке, зовут Славой. У него чудесные пластинки и патефон заграничный. Мы пили у него чай, разговаривали о театре.

- Вы бывали у этого Славы?

- Да, несколько раз.

- Значит, адрес помните?

- Сивцев Вражек, дом три, квартира один.

Муравьев, сидевший в углу, встал и вышел в другую комнату.

- Вы часто встречались?

- По-разному. Олег много ездил в составе фронтовых бригад.

Вошел Муравьев, положил перед Даниловым бумажку. Иван Александрович прочитал:

"Гостев Олег Борисович в Москве не прописан. В кадрах Москонцерта не значится. В Сивцевом Вражке, 3, квартира 1, проживает Шумов Вячеслав Андреевич. Через час его доставят сюда".

Данилов прочитал еще раз, положил записку в папку.

- Кого из друзей Гостева вы знаете?

- Только Славу и телефонное знакомство с Соломоном Ильичом.

- Гостев приносил вам продукты?

Лена покраснела, помолчала, собираясь с мыслями, и ответила не очень уверенно.

- Приносил... Конфеты... Шоколад... Вино... Недавно несколько банок консервов. Он получаст все это за концерты.

- Пусть так, пусть так. Да вы пейте чай, он, наверное, совсем остыл, - улыбнулся Данилов.

Он смотрел на эту славную девушку и думал о том, сколько раз она смотрела кинофильмы "Цирк", "Машенька", "Горячие денечки". Как ей хотелось стать такой же, как Любовь Орлова и Окуневская. Наверное, она ходила в самодеятельность.

- Кстати, Лена, вы участвовали в самодеятельности?

- Вы знаете, Иван Александрович, я даже училась в драмстудии театра.

- Это, кажется, на площади Журавлева?

- Да. Потом война, эвакуация. Мне предложили уехать, но я пошла на трудфронт. Сейчас работать надо.

- Это вы правы. Только если у вас талант, вы могли бы много пользы принести.

- У нас в типографии есть группа девчат, мы организовали концертную бригаду. В свободное время ездим по госпиталям, выступаем перед ранеными.

- Подождите, я вам горячего чаю подолью. Лена, когда Гостев попросил вас принести шрифт?

- Месяц назад, до Нового года. Я не придала этому значения. Потом он опять завел этот разговор и сказал, какие именно литеры ему нужны.

- А для чего, он говорил?

- Сказал, что приехал Охлопков, организует новый театр. Особый фронтовой театр. Им надо напечатать программы, а литер некоторых нет.

- А печатная машина?

- Он сказал, что в театре есть "Бостонка".

- Гостев обещал устроить вас в театр?

- Да.

- Лена, вы должны нам помочь. Позвоните Соломону Ильичу и попросите Гостева встретить вас завтра, скажите, что все готово.

- Хорошо.

НИКИТИН

Ничего нет хуже, чем ждать да догонять. Люди делом занимаются, а здесь сиди, карауль телефон да этого Соломона.

Никитин сидел на диване. На голове обручи наушников. Тоненький проводок шел к телефонному аппарату. Телефон висел в коридоре на стене.

Хозяин дома, Соломон Ильич Коган, оказался портным. Лет ему было под семьдесят, поэтому к приходу оперативников он отнесся философски.

- Я в вашем МУРе знал одного человека, он допрашивал меня еще при нэпе. Занятный был мужчина.

- А вы, папаша, - прищурившись, спросил Никитин, - и тогда с блатными дело имели?

- Я, молодой человек, имел дело со всякими. Я закройщик, а хорошо одетыми хотят быть все: и директора трестов, и актеры, и, как вы выражаетесь, блатные.

- У вас, папаша, нет правового самосознания.

- Чего нет, того нет, молодой человек. Зато есть руки.

- Я в Туле тоже одного рукастого знал, так ему тридцатку нарисовать раз плюнуть.

- Каждый знает тех, кого знает, - таинственно и непонятно сказал хозяин и пошел в комнату кроить.

В квартире томились еще два оперативника и парень из отдела оперативной техники. Про Гостева хозяин сказал, что это очень милый человек, артист Москонцерта. Шил у него пальто, а потом попросил разрешения дать его телефон девушке Лене.

- У него кошмарная личная драма, - пояснил хозяин, - жена истеричка.

Соломон Ильич, что-то напевая, кроил. Оперативники томились, техник занялся делом, начал чинить электрический утюг, а Никитин рассматривал старые журналы мод.

