Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации

- Ну, сопляки, - сказал вошедший Кузин, - на грабеж пошли. Ну-ка, посвети, - попросил он одного из оперативников. - Компания известная. Лешка Шведов и Колька Бодуев. Берите их, ребята, в отделении поговорим.

МУРАВЬЕВ

- Мне пойти с тобой, Игорь? - спросил Самохин.

Муравьев еще не успел ответить, как вмешался шофер Быков.

- Конечно, вместе.

Они вылезли из машины. Самохин зажег карманный фонарь. Синеватый луч заискрился на сугробах, мазнул по тропинке на снегу и уперся в дверь с тремя эмалевыми табличками.

- На первом этаже две квартиры, на втором одна, - сказал Самохин.

- Ты, Петрович, - Муравьев наклонился к окошку "эмки", - смотри, может, кто-нибудь из окна сиганет.

Быков вылез из машины, расстегнул полушубок, достал из кобуры наган, сунул его в карман.

- Иди, не впервой.

На Быкова можно было положиться.

Они вошли в темный подъезд. Светя фонарем, поднялись по деревянной скрипучей лестнице. На дверях квартиры висела табличка.

- Пименовым - два звонка, - прочитал Игорь вслух и дважды повернул звонок.

- Кто там? - спросил за дверями женский голос.

- Из ЖАКТа, - сказал Игорь, - откройте, пожалуйста.

Дверь распахнулась. На пороге стояла молоденькая девушка в халате, волосы ее были накручены на папильотки, и поэтому голова напоминала репей.

- Ой, - вскрикнула она и попыталась закрыть дверь.

Но Игорь подставил ногу и надавил плечом.

- Спокойнее, гражданка Пименова, мы из милиции.

Муравьев достал удостоверение.

- Ко мне?

- Именно.

Прошли по длинному, пахнущему прогорклым жиром коридору, мимо сундуков и старых чемоданов, мимо корыт и велосипеда без колес, висящего на стене.

Девушка толкнула дверь в комнату, совсем маленькую, метров двенадцать. В ней еле разместились две кровати, платяной шкаф и стол. Пол у окна был обшит жестью, на нем стояла печка, сделанная из оцинкованного бака. Венчал все это желтоватый абажур с кистями, низко висящий над круглым, покрытым вязаной скатертью столом.

- Садитесь, - сказала Лена.

Игорь оглядел комнату. Патефон на тумбочке, стопка пластинок, на стене фотографии Любови Орловой, Павла Кадочникова, Марка Бернеса и еще одна. Молодой мужчина с бачками и тонкими усиками нагловато смотрел на них большими миндалевидными глазами.

- Милая Леночка, - начал Игорь, - я был в типографии, и там нам дали ваш адрес.

- А зачем? - Хозяйка выдергивала из головы бумажные закрутки.

- Леночка, - Игорь достал из кармана шрифт, - кому вы его давали?

- Но ведь ничего страшного не случилось? - спросила девушка. Правда?

- Как сказать. Вы мне ответьте на вопрос.

- У меня есть друг, ну жених, если вы хотите. Он артист в Москонцерте.

- Это он? - Муравьев показал на фотографию.

- Да. Ему шрифт нужен для нового спектакля.

- Вы любите театр?

- Обожаю.

- Хотите стать актрисой?

- Очень. Весной Олег устроит меня в театральную школу, он говорит, что у меня талант.

- Охотно верю ему, - усмехнулся Муравьев.

Девушка была прелестная. Синеглазая, с золотыми волосами, даже тусклый свет не мог затушевать красок молодости.

- А как фамилия Олега?

- Гостев.

- Вы бывали у него дома?

- Нет. Он приходит ко мне.

- А где он живет?

- Не знаю. Я у него паспорт не спрашивала. Я же женщина, товарищ милиционер, а не комендантский патруль.

- Вы говорите, он ваш жених, и вдруг ничего о нем не знаете?

- Товарищ милиционер, - Лена улыбнулась, - он же не хулиган и не жулик. Почему он вас заинтересовал?

- Допустим, что так. Но шрифт, который вы ему передали, найден у человека, совершившего убийство.

Лена начала медленно бледнеть, отчего глаза ее, казалось, стали еще больше.

- Не может быть!

- К сожалению, это так. Мы ни в чем не обвиняем вашего друга. Но, сами понимаете, время военное.

- Но я...

- Как нам его найти, Лена? - твердо спросил Игорь.

- Он мне сказал, что разошелся с женой, актрисой. Истеричкой и дурой, но вынужден пока жить с ней в одной квартире. Он мне оставил телефон своего друга.

- Номер?

- Ж-2-45-48. Соломон Ильич.

- Леночка, когда вы договорились встретиться с ним?

- Он просил еще несколько литер, я обещала позвонить.

- Вы поедете с нами.

- Вы меня арестовали? - В голосе девушки послышался ужас.

- Нет, пока пригласили в милицию.

- А как же работа?

- Вас подменят. Мы, если вы не возражаете, захватим с собой фотографию вашего жениха.

БЕЛОВ

Кочан сидел посреди комнаты, мрачной и длинной, как пенал. На покрытой засаленным тряпьем кровати лежала стонущая старуха.

