Диана Чемберлен - Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
– Мой отец – психотерапевт, – пояснила я Стейси, когда она закончила свою вшивую историю.
– И порой забывает, что здесь он не на работе, – добавила мама, но нежно улыбнулась отцу. Выдав свою фирменную «любящую» улыбку. Теперь, покончив с готовкой ужина и пропев с ним оперную арию, она стала более благодушной.
– Ого! – воскликнула Стейси. – Нормально.
– А как насчет твоих родителей? – спросил папа. – Какой работой они занимаются?
– Ну, мой отец как-то связан с компьютерами, – ответила она. – На самом деле он остался в штате Колумбия. Они развелись. По этой причине мы в основном и переехали. В общем, у меня совершенно неблагополучная семейка.
– Таких большинство, – заметил папа, благожелательно улыбнувшись Стейси.
Стейси потыкала энчиладу вилкой.
– Мои сестры и брат остались с ним, но мне захотелось жить с мамой, вот я и приехала сюда с ней.
– А как ты восприняла их развод? – спросил папа.
– Переживала, – ответила Стейси. – Наша жизнь мгновенно вроде как пошла шиворот-навыворот. Отец не очень-то щедр в плане алиментов, а до меня ему и вовсе нет никакого дела. К тому же я вообще не понимала его. А мама теперь работает в офисе своего брата. Потому мы и перебрались сюда. Ее брат живет в Блэк-Маунтин и помогает нам выкрутиться. – Она сидела, опустив глаза, и продолжала ковырять вилкой энчиладу. – Короче, откровенно говоря, у нас сплошные неприятности.
Теперь я уже определенно радовалась, что пригласила ее. За какие-то полчаса она превратилась из некой исключительно красивой принцессы в девчонку, которой действительно нужна подруга.
– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через такие испытания, – сочувственно произнес папа.
– Молли, почему бы тебе после ужина не показать Стейси наши владения? – предложила мама.
– Я так и хотела, – откликнулась я. – Можно, она покатается на твоем велосипеде?
– Конечно, – сказала мама, послав мне свою «любящую» улыбку, и я почувствовала, как мне повезло с семьей.
6
После уборки кухни я вывела из гаража мамин велик, и мы, активно крутя педалями, выехали на экскурсию по Моррисон-риджу. Доехав до Адского провала, мы слезли с великов и поплелись с ними наверх пешком.
– Здесь невозможно проехать на велике, – пояснила я и поведала ей, как однажды, пытаясь съехать с Адского провала, свалилась и сломала руку.
Мы уже преодолели половину пути до вершины и с трудом дышали, когда Стейси спросила:
– Что случилось с твоим отцом?
– У него рассеянный склероз, – ответила я.
– А он может хоть как-то действовать?
– Ну, как ты могла заметить, с языком у него все в порядке, – сказала я, и она рассмеялась. – Но не только. Он еще может поворачивать голову и шею, но больше уже ничего. Большинство людей не справляются с такой болезнью, но он просто делает, что может, несмотря на ухудшение.
– Круто, – сказала она. – Он у тебя такой славный. Как грустно, что он… в таком положении.
– Он по-прежнему делает все, что хочет, – пожав плечами, заявила я, хотя и знала, что это неправда. Просто он никогда не жаловался. – Он из тех оптимистов, для которых «стакан всегда наполовину полон».
Мы немного помолчали. Перед нами пролетела пара стрекоз, а слева в лесу защебетала какая-то птица. Чем выше мы поднимались, тем громче становилось наше затрудненное дыхание.
– Должно быть, странно общаться по жизни с психиатром, – чуть отдышавшись, выдала Стейси. – Вроде как ведь он постоянно знает, о чем вы думаете.
– Он скорее психолог, чем психиатр, – возразила я.
– Все равно. Ты поняла, что я имела в виду, – сказала Стейси, остановившись, чтобы почесать коленку, и мы покатили велосипеды дальше. – Как же он может работать, ну, понимаешь… с такими физическими недостатками?
– Он же может слушать, и говорить, и думать. А это все, что ему необходимо для нормальной работы.
Забравшись на вершину склона, мы обе уже совсем запыхались и не могли разговаривать, но оседлали велики и поехали дальше по дороге. Немного погодя, я махнула рукой в сторону аллеи, где несколькими часами раньше мы с отцом встретили Амалию.
– Вон та короткая аллея, – сказала я, – ведет к дому тети Тони и дяди Тревора.
– Надо же, отсюда даже не подумаешь, что там есть какой-то дом, – заметила Стейси, вглядываясь в деревья с правой стороны от нас. – Я вообще редко бывала в лесу.
А я считала лес миром чудес и надеялась, что Стейси тоже сможет оценить его. Хотя в ее голосе я не услышала восхищения.
