Анатолий Безуглов - Инспектор милиции
Геннадий Петрович стоял, облокотившись на капот машины. Здесь же был Арефа Денисов. Вот уж кого я не ожидал увидеть!
Я подошел к ним как ни в чем не бывало. Нассонов натянуто кивнул головой. Арефа поздоровался приветливо.
Председатель жевал травинку и смотрел на небольшое выкошенное поле, на котором, как мне показалось, в беспорядке были расставлены различные препятствия: бревна, установленные крест-накрест, жерди, выкрашенные под шлагбаум и напоминающие параллельные брусья, сложенная пирамидой кирпичная стенка, невысокие ворота, рвы с водой.
По полю кружил одинокий всадник. Вот он подъехал к пирамиде, составленной из полосатых жердей, упирающихся в деревянные треугольники, и лошадь, на какую-то долю секунды задержав свой бег, легко взяла препятствие. Я видел, что оба наблюдателя остались довольны.
А всадник уже приблизился к бревенчатому заборчику. Я заметил, как Арефа напрягся, словно сам сидел в седле.
Конь плавно взлетел, вытянувшись в стремительную линию, и опустился по другую сторону ограды, задев задними ногами верхнюю жердь.
У меня у самого похолодело в груди. Нассонов досадливо крякнул.
— Ничего, бывает, — сказал Арефа. — Не научился еще Маркиз понимать шенкеля. На это время требуется. А в общем неплохо, председатель, а?
— Вот чертова девка! — ругнулся тот, довольный. — Я уже хотел его выбраковать…
— Красивый жеребец! Люблю красивых коней, — прищурил глаза Арефа.
Нассонов ткнул его в бок:
— Цыган ты все-таки, Денисов.
— Не отказываюсь.
Меня они совершенно не замечали.
— Чем черт не шутит: выпустим Маркиза на районные состязания, а? Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
— Побольше бы тебе, председатель, таких паршивых овец иметь… Поверь мне, редкий жеребец Маркиз.
— Злой, ох злой, шельма!
Между тем всадник приблизился к нам. Я обомлел: это была Лариса.
— Еще разочек попробуй забор, оксер и банкет! — крикнул Нассонов и покрутил в воздухе рукой.
— Шенкелей ему, шенкелей! — добавил Арефа. Лариса кивнула.
Под ней был жеребец, отливающий на солнце неправдоподобным золотисто-розовым цветом.
Я не понимаю в лошадях. Но этот жеребец мне понравился. Его небольшая голова с маленькими подвижными ушами сидела на длинной шее, изгиб которой напоминал лебединый. Ноздри нервно раздувались. Брюхо поджарое, как у оленя. А гладкая, нежная кожа с короткой блестящей шерстью была словно из шелка.
— Всем статен, только круп немного провисает, — покачал головой Нассонов.
— Не помеха. — Арефа поглаживал бороду, довольный.
Я не выдержал:
— Что за цвет?
— У лошадей не цвет, а масть. Маркиз — соловый жеребец. Ахалтекинец, — сказал Денисов. Ему, наверное, стало неловко, что председатель меня не замечает. — Злой очень. Ни один местный жокей справиться не мог. Сергей мой пробовал — не вышло. Председателя за плечо зубами цапнул. А вот библиотекарша нашла ключик к нему… Нужны были, значит, женские руки да ласка. Конь тоже подхода требует. Не всякому поддается…
Нассонов продолжал меня игнорировать. Ну и пусть!
Мы молча смотрели на Ларису, взлетающую на Маркизе над препятствиями. На этот раз у нее, кажется, все получалось гладко.
Пахло скошенной травой и конским навозом. Нассонов достал папиросы, предложил Денисову. Потом, немного помедлив, мне.
— Спасибо, не курю.
— Здоровье бережешь? — усмехнулся он.
— Почему? Просто не привык. Да и не нравится. Они закурили.
Закончив скачку и еще некоторое время поездив шагом, Лариса приблизилась к нам. Разгоряченная, она сдувала со щеки налипшие волосы, смотрела на председателя с надеждой и ожиданием.
— Пойдет, — сказал Нассонов. — Быть по-твоему.
— Спасибо, Геннадий Петрович! — Глаза ее засияли счастливо и весело.
— Не меня благодари, его. — Нассонов ткнул пальцем в Арефу, сел в машину и, круто развернувшись, поехал с фермы.
Девушка легко соскочила с коня и подошла к нам. Денисов бережно принял у нее поводья.
— Здравствуйте, Дима, — только сейчас поздоровалась Лариса. Она была в обтягивающих ноги брюках, сапогах и мужской рубашке. — Я вас сразу заметила.
Арефа нежно проводил ладонью по блестящему, вздрагивающему крупу коня и ласково приговаривал:
— Хорошо, Маркиз, хорошо… Славный ты жеребец. Маркиз косил на него светлым глазом, перебирая белыми зубами удила. Денисов разнуздал коня.
