Ирина Мельникова - Сибирская амазонка
— Так ты тоже один из них? — спросил он потрясение.
— Нет, — ответил Константин и улыбнулся. — Но старец внял моим просьбам и благословил меня. Теперь я с ними.
Теперь я с Евпраксией. — Он поднял руку. — Это кольцо Родиона. Старец сам надел его мне на палец.
— Но как же… — опешил Алексей. — Разве тебя не будут искать? Как же твоя служба?
— Для всех: и для родных и для начальства — я сгинул с тех самых пор, как бросился на поиски Евпраксии. Никто не будет меня искать… — Константин требовательно посмотрел на Ивана. — Надеюсь, встреча со мной не станет темой вашего рапорта начальству?
— Да бог с тобой! — Вавилов досадливо махнул рукой. — Ты сам все давно решил. Но позволь надеяться, что вы исчезнете из этих мест.
— Завтра же, — кивнул головой Константин. — Не беспокойся, Иван Александрович, больше вы нас никогда не увидите и не услышите.
— Твоими бы устами… — вздохнул Иван и повернулся к близнецам:
— А ну, братцы, пошли ночевать. Завтра рано вставать.
Ночь прошла на удивление быстро, хотя Алексей почти не спал. Рана в боку саднила и мешала принять более удобное положение. К тому же Иван громко храпел, а близнецы лягались во сне, как молодые жеребята. Соболь лежал в ногах, но от него невыносимо несло псиной. Поэтому Алексей с большим облегчением воспринял наступление рассвета. Было прохладно. Траву затянуло росой, и пока он спустился от блиндажа к скиту, основательно промочил ноги. Соболь бежал за ним следом и то и дело принимался отряхиваться, отчего во все стороны летели ледяные брызги.
Но обитатели разрушенной крепости ратников, кажется, в эту ночь не ложились совсем. Маленький караван из десятка лошадей, завьюченный точно такими же тюками, как и тот, который Константин вытащил из воды, готовился выйти в путь. Их осталось совсем немного в живых — защитников древних святынь. Кроме старца, Евпраксии и Константина да двух мальчиков, лошадей удерживали в поводу три мрачных бородатых верзилы в бахотне. Все они были ранены: один хромал, у другого висела на перевязи рука, у третьего белела на голове повязка. Старец уже сидел в седле, хотя был чрезвычайно бледен, и Евпраксия, стоя рядом с ним, поддерживала его за здоровую руку.
Алексей подошел к ним.
На него смотрели молча, даже Константин, который уже ничем, казалось, не отличался от своих новых товарищей.
— Уходите? — спросил Алексей.
— Уходим, — ответил старец и перекрестился. — Путеводная звезда покажет нам путь за перевалы, где не достать нас супостату.
— Но вы же не сможете уходить бесконечно, когда-нибудь вас все равно настигнут.
— Что ж, на то воля божья, — вздохнул старец. — У Анчихриста силы немереные. А у нас против его козней и оружия лишь слово божье да наши святыни. Но потому мы не погибли и святыни уберегли, что бог нас не оставил. — Он взмахнул рукой, приказывая каравану трогаться с места.
И тогда Алексей взмолился:
— Иннокентий Владимирович, старец Василий! «Одигитрия»… Позволь хотя бы краем глаза…
Старец внимательно посмотрел на него, а потом молча кивнул Евпраксии. Та выступила вперед, затем распахнула балахон, под которым оказались короткие доспехи, и сняла с груди что-то плоское, аккуратно завернутое в парусину.
На первый взгляд это была простая доска, изрядно причем закопченная, но когда Алексей взглянул на нее, то его сердце на миг остановилось, а потом забилось сильно-сильно, где-то в самом горле. Неописуемой красоты глаза смотрели и словно вынимали из него душу. Тонкий лик, скорбное лицо и умные глаза младенца, который уже знает свою судьбу… Распни его, распни!..
Алексей судорожно вздохнул и невольно отшатнулся. Из краешка глаза Богородицы скатилась вдруг одна прозрачная капелька, за ней — другая!
— Господи! — прошептал он и поднял потрясенный взгляд на Евпраксию. — Что это?
— Плачет Богородица, скорбит по всем невинно убиенным. — Ратница обмакнула палец с кольцом в дрожащую капельку и прикоснулась ко лбу Алексея. — Жить тебе долго, никонианин, бо не продал ты душу диаволу…
Евпраксия быстро поклонилась ему в пояс и, столь же быстро завернув «Одигитрию» в полотно, снова спрятала ее на груди.
