Б. Седов - Король Треф
Он всегда называл командировками задания, полученные от руководства организации.
Вздохнув, эль Фаттах приступил к инструктажу:
— О смерти Кемаля тебе известно достаточно. Надо отыскать человека, который заполучил все три кольца. Деньги и камни вернуть. С человеком решить по обстановке. Если он специалист, который может быть нам полезен — попробуй договориться. Не выйдет — шайтан с ним! Америкосы и их союзнички заблокировали много наших счетов, но о кольцах им ничего не известно…
Сеид слушал с непроницаемым видом. Но, эль Фаттах был готов в этом поклясться, многое из услышанного не было для него новостью. Скорее всего сразу, как только стало известно о гибели в Таджикистане Кемаля, по своим каналам навел справки. Догадался, что в скором времени ему предстоит заняться этой историей. И наверняка уже сейчас знает, с какой стороны к ней подступиться.
Закончив вводную часть, эль Фаттах помолчал и добавил то, о чем до последнего времени сомневался, говорить или нет:
— У меня свой интерес в этом деле.
Сеид изогнул красивые черные брови, демонстрируя полнейшее внимание. Но у эль Фаттаха опять создалось впечатление, что его собеседник наперед знает, о чем пойдет речь.
— В восемьдесят восьмом году под Кандагаром погиб мой старший брат. Он вез Кемалю деньги и два кольца из этих трех. Кто-то предал, и неверные разгромили караван. Убили всех. А моему брату отрезали руку.
— Зачем?
— Хотели выведать, в чем заключается секрет колец. Но он им ничего не сказал. Иначе бы они не ждали столько лет, чтобы добраться до наших сокровищ.
— Твой брат был очень мужественным человеком, — произнес Сеид тихо и уважительно. — И он умер, как настоящий воин Аллаха.
Они помолчали, а потом перешли к обсуждению деталей предстоящей операции.
Часть первая АМЕРИКА
Глава1 НЕБОСКРЕБЫ, НЕБОСКРЕБЫ, А Я МАЛЕНЬКИЙ ТАКОЙ…
Я стою на берегу океанского залива и смотрю на синее небо и зеленую воду. В полукилометре от берега из воды возвышается небольшой темный островок, а на нем, обратив лицо к океану, стоит огромная статуя женщины в просторной хламиде, покрытая белесой зеленью. На голове женщины надето что-то вроде короны, из которой торчат острые лучи. В левой руке женщина держит толстенную книгу, а в правой поднятой к небу, — факел с навеки застывшими языками металлического огня. Эту женщину зовут — Свобода.
Между островком и берегом Бэттери-парка, в котором я культурно провожу досуг, шныряют взад — вперед мелкие кораблики и катера. За несколько долларов можно переплыть на островок и, забравшись этой железной женщине под юбку, подняться по лестнице на самый верх и убедиться в том, что в ее свободолюбивой голове совершенно ничего нет. В этом нет ничего удивительного. Скульптор, а точнее — конструктор этой статуи, сделанной во Франции, знал, как устроена женщина, и постарался передать это не только во внешности, но и внутри.
Я нахожусь в Нью-Йорке уже целый месяц. Казалось бы, пора привыкнуть к этому, но не очень получается. Первые дни я вообще шарился по Манхэттену, как последний колхозник, впервые приехавший в Москву. Я, родившийся и выросший не где-нибудь в Хацапетовке, а в Питере, в великом Питере, совершенно потерялся сначала среди небоскребов, непривычных и незнакомых надписей, среди огромного количества автомобилей, среди толп, с вытаращенными глазами спешащих в разные стороны.
Конечно же, не все, кто ходит-бродит по НьюЙорку, таращат глаза. Некоторые хмурят брови, потому что американцы — люди деловые, а дела предполагают серьезность и озабоченность. Таращатся же в основном приезжие, и то только в первые несколько дней. Лично я уже не таращусь, а хожу спокойно, уверенно и даже несколько небрежно. То есть — вроде как привык.
Вроде привык, а иной раз едешь по широкой извилистой улице, и она вдруг ныряет в арку внезапно открывшегося за поворотом огромного дома в сталинском стиле. И арочка эта, между прочим, такого размера, что арка Главного Штаба против нее — просто захудалая подворотня. А над аркой дудят в гипсовые трубы два ангела соответствующего размера.
