Людмила Бояджиева - Идея фикс
— Что же мне делать? — растерянно озирался Сид.
— То, что считаешь наиболее приятным. Принцип аскетического гедонизма — ты помнишь? Выбирай из предложенного ассортимента только то, что тебе по вкусу, и не замечай остального! Продолжишь учиться, начнешь почаще наведываться во Францию и Германию для изучения живописи, музыки. На праздники станешь посещать отца.
— У них там свои праздники. Посещать я буду тебя, Арчи. Ведь ты останешься здесь?
— Буду сидеть в «родовом гнезде» и ждать визитов его законного хозяина. Вернее, вас обоих, дети.
— А на Рождество я приглашен во Флоренштайн. Хочу пройти по гребню крыши с завязанными глазами.
— Но это не самое главное? Вы с Софи, как я понимаю, намерены объявить нечто приятное?
— Какой же ты хитрюга, Арчи! — Сид обнял старика. — Я всегда хотел иметь такого друга. Извини, на меня сегодня свалилось слишком много всего. Ущипни меня, Софи!
— С удовольствием! — Софи поцеловала Сиднея. — Ну как?
— Кажется, все потихоньку утрясается. — Сдерживая слезы, Келвин высморкался. — У моей племянницы появился хороший жених, мой юный друг, между прочим. Ты еще не в курсе, Сид: Софи признала меня своим дядей.
— О! Только не сейчас! Новой истории я не вынесу.
— Потом, потом, дорогой. Пока посмеемся над этой шуткой — я все-таки разбогател! — Келвин победно постучал кулаками о резные подлокотники кресла. — В вечер нашей первой встречи я отправился грабить злодея, обокравшего меня. Если б не твое нападение, Сид, возможно, я сейчас сидел бы в тюрьме.
— Выходит, старина, мы с тобой ужасно везучие… — Сид запнулся, сраженный растерянностью. — Господи, что я сейчас должен делать?
— Полагаю, тебе надо спешить в аэропорт, мальчик. Некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя. Постарайся быть сильным и добрым.
— Арчи хотел сказать — будь самим собой, и тебе ни о чем не придется жалеть. К тому же и речи быть не может о том, чтобы Сид отправился на такую ответственную встречу один. — Софи вскочила: — Через десять минут я буду готова.
Во время церковной службы, когда голоса певчих возносились ввысь к куполу, ближе к господу, Анне частенько являлись видения. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую заблудившиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась — поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: «И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад…» Придут, обязательно придут… Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет души страждущих…
В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Самый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.
— В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. — Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза ее сомнения. — Как же так, Анжела, ты к богу, а он от тебя отвернулся?
— Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких у нас нет, и зачем? — Обе умолкли, оставив боль при себе.
Марья Андреевна страдала за дочь. О ее несложившейся жизни. И отчего же вышло все так — ни мужа у девочки, ни детей… Ошибки, ох, ошибки… Куда ни глянешь — погибшие надежды. Кладбище надежд… Она плакала и молилась.
Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания, другие радости. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек-американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Келвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето! Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки… Глупая, не знала, что творила, металась, билась, как птица в клетке…
…В тот вечер, когда Сашка отказался зайти в гости к «Шаху», Анжела пошла туда одна. И попала в мир, о котором грезила в своем оклеенном афишами сарае. Понятно, что дом не буржуйский, а наш, «гостевой», только везде видны замашки настоящего капиталиста! И ароматы, и свет, и не жмотская, не нашенская какая-то роскошь. К чему, например, одинокому мужчине везде вазы с фруктами держать? А цветы?
В спальне играла музыка. Еще там были курящиеся благовония, ковры, дорогущие букеты во всех, даже напольных вазах и сервировочный столик, заставленный такими вкусностями, которых и в ресторанах не подавали! А шампанское торчало из ведерка со льдом — такое только на картинке в кулинарной книге можно было увидеть. Но все это заметила Анжела потом, поскольку принес ее на руках и опустил в развал парчовых подушек страстный красавец, точно такой, как был в кино про «Анжелику». Только тот, жестокий, хотел убить ее, а этот — нежный, пылкий, осыпал горячими поцелуями и шептал напевные, чудные слова на своем языке…
Потом он говорил по-русски такие речи — заслушаешься! Хотя к шампанскому не притронулся — у них религия спиртное отрицает, — вел себя, словно хмельной. В глаза смотрел, выговаривал упрямо, настойчиво: «Ты очень красивая, ты нежная, сладкая… В моей стране ты была бы как драгоценный камень!» На шее Анжелы оказалось колье с изумрудом — под цвет глаз… Она осталась у Али на всю ночь и завтра пришла снова. Он сиял от радости, заваливая девушку цветами, подарками, доводя до неописуемого восторга речами и ласками.