— Прощай, — Константин кивнул ему. — Вспоминай меня иногда. И ее тоже. — Он посмотрел на Евпраксию. — Надеюсь заслужить ее прощение. — Он склонился к Алек сею, потрепал Соболька за лохматый загривок и усмехнулся:
— Иначе, как тогда пополнять ряды ратников?
Алексей стоял и смотрел, как исчезает маленький караван в тайге. Огромный красный диск солнца поднимался над горами. Начинался новый день…
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, САМАЯ КОРОТКАЯ
Прошло три дня. В доме атамана только что закончился прощальный пир. Гости разошлись, а сам Никита Матвеевич стоял на крыльце и в который раз за этот день хлопал полтавского старосту по плечу и добродушно вещал:
— Ну что, Микола, бугор этот треклятый теперя за вами.
Чему бывать, того не миновать. Не мытьем, так катаньем взяли меня. Но что поделать, если б не твои хохлы, не сносить бы мне головушки, не видать бы мне дорогих гостей живыми…
Алексей посмотрел на Ивана. Вавилов сидел за столом в опустевшей горнице и катал пальцем по скатерти колобок из хлебных крошек.
— Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? — подсел к нему Алексей. — Не расстраивайся, не все еще таймени в здешних речках пойманы.
— Ну уж нет, — Иван с досадой посмотрел на него. — Не надо мне больше никаких тайменей! Лучше пусть Тартищев каждый день в хвост и в гриву гоняет, чем такой отпуск. — Он бросил тоскливый взгляд в окно. — Одно мне не дает покоя. Под каким соусом мы Корнуэлла представим? Ведь рапорт все равно придется писать, а врать я не умею. И тогда вылетим мы с тобой к чертовой матери из полиции даже без выходного пособия.
Он налил себе из графина полстакана водки и залпом выпил. Затем приложился носом к рукаву и крякнул.
— Да бог с тобой, Иван! — Алексей положил ему руку на плечо. — Сколько раз мы за эти дни про законы забывали?
Не счесть! Так давай еще разок забудем! На кой ляд нам это чудило и его мордовороты? Пусть катятся к такой-то матушке. Нет англичанина, значит, и вопросов нет.
— Ишь, как у тебя все складно получается, — покачал головой Иван. — А если Тартищев прознает?
— Да как он прознает? Корнуэлл, что ли, побежит ему докладывать или Шаньшин?
— И то правда! Шаньшин не побежит… — вздохнул Иван и вдруг лихо приказал возникшему на пороге атаману:
— Вели-ка, Никита Матвеевич, снять с этих шиликунов цепи, да гони их к чертовой матери! Пусть убираются восвояси, пока я добрый. Но только сегодня, чтобы не встречаться с ними на пароходе.
Атаман радостно засуетился и выскочил вон. А Иван и Алексей одновременно посмотрели в окно. Оно выходило на восток. И где-то там, сквозь непроходимые горы и глухие таежные дебри, двигался маленький караван, уносивший все дальше и дальше от станицы древние православные святыни.
— Ну вот и все! Кончился наш отпуск! — Иван потянулся и неожиданно рассмеялся. — Славно отдохнули! Едва головы не лишились!
Сыщики не ведали, что за дальними дворами станицы, в глухом распадке Сашка и Шурка сидели рядом с Глашей и пытались ее успокоить. Глаша рыдала. Ведь она была почти настоящей женщиной. И понимала, что маленький человек, чью рубашку она обильно орошала слезами, скоро исчезнет из станицы навсегда. Шурка заплетала ее космы в косицы, а Сашка гладил ее по огромной руке и ласково приговаривал:
— Не реви, Глаша! Что, мы тебе другого жениха не найдем! Непременно найдем!..
Примечания
1
Айдар — круглая казачья стрижка.
2
Огудала — обманщик, плут (диалект.).
3
Вачуга — стойбище.
4
Аргишит — то есть водит оленьи обозы.
5
Карым — ребенок от русского и тунгуски.
6
Прочь! Убирайтесь прочь! (англ.).
7
Спичук — самец осетра (диалект.).
8
Мокрец — мельчайшее ядовитое насекомое, которое не жалит, а прямо-таки выгрызает кусочек кожи.
9
Паут — сибирское название овода.
10
Белки — горные вершины, на которых снег лежит даже летом.
11
Курумы — россыпи огромных камней.
12
Белогорский чай, багульник — сибирское название вечно зеленого рододендрона душистого.
13
Махрятник — пренебрежительная кличка торговцев мелочным товаром.
14
Бус — мельчайшая водяная пыль.
15
Релка — сухой гребень, прогалина, лужок среди кустарника (сибирск.).
16
Исполу — то есть отдавали за вычетом посева половину урожая.
