Наталья Солнцева - Мантия с золотыми пчелами

Старушка подробно описала автомобиль господина Тарханина. Она даже номер запомнила.

– А с кем-нибудь из соседей Ульяна поддерживает отношения?

Бывшая санитарка склонила голову набок и уставилась на гостью проницательным взглядом:

– Что ты все про нее расспрашиваешь? Может, неспроста сюда явилась? Не дворы фотографировать, а про Ульку разузнавать?

Астра предусмотрела такой поворот и «вынуждена была признаться», что она действительно интересуется Ульяной Бояриновой.

– Значит, моего портрета на выставке не будет? – разочарованно протянула старушка. – И ремонта нам в подъезде не сделают?

– Почему же не сделают? Снимки я вам принесу, а вы их приложите к жалобе, которую напишете на нерадивых коммунальщиков. А в конце обязательно укажите, что вы ветеран войны, и перечислите свои награды.

Антонина Федоровна оживилась. Она долго выпытывала, кому лучше адресовать жалобу – градоначальнику или самому президенту.

Чай остыл. Астра собралась уходить.

– Засиделась я у вас. Пора и честь знать. Спасибо за помощь…

– Ты, случайно, не жена этого… который на машине приезжает? – хитро прищурилась старушка.

– Я его сестра и действительно работаю корреспондентом в газете. Вот решила выяснить, с кем мой брат проводит время. Не нравится мне все это!

– Правильно! Улька хорошему мужику – не пара. Странная она какая-то, непонятная. Никогда не остановится, не поговорит по душам, не спросит, как у меня дела. А ведь я ее сызмальства знаю, сопливой девчонкой по двору бегала… После похорон матери Ульяна окончательно от всех отгородилась. Едва глаза поднимает при встрече. И все торопится, будто опаздывает куда-то…

– Можно я еще приду? – спросила Астра. – Только вы обо мне никому не говорите. Брат узнает – рассердится, обидится. Он очень ранимый.

Старушка с видом заговорщицы кивнула:

– Я умею хранить тайны…

Игорь Тарханин не испытывал недостатка в женском внимании. Ему ничего не стоило завести знакомство, закрутить любовную интрижку с какой-нибудь молодой девушкой – в ночном клубе, например, или на вечеринке, куда его наперебой приглашали друзья-приятели. Некоторые даже брались его сватать. Он был завидным женихом – привлекательной наружности, при должности. Перспективным, как теперь принято говорить.

С женой Игорь расстался без сожалений. Она прекратила попытки к примирению, когда поняла, что он непоколебим, и пустилась на поиски нового претендента на руку и сердце. Ее не обремененная мыслями ветреная головка нуждалась в надежном плече, куда ее можно было бы приклонить. Миниатюрность, белые кудряшки и пронзительный голос жены ассоциировались у Тарханина с болонкой. Даже имя «Людмила» она переделала на «собачий» манер – Люси. После развода Люси сделала операцию по увеличению груди, так как решила, что муж бросил ее по причине недостаточно пышных форм.

Она и помыслить не могла, в чем кроется истинный повод. Далекий от сантиментов, прагматичный Тарханин не может забыть свою первую любовь! Если бы кто-то сообщил об этом Люси, на ту напал бы истерический хохот. Слово «любовь» существовало в ее лексиконе исключительно потому, что нравилось мужчинам. Они хотели любви, а Люси могла предложить им только хороший секс.

– Чем ты недоволен? – искренне недоумевала она, когда муж объявил о разводе. – Я тебе не изменяла, клянусь! Я хоть раз отказала тебе в постели?

– Ты слишком много тратишь денег, – брякнул он, только чтобы она отстала. – Ты транжира, Люси. И плохая собеседница. Я со скуки умираю, слушая твои бредни. Квартира завалена твоими тряпками, косметикой и глянцевыми журналами. Примитивизм выходит из моды, детка! Мне пора позаботиться о своем имидже. Вдруг я решу баллотироваться в парламент?

Он внутренне заливался смехом. Жена смотрела на него, хлопая длинными накрашенными ресницами. При слове парламент она зевнула, прикрыв алые губки тонкими пальчиками.

– Ты белоручка! – добавил Игорь. – Меня тошнит от твоей ежедневной яичницы!

Он бил без промаха. Люси краснела, бледнела, снова краснела… Зато он наслаждался ее удрученным видом. Еще бы, такой жирный карась сорвался с крючка! Впору волосы на себе рвать.

Когда Люси съехала, он вздохнул с облегчением и уже на следующий день забыл о ней. Пришлось отдать ей однокомнатную квартиру в Химках, где он держал жильцов, – за глупость надо платить.

Отделавшись от Люси, Тарханин почувствовал себя помолодевшим и полным сил. Она здорово тянула из него соки. Находиться изо дня в день рядом с чужим человеком, оказывается, утомительно – будто нести в гору ненужный груз.