А когда я в первый раз увидел Верезано Бридж, это мост такой через Ист-Ривер, вот тут-то и понял, что мы с нашими российскими воровскими технологиями способны строить только тупые бетонные плотины через большие реки, используя при этом рабский труд. Мостик длиной несколько километров висит на двух опорах, и под ним, не задев его вымпелом, может проплыть любой из существующих в мире кораблей. Этот мост производит такое же впечатление, как какой-нибудь космический крейсер, который проплывает на экране, а ты думаешь — когда же он кончится. А он все не кончается и оказывается в несколько километров длиной. И ты думаешь — да как же его, черт побери, строили? Ну, в кино, понятное дело, там это все строят в компьютере. А тут все сделано в натуре, человеческими руками, мозгами, деньгами…
В общем, Америка ошеломляет.
И самое главное — Нью-Йорк, а точнее — Манхэттен, действительно является самым что ни на есть центром нашего мира. И если какая-нибудь деревенщина мечтает выбраться из своей Косорыловки в областной центр, потом, освоившись там, в Москву, то, добравшись до Нью-Йорка, ей мечтать больше не о чем. Все, приехали.
Центрее не бывает.
Мимо меня пробежали две негритянки, одетые в профессиональные спортивные одежды. На головах у них — повязки, а в ушах — клипсы от плейеров. Сами плейеры болтаются на талиях. Нормальные телки. Но что-то меня на негритянок не тянет. А когда в России жил, только и слышал — эх, сейчас бы негритяночку напялить! И чего это наши мужики так о них мечтают? Ну, бабы как бабы, только черные. Я, кстати, уже почти перестал обращать внимание на цвет кожи. Вижу только лица, и вроде как все русские. Только говорят по-английски. Иногда — по-испански, по-китайски, по-немецки или как-нибудь еще. Хорошо еще, что я учился в английской школе. А то ходил бы, как дурак, с разговорником или посещал бы тупые курсы английского, которые существуют специально для эмигрантов. А стоят, между прочим, не очень-то и дешево.
Я отвернулся от океана и, подойдя к парковой скамейке, уселся на нее. Откинувшись на спинку, я по привычке полез в карман за сигаретами и чертыхнулся. Ведь уже полтора месяца, как я не курю, а привычка осталась. Когда я завладел камушками Кемаля, а точнее — его организации, то бросил курить. Сдуру поклялся сам себе, так что теперь надо отвечать перед самим собой за базар. Оно, конечно, раз никто другой о моем зароке не знает, вроде можно было бы и курить себе на здоровье, но все же — дал слово, хоть кому, хоть самому себе, а держи.
Вообще-то Иисус Христос вроде бы говорил, что клясться не стоит, наверное, понимал, что если нет клятвы, то не существует и ее нарушения. Соображал, ничего не скажешь. Но я-то — не он, так что…
В общем, не курю я, и все тут.
Когда я наотдыхался после всех своих приключений на одном из североафриканских курортов, то первым делом забрал шкатулку из банка в Эр-Рияде и двинул в Европу. А там, имея мультиевропейскую визу, проехался по странам и городам и разложил сокровища в пяти разных банках. Так что, если случится какая-нибудь очередная неприятная неожиданность, я не потеряю все, что у меня теперь есть. Между прочим, у англичан на этот счет имеется поговорка. Не клади все яйца в одну корзину. У нас такой поговорки нет, а зря.
Так что денег у меня теперь — хоть жопой ешь, но я не шикую и не блатую. Знаю, чем это всегда кончается. Говорят — скромность украшает, а я могу добавить от себя, что скромность еще и сохраняет жизнь. И неизвестно еще, что было бы правильней. Гордо прислать в общак десять миллионов баксов и тем самым вызвать к себе горячий интерес братвы, которой сколько ни давай — все мало, или тихо слинять из Эр-Рияда, сделать очередную пластическую операцию и исчезнуть. Совсем исчезнуть.
И забыть про ФСБ, про МВД, про авторитетов уголовных, про этого поганого урку Стилета, про все эти зоны, пересылки, трупы, кровь, предательства, погони, стрельбу, про все…
Но только забыть мне обо всем этом, я чувствую, так и не придется.
Вчера на Манхэттене увязался за мной какой-то тип, и очень мне это не понравилось. Я направо за угол сворачиваю, и он за мной. Я — в ювелирную лавку, и он тоже начинает там какие-то кольца мерить. Ох уж мне эти кольца! Чувствую я, что до конца жизни своей буду я об этих самых кольцах помнить и будут они вокруг меня вертеться, пока не обнимут смертельной хваткой. Так вот, этот тип шарился за мной по пятам часа два, а когда я уже было решил подойти к нему и всерьез поинтересоваться, что ему нужно, он вдруг исчез. Не нравится мне все это. Мир-то ведь тесен, так что даже здесь, за океаном, мне не следует забывать о том, какие хвосты за мной тянутся.
