Б. Седов - Король Треф
Да и вообще, с теми документами, которые у меня сейчас имеются, может мне выйти большой геморрой. Ведь по паспорту российскому, да и по правам американским, которые тут вместо паспорта конают, я — Василий Семенович Затонский. Для америкосов я — Бэзил, а для простых русских американцев — Василий или просто Вася.
А имечко это мне в наследство от Арцыбашева с Саньком досталось. Так что я у них там, если надо — человек реальный. Вот и получается, что нужно мне соорудить весь комплект американских документов, чтобы найти меня было как можно труднее. А лучше всего — невозможно.
И для этого придется снова выходить на местную русскую братву и тереть с ними на эту тему. Слышал я краем уха, что за двадцать тысяч гринов можно сделать такие документы, что любо-дорого. Причем не фальшивые, а самые натуральные. Официальные пути для этого, понятное дело, имеются, и стоит это около десятки. А еще десять — за то, чтобы это было сделано быстро. Вот и получается двадцать. А по мне — так хоть пятьдесят, лишь бы все было тип-топ.
Но вот проблема в том, что выход на этих чиновников опять же не через тетю Розу, а через братков русских, которые тут на Манхэттене, да и вообще в Америке, чувствуют себя не хуже, чем на Невском или на Тверской. И тему с документами для русских желающих держат крепко. Так что хошь не хошь, а засветиться придется.
А там всякое может случиться. Может, Стилет меня в розыск поставил наподобие КГБ, то есть — с описанием моей внешности, с фотографиями, короче, все как положено. Сейчас ведь не дремучее советское время, и братва не с ножичками по темным дворам бегает, а нормально сидит перед компьютерами в офисах. А если так — то получается, что появляться в русском обществе для меня небезопасно. Особенно — перед братвой. Приду я к ним, а мне скажут, как уже сказали однажды — Знахарь пришел, сам пришел! А мы-то тебя ждем не дождемся! Ну, тогда иди сюда, разговорчик есть интересный.
И снова начнется вся эта тягомотина противная. И не только противная, но и опасная. Вот и получается, что хоть я и в Америке этой хваленой, а ничего для меня по большому счету не изменилось. И то спокойствие, которое я испытывал первые дни после приезда сюда, потихоньку испарилось, и теперь я снова, как и раньше в России, хожу с оглядкой, ложусь с опаской, встаю с тревогой.
Точно!
Я понял — именно тревога стала моим основным ощущением в последнее время. И каждый мужик, который посмотрит на меня чуть внимательнее, чем остальные, кажется мне соглядатаем то ли ФСБ, то ли Стилета. И я постоянно готов то ли броситься бежать, то ли начать убивать голыми руками. И каждый араб для меня теперь — посланник от хозяев сундучка с бриллиантами. Черт его знает, что могут сделать эти отмороженные арабы, которых в Нью-Йорке не меньше, чем у нас хачиков на рынке. Вот вчера, например, выхожу из машины на Тридцать пятой улице лимонада купить, вдруг рядом резко останавливается открытый «Бьюик», а в нем два араба. Классические такие чурки южные с черными усами. Остановились и на меня смотрят. У меня аж очко сжалось. И даже пистолета нет. А к ним подходят еще двое, и по-своему — гыр-гыр-гыр! А потом передали тем, что в машине, какой-то сверток и отвалили. А я стою, как дурак, и только мурашки пересчитываю.
Так что, Вася Затонский, плохи твои дела. Нет тебе покоя, и все хотят заполучить твою шкуру. Вместе с бриллиантами или без них.
Я вздохнул и, посмотрев еще раз на залив со статуей, встал со скамейки и направился к своей новенькой «Хонде», стоявшей у входа в парк. Пока я шел к машине, мой желудок спросил у меня — а не пора ли закинуть что-нибудь на кишку? Я подумал и согласился. Сев за руль, я решил направиться в находившийся на Двадцать третьей улице китайский ресторанчик, в котором можно было за десятку наесться от пуза. В общем, это был, как бы сказать, китайский шведский стол.
Запарковавшись неподалеку от китайской харчевни, я вышел из машины и нажал на кнопку брелка, висевшего на одной цепочке с ключами. «Хонда» успокаивающе свистнула — дескать, иди себе, я сама тут за собой погляжу, будь уверен.
В ресторанчике было прохладно и пусто. Заплатив при входе за право обжираться до потери сознания, я подошел к стойке и стал наваливать себе всего понемногу. Вообще-то такая ширпотребовская китайская кухня быстро надоедает, да и не так уж это вкусно, но по первости очень нравится.
Я взял немного свинины с грибами в сладком соусе, немного молодого бамбука, потом еще какието хитрые китайские грибы, потом рассыпчатый рис, острый соевый соус и решил, что пока хватит.