Окружающие наперебой начали предлагать Тарханину знакомства с женщинами, в том числе и родители. Мама несколько раз заговаривала о «девочке из хорошей семьи».

– Я не хочу жениться! – отмахивался он. – Мне хватило Люси. Я сыт по горло семейной жизнью!

Это была правда. Он не помышлял о семье, он мечтал об Уле, о тех теплых весенних днях, когда они гуляли до темноты, забросив учебники, не думая об экзаменах. Та сирень, залитая лунным светом, которую он ломал для нее, те первые сладкие поцелуи на лавочке в ее дворе, вопреки всему запали ему в душу, отравили всю жизнь…

Возвращаясь к Уле, он возвращался к самому себе. Он еще не знал, что не существует обратного пути.

Новая Ульяна, с которой начал встречаться Тарханин, все меньше напоминала ему девушку его юности. Впрочем, их отношения скорее походили на пробные шаги. Он пытался вызвать в ней ностальгию, она вяло сопротивлялась. Вот и сегодня наотрез отказалась пригласить его к себе на чашку чая.

– У меня не убрано, – отнекивалась она.

– Давай сходим в кафе, – настаивал он. – Поужинаем. Я голодный, как волк.

– А я на диете…

– Закажем что-нибудь диетическое, – неуклюже шутил Тарханин.

Он вышел из машины и загораживал ей дорогу к подъезду. Уля стояла, поглядывая по сторонам. Она избегала смотреть ему в лицо, в глаза. Одетая в легкое летнее платье, она продрогла.

– Возьми мой пиджак…

– Нет, спасибо! Я лучше пойду.

– Раньше ты не могла меня пригласить домой из-за матери. А сейчас?

– Что было, то прошло. Где ты был все эти годы, когда мы с мамой перебивались на гроши? Потом она болела, а я работала с утра до ночи, чтобы покупать лекарства и платить врачам. Потом она умерла… Уходи, Игорь, оставь меня в покое…

– Я не виноват в смерти Надежды Порфирьевны.

– Куда ты пропал после выпуска? Я ждала, что мы вместе будем поступать в университет, что ты поможешь мне готовиться…

– Ты не захотела стать моей женой. Почему?

– Мы оба были детьми, Игорь! Что тебе мешало просто любить?

Он растерянно молчал. Та Уля не имела привычки упрекать его в чем-либо. Возможно, он не давал повода. Тогда все было проще.

Темнело. Собирался дождь. В сыром воздухе пахло мятой. Этот аромат шел от Ули – в ее карманах, вероятно, полно мятных конфет. Впрочем, у нее нет карманов.

Тарханин отметил, что ее стильные босоножки и сумочка одного цвета, из мягкой кожи, – он знал, сколько стоят такие вещи. Видимо, статьи, которые она пишет, пользуются спросом и хорошо оплачиваются.

«Это она! – думал Тарханин, глядя на ее талию, обтянутую желтым шелком платья. – Напрасно я сомневался. Или не она? Неужели я схожу с ума? Не похоже… Я по-прежнему прекрасно справляюсь с работой, нормально общаюсь с людьми, решаю вопросы. Все мы – пешки в руках времени. За четырнадцать лет я сам стал другим. Меня не узнать!»

Первые капли дождя падали на асфальт, оставляя темные пятна, шумели в листьях старых лип. Порыв ветра растрепал волосы Ули.

– Мне холодно, Игорь, – сказала она. – Да и ты промокнешь… Пока!

Она повернулась и быстрой походкой направилась к подъезду.

Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла за дверью. В окне первого этажа колыхнулась занавеска, мелькнуло лицо старухи…

Тарханин, ощущая на себе пристальный взгляд, сел в машину и завел двигатель.

Глава 5

День за днем проходила перед старицей Ольгой вся ее жизнь. Беззаботное детство, сладостная юность, тревожное ожидание замужества…

Жарко, истово молилась царевна Ксения в Троицкой обители, просила себе любви, счастья с молодым герцогом Иоанном. Гнала прочь дурные мысли, ночные страхи. Потеряла сон… Едва сомкнет веки – разверзается перед нею бездна, куда она стремительно падает… летит, летит… и нет той бездне конца и края. Кто-то невидимый злобно хохочет, вещает скрипучим голосом: «Высоко вознеслась, голубица, больно падать будет! Не свадьба у тебя впереди – срам и бесчестие! Беду привез на своем корабле твой суженый, обручился он не с тобой – со смертью безглазой. Плачь, царевна, пока все слезы не выплачешь! А когда выплачешь, вырвешь от горя свои черные косы, расцарапаешь нежные щеки…»

– Господи! – в ужасе шептала царская дочь. – Почто караешь? В чем моя вина?