— А как с соревнованиями, Арефа Иванович? — спросила Лариса.
— Очень хочется? — лукаво подмигнул Денисов, поднося к морде коня несколько кусочков рафинада.
Жеребец осторожно, губами, взял их с ладони человека и громко разгрыз.
— Значит, буду?
— Будешь, будешь…
Девушка закружилась на месте, хлопая в ладоши.
— Вот здорово!
Скакун прядал ушами и нервно перебирал ногами.
— Бери своего красавца. — Денисов отдал ей поводья. — Чувствительный он у тебя…
Лариса повела Маркиза в конюшню.
— С виду — не тронь, рассыплется, — кивнул на нее Арефа. — Но упорная… — Он помолчал и добавил: — У нас женщина ни за что не сядет на лошадь.
У нас — это, значит, у цыган.
— Почему?
— Обычай… Мужчинам — кони, а женщинам… — Он засмеялся. — «Выходит, любезный, тебе длинная дорога, на сердце тебе падает дама…» — Денисов продолжал улыбаться. — Вы, наверное, обиделись, что Зара не захотела вам гадать?
— Нет, что ж обижаться! — сказал я. — Просто было любопытно…
— Никто не может знать, что ждет человека. Даже цыгане. В нас никакого особого секрета нет, — продолжал Арефа. — Какой я теперь цыган? Говорю больше по-русски, живу по-русски. Ем, сплю — по-вашему. — Он спохватился. — Заговорил я вас. Дела, наверное?
— Да нет. Здесь я случайно. Так заехал…
Странно устроен мир. Арефа Денисов был мне симпатичен. А вот его сын… Не было сейчас на земле человека, которого я воспринимал болезненнее…
И как мне ни хотелось побыть с Ларисой, отвезти ее на мотоцикле в станицу, я поехал один. Чтобы Денисов ни о чем не догадался.
6
…Когда он вошел, я удивился: откуда здесь, в станице, такая модная прическа, длинные волосы, бородка коротенькая, тщательно подстриженная. На вид ему — лет тридцать, не больше. Он сразу показался мне каким-то особенным. Деликатные манеры, спокойные глаза. Вот только нос его не шел к лицу, перебитый посередине, слегка приплюснутый…
Этого человека я еще не знал. В станице проживало более трех тысяч человек. Вообще-то участковый должен знать всех, на то он и участковый.
— Отец Леонтий, — представился вошедший, и я сначала не понял: чей отец? — Вы человек, я вижу, новый, удивитесь моему приходу. Но это в порядке вещей. Я всегда обращался к Сычову по поводу наших праздников.
И тут только вспыхнуло: поп! Самый настоящий. Так близко я видел священника впервые.
— Мое начальство уже снеслось с вашим. Кажется, договорились. А я вот — к вам, на нашем уровне, так сказать.
— Я… я вас слушаю. — Как с ним разговаривать, не знаю. Товарищ отец?..
— Простите, ваше имя, отчество?
— Дмитрий Александрович.
— У меня к вам такая просьба, Дмитрий Александрович. Как вы знаете, завтра у верующих праздник, день святой троицы. Большой праздник. К нам сюда приедет много народу из других хуторов, станиц. Сами знаете, народ не всегда ведет себя организованно. Соберутся большие толпы возле храма. А рядом шоссе. Не дай бог, драка или кто под машину попадет, все на нашу голову… В прошлом году на пасху женщину сбил автобус — меня ругали почем зря. Хотя случилось сие далеко от церкви. Так что выручайте. В смысле порядка.
Я перевернул страницу настольного календаря и крупно записал: «Св. троица. Обеспечить порядок возле церкви».
Отец Леонтий едва заметно улыбнулся.
— Что ж, постараюсь, — сказал я.
— Договорились. — Он вынул пачку сигарет. — Вы не возражаете?
— Курите, курите.
— А вы? — Он протянул мне пачку.
Я засмеялся: в течение часа мне предлагают второй раз.
— Нет, спасибо. Я не курю. Не научился.
— Откуда сами?
— Из Калинина.
— Почти земляки. Хотя я там никогда не бывал. — Он аппетитно затянулся дымом. — Матушка, то есть супруга, оттуда.
— Как фамилия?
— Лопатина Ольга.
— Не знаю…
— Она старше вас. На Набережной улице жила.
— Я совсем в другом районе…
— Познакомитесь еще. А может быть, уже познакомились. Она здесь в участковой больнице фельдшер.
— Не обращался пока.
— И слава богу. Ну что ж, Дмитрий Александрович, рад был познакомиться. Не смею больше мешать.
Он поднялся, я тоже. Попрощались мы за руку. Крепкая у него хватка, прямо железная. Пожимая мне руку, он спросил:
— Простите, Дмитрий Александрович, вы что больше уважаете, коньячок или…