До чего же хороши там были костюмчики. Брючки фокстрот, пиджаки с широкими плечами и спортивной кокеткой.

Надеть бы такой габардиновый светло-песочный костюм да пройтись по Туле. Смотрите, каким вернулся в родной город Колька Никитин.

Время шло. Телефон звонил редко. Хозяин говорил с племянницей, потом позвонила Лена и назначила Гостеву свидание утром у проходной. Долго Соломон Ильич говорил с каким-то капризным заказчиком.

Положив трубку, хозяин хитренько посмотрел на Никитина и сказал:

- Вот что, молодые люди. У меня есть картошка и лярд. Мы сейчас все это поджарим и поедим. А то вы с голоду умрете. И чаю попьем. Пошли на кухню.

БЕЛОВ

- Ну, Толик, - сказал Кузин, - как дальше жить будем?

Они сидели в кабинете Кузина, электричество горело вполнакала, поэтому капитан зажег керосиновую лампу-трехлинейку. Кочан молчал, шмыгал носом, вздыхал. Предательство бабки здорово подломило его. Возможно, именно сейчас он задумался над словами Кузина. Белов не вмешивался пока. Пять минут назад ему привезли фотографию Олега Гостева.

- Так что, Толик?

- Торговал я, конечно, - шмыгнул носом Кочан, - так жизнь такая.

- Что ты про жизнь-то знаешь? - Кузин встал, по стенам метнулась его сломанная тень. - Люди ее, эту жизнь, на фронте защищают, а ты? Наш, советский пацан, своих сограждан обираешь. Как это понимать, Толик?

- Да я разве... Я что... Боюсь я его... И все пацаны боятся...

Белов положил перед Толиком фотографию убитого. И по тому, как задрожали руки задержанного, как заходило, задергалось лицо, Сергей понял - знает.

- Знаешь? - резко спросил Белов.

- А кто его? Артист?

Белов протянул фотографию Гостева.

- Этот?

- Он... Женька Артист... Это он Витька? Ну, ему не жить...

- Кто такой Витек?

- Кличка у него Царевич. Не московский он. Из Салтыковки. Он от деловых к Артисту приезжал.

- Фамилия Артиста?

- Не знаю.

- Где живет?

- Не знаю. Он ко мне сам приходил. Говорил, где товар взять, деньги забирал.

- Твои дружки его знают?

- Видели.

- Они тоже работают на него?

- Через меня.

- Когда должен прийти Артист?

- Не знаю.

- Выйди, Толик, в коридор.

- Ну вот что, Евгений Иванович, - сказал Белов голосом, не терпящим возражения, - раз я старший, то мое решение такое. На квартире Кочана сажаем засаду. С утра сориентируй всех. Покажи карточку Артиста.

ДАНИЛОВ

Вячеслав Андреевич теребил руками шапку.

- Да вы успокойтесь, чего волнуетесь, - улыбнулся Данилов.

- А вас в МУР вызывали? - внезапно спросил Шумов.

Вопрос был настолько неожиданный, что Иван Александрович на секунду растерялся даже. Потом, представив себе ситуацию, расхохотался. Шумов тоже улыбнулся, но грустновато.

- Нет, - ответил Данилов, - не приходилось мне.

Ему положительно нравился этот худощавый, сдержанный человек. Одет был Шумов в хороший костюм, сорочка на нем была заграничная. Над карманом пиджака были нашиты две полоски за ранения - золотистая и красная.

- Где это вас? - спросил Данилов.

- В декабре сорок первого под Волоколамском.

- Да что вы? Я тоже там воевал.

- Вы?

- Представьте себе. В сводном батальоне НКВД.

- Значит, соседи. Я помвзвода был в Третьей ополченческой бригаде. По ранению уволили вчистую.

- Где работаете?

- В Московском драматическом театре помрежем. Я до войны в театральном институте учился. Ушел добровольцем. Ранило. Вот работаю. Говорят, институт возвращается, опять пойду учиться.

- Послушайте, Шумов, вы этого человека знаете?

Данилов протянул ему фотографию.

- Женька Баранов, - мельком взглянув на нее, ответил Шумов. - Что, за спекуляцию попал?

- Почему вы так считаете?

- А его из нашего театра за это поперли. В сороковом театр ездил в Латвию. После воссоединения. Ну он там и развернулся. Спекулянт. Пустой человек.