Усевшись за столик у окна, я принялся расправляться с едой, а сам при этом обдумывал нюансы своего положения и подробности того, с чем могу столкнуться в процессе получения так нужных мне документов. Превратиться в другого человека, оборвав тем самым единственную ниточку, которая связывала меня с теми, кто мне был совсем не нужен, было необходимо.
За несколько лет в моей жизни произошло столько разного, что хватило бы на десяток обычных человеческих судеб. И все, что происходило со мной, никак нельзя было назвать приятным или интересным. Как сюжет для захватывающего фильма это годилось. Но как реальная жизнь, как настоящая судьба, как то, что на самом деле происходит с живым человеком, — увольте. Врагу не пожелаю. Хотя, наверное, именно врагу я бы и пожелал того, что выпало на мою долю.
Я стал бандитом. Я стал вором. Я стал убийцей. На меня открыта охота. Из-за меня погибла женщина, которую я полюбил. Человеческая жизнь перестала иметь для меня ту высшую ценность, о которой говорили преподаватели в мединституте. Раньше я спасал жизни, работая реаниматологом, теперь — могу завалить любого, не моргнув глазом. Когда-то в юности я краснел, если приходилось врать, теперь могу вешать лапшу на уши кому угодно и в любом количестве. Раньше я гулял, где хотел, и совсем не думал о том, кому может понадобиться наблюдать за мной, теперь же у меня выработалась железная привычка постоянно следить за поляной, просекая, не интересуется ли кто-нибудь моей персоной. А если интересуется, я был готов хладнокровно убить любопытного. Вот такие интересные вещи произошли со мной за последние несколько лет.
Я встал и пошел за добавкой.
Сидевший у входа китаец, весивший не больше собаки среднего роста, улыбнулся мне, и я машинально ответил ему улыбкой. Возвращаясь к столику, я опять столкнулся с ним взглядом, и церемония повторилась.
По правде говоря, мне уже начала надоедать эта американская манера лыбиться везде и без всякого повода. Сначала это производит приятное впечатление. Вот, мол, какие мы все вежливые и доброжелательные. А потом начинаешь понимать, что все эти улыбки — самое обыкновенное вранье. В России идешь, например, по улице и видишь — этому человеку грустно, этот озабочен чем-то, тот веселится, у этого какие-то хитрые мысли в голове ворочаются. И все понятно. Вокруг тебя — живые люди. А тут — все улыбаются, и это — не более, чем маска. А что за ней — поди, разбери. В общем-то, конечно, можно разобрать, потому что морда улыбается, а по глазам все равно видно. Но — неприятно. Так и хочется иногда наехать на сияющего, как серебряный доллар, американца — ну чего ты лыбишься, ты же меня в первый раз видишь, может быть, я тебя убить пришел, а ты, мудак, лыбишься…
Черт с ними, пусть скалятся, сколько влезет. Меня это не касается.
А самое главное — это то, что китаеза этот ну уж точно не имеет отношения ни к ФСБ, ни к арабам, ни к Стилету. Правда, я слышал, у них в китайской мафии порядочки посуровее наших будут, но это уже их дело и меня не касается.
Набив брюхо и ощутимо потяжелев, я поднялся из-за стола и направился к выходу. На лице китайца появилось выражение счастья, и он проводил меня лучезарным взглядом. Я все-таки улыбнулся ему в ответ, несмотря на то, о чем думал пять минут назад. С волками жить…
«Хонда» встретила меня приветливым посвистыванием, и, усевшись за руль, я опять полез за сигаретами. Ну никак не отвыкнуть, черт побери! Обругав себя ослом и тупым животным, я запустил двигатель и, пропустив шестидверный белый лимузин, отъехал от поребрика.
Теперь мой путь лежал на Брайтон-Бич, где русские эмигранты организовали для себя привычную совковую жизнь, превратив нормальную улицу в некое подобие замусоренного базарного ряда. И еще сочиняют песни о том, как им хорошо там живется. Козлы.
* * *Подъехав к ресторану «Одесса», я припарковался на противоположной стороне между огромным черным джипом с затемненными стеклами и невзрачным трехцилиндровым «Шевроле Спринт».
Мимо проходили люди, и через открытое окно я слышал преимущественно русскую речь. Но если бы я был царь, то за такой русский язык просто вырывал бы язык. Когда в аэропорту Кеннеди я впервые услышал эту уродскую смесь нижегородского и английского, то сначала решил, что это люди просто так стебаются. Но, увы, суровая эмигрантская действительность быстро убедила меня в обратном. Тут тебе и русское существительное, и английское прилагательное и сверху — английский глагол в русском склонении. Я, конечно, не профессор языковедения, но от такого русского языка меня поначалу, честно говоря, чуть не стошнило.