- Ой, нет совести у вас, - подвывала она, - обижаете сироту...

Оперативники обыскивали комнату, в углу застыли понятые: дворничиха и сосед из квартиры напротив. Он пришел прямо с улицы, и снег на валенках начал подтаивать, растекаясь по полу маленькими лужами.

- Сироту не жалеете, - стонала старуха, - я немощная... Матка его на трудфронте... Папка от немецкой пули погиб...

- Ты молчи лучше, Севостьянова. Молчи, - устало оборвал ее Кузин, мамка его за спекуляцию сидит... А сынок твой, Витя Севостьянов, в сорок первом погиб в Зоологическом переулке, когда на третий этаж в пустую квартиру лез... Знатного ты домушника вырастила, Севостьянова.

- Тебе бы оговорить старуху немощную...

Белов смотрел на Толика Севостьянова. Перед ним сидел не Кочан, а обыкновенный мальчишка, шмыгающий носом, нервно облизывающий губы. Руки у него были покрыты цыпками, как у пацанов, играющих в снежки.

Сергей глядел на него и думал о том, сколько таких Толиков Севостьяновых выбросила на улицы война. И как долго придется ему и его товарищам переделывать этих пацанов, рано узнавших вкус табака и водки, полюбивших легкие, лихие деньги.

- Слышь, Толик, - сказал Кузин, - где товар?

- Нету у меня ничего, - буркнул Кочан, - нету как есть.

- Вы на чердак сходите, - сказал мужчина-понятой, - он туда что-то часто лазает.

- Сука, - выдавил Толик.

- Ты меня не сучи, сопляк, и глазами не зыркай, я всю жизнь у станка, а ты, как и твой папаша распрекрасный, на краденое живешь.

- Сам покажешь? - спросил Кузин.

- Ищи, начальник, тебе казна за это платит.

- Дурак ты, Толик, - беззлобно ответил Кузин. - В блатного играешь. Фасон давишь. Вспомнишь еще мои разговоры когда-нибудь. Никакой ты не блатной, а так - пена.

Минут через десять оперативники принесли в комнату несколько бумажных упаковок папирос, ящик водки и пол-ящика шоколада.

- Да у него целый гастроном, - ахнула завистливо дворничиха.

Милиционер, писавший протокол обыска, начал пересчитывать бутылки, пачки папирос, шоколад. Книжки со стихами нашли за иконой, их было пять штук.

- Где деньги, Севостьянов?

Парень молчал, глядя куда-то поверх головы Белова.

- Так, гражданка Севостьянова, - сказал Кузин, - вставайте.

- Зачем? - спросила внезапно старуха хрипло и резко.

И Белову показалось, что говорит кто-то вновь пришедший, так непохожи были голос и интонация на скорбный старушечий плач.

- Кровать обыщем.

- Я хворая, нет у вас такого права.

- Есть, Севостьянова, есть. - Кузин подошел к кровати.

- Я встать не могу.

- Ты мне лапшу на уши не вешай, Севостьянова, хворая. А кто вчера водкой торговал, не ты? - В голосе Кузина зазвенели резкие нотки.

- Вчера не сегодня, начальник.

- Не встанешь - поднимем.

Старуха вылезла из-под одеяла и, на удивление Белова, оказалась в стеганых ватных брюках и толстом свитере.

- Бери, гад. - Она плюнула и отошла в угол.

- Так-то оно лучше.

Кузин подошел к кровати, скинул одеяло, поднял второе, лежащее на матрасе. Под ним были деньги.

- Ты что, Севостьянова, думаешь, это все? Сейчас мы выйдем, а наши девушки тебя обыщут. Не зря ты ватные штаны натянула. Пошли, Белов.

Милиционеры вывели Кочана, в комнату вошли две девушки с сержантскими погонами. За дверью слышалась возня, хриплый голос Севостьяновой, потом все стихло.

- Порядок, товарищ капитан, - выглянула на площадку девушка-сержант. - Заходите.

Старуха сидела в углу, закутавшись в тулуп. На столе лежали кольца, часы и деньги.

Севостьянова глядела на вошедших тяжело и ненавидяще.

- Ты, Севостьянова, - задохнулся от гнева Кузин, - сына своего вором сделала, невестку и внука. Люди на фронте кровь проливают, а ты жиреешь здесь на горе человеческом. Ты паук кровяной. Моя бы воля...

- Бодливой корове бог рогов не дал, - спокойно и зло ответила старуха. - На мне нет ничего. А деньги и цацки внучек принес.

Кочан, стоявший у дверей, вздрогнул, будто его ударили плетью.

- Ты чего, бабка! Ты же мне срок лишний лепишь.

- А ты, Толик, привыкай. У вас блатной закон - человек человеку волк. - Кузин достал папиросу и закурил.

ДАНИЛОВ

- Значит, вас зовут Леной и вы хотите быть актрисой? - Данилов грел пальцы на стакане с чаем. - Вы пейте чай, правда, он не очень сладкий, но все же с сахаром.

Девушка смотрела на него просто и ясно. Она совершенно не терялась в этом служебном кабинете, чувствуя себя здесь естественно и просто. Сделала маленький глоток, подула.