Мы проехали еще немного, и я показала ей на едва заметную тропинку между деревьями справа от нас.
– Эта тропинка ведет к родниковой сторожке, где мы будем сегодня ночевать, – сообщила я.
– Так далеко от дома? – потрясенно уточнила она. – Круто. Здорово, что твои родители согласились. Моя мать, вероятно, подумала, что мы будем спать где-то на заднем дворе.
– Но она разрешила бы, если бы узнала, где именно мы собираемся ночевать?
– О да. Ее никогда не волнует, что я делаю.
Не знаю, послышался ли мне горький оттенок в ее голосе, но я решила сменить тему.
– Там у меня есть кассетный магнитофон, – добавила я.
– О, здорово! Я захватила с собой несколько пленок, но боялась, что у тебя может оказаться только CD-плеер.
– Я коплю на него, но пока еще не купила, – ответила я. – В любом случае у нас с тобой, вероятно, собраны одинаковые записи.
– У тебя есть «Шаг за шагом»?
– Конечно! Я купила этот альбом в первый же день, как только он появился в продаже.
Впереди начинался короткий подъем, и я, встав с седла, усиленно закрутила педалями.
– Мне ужасно хочется этим летом попасть на один из их концертов, – сказала я, едва забравшись на очередную горку.
– Да, этот Волшебный Летний тур, – мечтательно произнесла Стейси. – Хотя они даже близко не залетят в наши края, и моя мать ни за что не сможет выделить деньги на билеты, – прибавила она и вдруг со стоном спросила: – Неужели эта дорога только и делает, что поднимается?
Я рассмеялась. Мышцы ног у меня уже горели, и у нее наверняка тоже.
– Осталось совсем немного, – успокоила я Стейси.
Хотя еще не было и семи вечера, из-за тенистых деревьев в нашем горном лесу уже начало смеркаться. Но мы успеем проехать остаток дороги по Моррисон-риджу, потом заберем свои вещички и сразу направимся к родниковой сторожке, чтобы найти туда дорогу до темноты.
– А в конце этой дорожки находится бывшая невольничья хижина, – сообщила я, опять показывая в правую сторону, куда уходила весьма узкая аллея, похожая на туннель, ограниченный зеленым сводом.
– Невольничья хижина! – воскликнула Стейси. – Господи, этот Юг не перестает поражать меня.
– Округ Колумбия с Вашингтоном тоже на Юге, – заметила я.
– Вовсе нет.
– Ну, в любом случае времена рабства давным-давно закончились. – Внезапно мне захотелось защитить Моррисон-ридж. – Теперь там живет одна милая женщина… Амалия. Она танцовщица и художница. Она рисует и делает витражные стекла, а еще дает мне уроки танцев.
– Каких… типа балета, что ли?
– Нет, в творческом импровизационном стиле, – ответила я. – В таких танцах ты просто выражаешь те чувства, которые рождает в тебе музыка. – Дорога свернула, деревья расступились, и вечернее солнце вдруг залило золотистым светом большую поляну. – Видишь дом справа, это наша главная усадьба, – сообщила я. – Там живет моя бабушка. – Я спрыгнула с велосипеда, и Стейси остановилась рядом со мной. – Только у нас в этих горах сохранились старые кирпичные дома, – пояснила я, чувствуя себя настоящим экскурсоводом. – Он стоит здесь уже сто сорок лет. С тех пор, как эта земля стала принадлежать нашей семье.
– Значит, у вашей семьи были рабы? – Она явно зациклилась на этих рабах.
– Ну, тогда, сто сорок лет назад, были, но совсем немного, – произнесла я таким тоном, словно наличие пяти рабов значительно лучше, чем пятидесяти.
Мне вдруг вспомнился Расселл, и я подумала, какие чувства испытывает он, когда кто-то упоминает при нем эту невольничью хижину. Может, нам стоит переименовать это местечко?
В отличие от четырех других домов Моррисон-риджа, построенных прямо в лесу, усадьба бабули с круговой подъездной дорожкой стояла на единственной во всем Ридже настоящей лужайке. Красные кирпичи и белые колонны придавали дому изысканный и благородный вид, а остальные наши дома просто органично вписывались в лесной горный ландшафт. Входная дверь дома открылась, и вышедшая на крыльцо бабуля, вскинув руку, помахала мне.
– Привет, Молли! – крикнула она и поспешно начала спускаться по ступенькам в своих голубых кроссовках и джинсовом сарафане, предоставив ветерку возможность поиграть ее седыми, коротко стриженными кудрявыми волосами. – К тебе приехала подруга?
Она направилась к нам по дорожке. Быстрым шагом. Несмотря на то что бабуле недавно перевалило за семьдесят, она совершенно не выглядела старушкой. Моя мать называла ее «Живчиком».
