Они делали плохие вещи - Лорен А. Форри
Когда мне было пять лет, концом света для меня было не получить последнюю игрушку Happy Meal, необходимую для полной коллекции. Я хотела ее больше всего на свете, и в этом мне было отказано по непонятной причине. Я не помню, что это была за игрушка, и, будь она у меня сейчас, валялась бы где-нибудь в подвале или на чердаке «Волчьего вереска» среди остального хлама из нашего с Каллумом детства. Но мне запомнилось навсегда то острое желание и боль, когда я поняла, что не могу получить ее.
Но с возрастом восприятие конца света у нас меняется. Весной 1995 года меня уже не волновали игрушки из «Макдоналдса». Больше всего я боялась стать неудачницей. Разочаровать себя и родителей. Я знаю, что с Каллумом было то же самое. Мы же были двойняшками. И то же самое было и с остальными. Вот почему у меня нет ненависти к ним за то, что они сделали, хотя вам и может так показаться. Как и для большинства подростков, для которых школа была источником самых больших надежд и самых больших страхов, кого общество воспитывало в убеждении, что если они провалятся в учебе, то провалятся и в жизни, неудача для них была концом света. Как это всегда бывает в подростковом возрасте, они неадекватно воспринимали действительность. И верили, что в жизни нет ничего важнее того, что они переживают в данный момент. Важнее самой жизни.
Поэтому я не хочу, чтобы вы думали, будто с их стороны было глупо устроить, чтобы Каллум умер из-за такой глупости, с точки зрения взрослых, как списывание на экзаменах. Потому что для них это было важнее всего.
Но это не значит, что я собиралась спустить им это с рук.
Месяц спустя
12
Линда
Линда Драммонд закончила читать и отдала ксерокопию страниц дневника сержанту Хану.
— Я хочу видеть фото, — сказала она.
— Линда, я не думаю…
— Детектив из Шотландии рассказал мне о фотографии, поэтому я хочу ее увидеть. Они сказали, что прислали вам копию.
— Вы не захотите видеть своего отца таким.
Линда поняла, как легко сержанту Хану, с его спокойным, размеренным голосом и темными карими глазами, утешать жертв. Но Линда не хотела, чтобы ее утешали. Она этого не заслуживала.
— Я хочу знать, что именно эта психопатка сочла подходящим наказанием за ошибку, которую совершил мой отец, когда ему было девятнадцать. Покажите мне фотографию, которую они нашли в дневнике.
Она расправила плечи и посмотрела сержанту Хану в глаза. Он сгорбился и вздохнул.
— Подождите.
Через две минуты он вернулся с коричневой папкой в руках, сел напротив нее, но не сразу открыл папку. Он придавил ее обеими руками, как будто не давая монстрам вырваться наружу.
— На снимке изображены тела в тех же позах, в которых их обнаружила местная полиция, но снимок она сделала за несколько дней до обнаружения, судя по…
Линда скрестила руки.
— Судя по чему?
— По степени разложения.
Он поколебался, а затем подтолкнул папку вперед.
Прежде чем сержант успел еще раз предупредить, Линда открыла папку. На первый взгляд, ничего страшного. Обычная поляроидная фотография, на которой была изображена компания старых друзей, сидевших на диване. Но потом она заметила, что у мужчины с края нет лица. Оно было раздроблено. Глаза остальных были пустыми и смотрели не в камеру, а в пространство. Кожа была серая, но разных оттенков, рты раскрыты, как будто они забыли, как сказать слово «сыр». На одежде повсюду виднелись пятна и полосы засохшей крови.
Линда заставила себя посмотреть на отца. Засохшая кровь покрывала бо льшую часть его головы, но она увидела вмятину на черепе там, где он должен был быть круглым. Она закрыла папку и отдала сержанту Хану.
— У них есть какие-нибудь идеи, где она сейчас находится?
Он покачал головой.
— Они даже толком не знают, как она выглядит. Фальшивая страница на «Фейсбуке», которую она создала, была деактивирована. Они сейчас составляют ордер на выдачу данных. Все, что было у семьи Каски и остальных Макалистеров, — это несколько детских фотографий, на которых она не старше восьми или девяти лет. По-видимому, она сумела забрать все последние фотографии, которые у них были, за несколько месяцев до убийств. Она намеренно оставила нам этот дневник, но мы понятия не имеем, сколько из того, что она написала, достоверно, а сколько было сфабриковано для полиции. Она может быть где угодно. И судя по тому, что она оказалась способна сотворить, она может быть кем угодно.
Линда подняла с пола свою старую сумку. Взгляд задержался на значках, которые когда-то помогал пришивать отец. Затем она перекинула ремень сумки через плечо.
— Я узнаю, кто она, женщина, которая убила моего отца.
Она вышла из кабинета для допросов, не попрощавшись, и в одиночестве прошла по знакомым залам Главного управления полиции Большого Манчестера, не совсем понимая, куда идти дальше, даже когда садилась в автобус до центра города. Линда надеялась, этот визит хоть как-то поможет ей снять с себя вину за то, что она не забила тревогу раньше, когда отец не отвечал на ее звонки и сообщения. Что она перестанет чувствовать себя дурой, попавшейся на глупые уловки этой женщины. Но ничего не получилось, и запутанный клубок вины за то, что она сделала, так и остался в ее сознании.
Через полчаса Линда выскочила из автобуса, не менее растерянная, чем раньше. Пока она ждала, чтобы перейти улицу, собака на поводке рядом с ней лаяла и рычала, а женщина, державшая поводок, ничего не делала, чтобы успокоить пса. Когда загорелся зеленый, женщина дернула поводок и потащила собаку через дорогу, пиная ее в брюхо, когда та останавливалась.
Линда смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Потом пошла в другую сторону.
С помощью приложения на телефоне она купила билет до Эдинбурга. Затем пролистала свои контакты и нашла номер, который, по словам полиции, они не смогли отследить. Номер женщины, которая сказала, что она была подругой ее отца.
Линда прочитала дневник от корки до корки, в том числе дурацкий рассказ о призраке. Так кто же она, Дженнифер Макалистер?
Она отправила ряд сообщений, хотя совершенно не была уверена, что сообщения будут прочитаны.
Я не лэрд. Не гость. Не стая.
Я