«Конечно, Али не имеет право жениться на русской, — думала Анжела, глядя мимо Сашки затуманенными счастьем глазами. Ансамбль спешно готовил программу к празднику Нептуна. Анжела витала в мечтах: — Но вдруг у арабов установится социализм и тогда я приеду к нему в Фарух! Даже и так, без брака, Али поможет мне стать певицей. Он страшно богатый, щедрый, и у него есть знакомые во всем мире!»
— Эй, не спи. Завтра выступать, а ты совсем не врубаешься, — орал на нее Сашка, сделавший какую-то рок-н-ролльную аранжировку к «Гимну демократической молодежи». Злился он и потому, что Анжела давно избегала близости с ним, а значит, завела дружка.
Анжела обещала прийти к Али после выступления на карнавале. Он даже не явился на праздник — ждал. Совсем некстати прибыл Паламарчук с американцем и прямо заявил о своих правах на праздничную ночь: «Как отыграете — живо ко мне в машину. Она будет стоять за углом спорткомплекса. Федорченко прием в клубе затеял, но я сошлюсь на дела. — Он ущипнул Анжелу: — Хорошенькие «дела» у нас будут, киска!» Анжела едва не расплакалась, но сдержалась и решила, что злить Роберта пока нельзя.
Улучив минуту перед самым началом праздника — уже носился по морю катер с Нептуном, расселся над пляжем «президиум» и выстроился в своих серебряных костюмах на площадке весь ансамбль «Радуга», — Анжела побежала к Али. Обтягивающие блестящие брючки, яркая блузка, завязанная узлом под маленькой грудью — она стояла среди полумрака огромной гостиной в полной растерянности. Комнаты Али утопали в белых розах.
— Я жду тебя. Сегодня у нас будет большой праздник, — странно улыбаясь, сказал он, одетый как принц из балета: в широкие шелковые шальвары и золотой пояс. На обнаженном бронзовом торсе играли мускулы. Дрожа и заикаясь, Анжела плела что-то про больную маму и необходимость поскорее попасть домой. А он улыбался и потягивал из запотевшего бокала оранжевый сок…
В тот вечер Анжела пела только для него, ведь знала, что стоит сейчас «шейх» на своем балконе и прислушивается к ее выступлению. Сашка обалдел, когда она объявила хит Адамо, не предусмотренный программой. «Падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю. И теперь я слышу твой любимый голос и чувствую, что я умираю — тебя нет здесь»… Сквозь слезы Анжела видела прижавшиеся в танце пары, американца, что-то нашептывающего Снежине, болгарина с московской блондинкой. Счастливые девчонки, им не надо ублажать противного начальника, у одной папаша министр, у другой наверняка не меньше в Болгарии. Но самый загадочный и самый прекрасный мужчина сейчас ждет ее — Анжелу, и сердце его разрывается от того, что она не придет сегодня…
Анжелу как молния озарила — решение пришло внезапно: пошли они все к черту! Допоет программу и сразу — к Али! Пусть все горит синим пламенем — и навязчивый покровитель и никчемный Сашка!
Сняв туфельки и стянув с волос изумрудный шарф, она юркнула в темную аллею — босая, простоволосая, оставляя за спиной догорающий праздник.
— Я знал, что ты собираешься сбежать! — выступил из черной тени и преградил ей путь совершенно озверевший Сашка. Он тянул ее за руку к воротам, к спрятанному у КПП мотоциклу, крича, что убьет старого кобеля Роберта, если только застукает его рядом с ней. Появившийся откуда ни возьмись «кобель» вцепился в плечо Анжелы и на полном серьезе обещал «упечь» Сашку гастролировать в магаданские лагеря, а заодно поставить охрану у главной дачи, чтобы некоторые девчонки не мешали отдыхать арабскому гостю. Потом вышла драка между Сашкой и выследившим их Паламарчуком. Болгарский фотограф, выскочив из кустов, отбил у соперников девушку и увел в свой корпус. Лара и болгарка оказались очень хорошими девчонками! Остаток ночи Анжела провела в пустой комнате Пламена, улизнувшего, очевидно, к влюбленной в него блондинке. К Али Анжела уже не рвалась. Роберт и Сашка испортили все. Очевидно, Роберту настучали о свиданиях Анжелы с «шейхом» — здесь ведь сплошные стукачи. Разве выберешься из такого дерьма без папаши в министерстве или надежного покровителя? Надо срочно выбирать, на кого делать ставку — на своего «ответственного товарища» или влюбленного иностранца?
