Эмиль Габорио - Рабы Парижа
— Зато для господина Норберта это сущие гроши.
— Так попросите у него!
Доман покачал головой.
— Я не так глуп. Он — достойный сын старого герцога и скорее изжарит меня на медленном огне, чем даст денег за это письмецо. А вам ничего не стоит уговорить его. Дело-то общее…
— Послушайте!…
— Ничего не хочу слушать. Я никого не отравлял. Сегодня у нас вторник? Если в пятницу я не получу то, что прошу, берегитесь выходить замуж!
Ростовщик отвесил издевательский поклон и торопливо зашагал по направлению к Беврону.
Он давно уже скрылся из виду, когда остолбеневшая от страха Диана прошептала с дрожью в голосе:
— Негодяй!… Какой негодяй!…
Девушка понимала, что ростовщик выполнит свою угрозу даже в том случае, если не получит от этого никакой выгоды: во-первых, под действием темного инстинкта, заставляющего подлецов творить зло бескорыстно, ради одного только удовольствия его творить, а во-вторых, чтобы она в другой раз была сговорчивее.
Однако лишь глупцы опускают руки, попав в беду, а потом повторяют жалкие слова самоутешения.
Человек же умный и сильный духом начинает действовать.
Диане не пришлось долго раздумывать. Она вынуждена была поступить так, как хотел Доман.
Конечно, Норберт поможет: опасность угрожает не в меньшей мере и ему самому. Но гордая мадемуазель де Совенбург страдала от унижения при одной только мысли, что ей придется просить его о помощи!
Диана поспешила к дому вдовы Руле.
Увидев ее, Франсуаза сильно покраснела, чем и доказала свое предательство.
Но больше послать к Норберту было некого. Поэтому Диана сделала вид, что ничего не случилось, хотя про себя и поклялась отомстить плутовке за ее коварство.
Весь день мадемуазель де Совенбург вместе с виконтом Октавием занималась приготовлениями к свадьбе и всем казалось, что трудно найти девушку более счастливую, чем она.
Сердце же ее сжималось от волнения.
Найдет ли Франсуаза Норберта? Придет ли он на свидание?
А может, он уже уехал с женой в Париж?
Наконец, наступил вечер.
Диана побежала на условленное место.
Норберт был там.
Когда она появилась, молодой человек невольно устремился к ней, но вовремя удержался.
— Вы хотели меня видеть?
— Да, герцог.
При слове "герцог" оба невольно вздрогнули.
Этот титул Норберт получил в результате смерти отца, а отец умер потому, что Диана хотела стать герцогиней…
Мадемуазель де Совенбург, овладев собой, приступила к делу. Она пересказала весь разговор с Доманом, старательно сгущая краски.
По ее расчетам, рассказ должен был привести Норберта в бешенство, но, к ее глубокому удивлению, он остался совершенно, спокоен. Де Шандос слишком много выстрадал за то время, что они не виделись, чтобы обращать внимание на гнусные выходки ростовщика.
— Не беспокойтесь. Я поговорю с Доманом, — сказал он и собрался уходить.
Диана остановила его.
— И больше вы мне ничего не скажете?
— Что мне вам сказать? Между нами больше нет ничего общего. Отец, умирая, простил меня… И я вас прощаю.
— Я выхожу замуж, как вы, вероятно, уже слышали. Мы уже больше не увидимся. Прощайте! И помните, что никто не желает вам счастья так горячо, как я.
— Счастья? Мне? — вскричал герцог. — Да разве это возможно? Скажите, можете ли вы быть счастливой? Неужели вы не понимаете, что в моем сердце всегда были и будете только вы, даже если я проживу еще тысячу лет?
Он вдруг умолк, испугавшись собственных слов, и быстро ушел.
Лицо Дианы засветилось злобной радостью. Она почувствовала, что совершенно охладела к Норберту.
— Я больше не люблю его, — прошептала она. — А он любит меня, как прежде… Ну, Мари Палузат, ты проклянешь тот день, когда ты стала герцогиней де Шандос вместо меня!
Диана весело вбежала в замок и расцеловала своего жениха.
Октавий де Мюсидан и его невеста были счастливы.
25На следующий день Жан, верный слуга герцога де Шандоса, встретил Диану на прогулке и передал ей большой пакет.
Там лежали две записки, перехваченные ростовщиком и купленные у него герцогом, а также все письма, которые она посылала Норберту. Их было около сотни.
Если бы хоть одно из них попалось на глаза виконту Октавию… Но де Шандос, слава Богу, не Доман!
Сначала девушка хотела сжечь опасные бумаги. Придя домой, она заперлась у себя в комнате и даже приготовила уже горящую свечу, чтобы приступить к выполнению своего решения, но остановилась и задумалась.
— Кто знает? — прошептали прекрасные губы. — Может быть, все это пригодится для моей мести…
И Диана спрятала бумаги в шкатулку, где хранились письма Норберта.
Все ее мысли были заняты подготовкой мести сопернице. Она уже не помнила, что именно благородный поступок герцога, вернувшего ей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, дал ей в руки эти бумаги. Она не думала о том, что, отомстив с помощью этих писем Мари Палузат, она нанесет страшный удар по Норберту в ответ на его благородство. Но если бы это и пришло ей в голову, то ничуть не повлияло бы на ее планы.
Бог судил иначе. Переписка с де Шандосом действительно со временем пригодилась, но только против самой Дианы.
Пока же все, казалось, благоприятствовало ей.
Норберт уехал с женой в Париж. В этом можно было не сомневаться: тщеславный граф де Пимандур раззвонил об их отъезде по всей округе.
Несколько дней спустя она узнала, что Доман исчез, прихватив с собой Франсуазу и полученные от герцога шестьдесят тысяч франков.
Две женщины ходили с плачем по Беврону и разносили эту новость: мать Франсуазы и служанка Домана, которая, как все знали, была его любовницей.
Служанка рассказывала, что ее сбежавший хозяин никогда не был адвокатом и почерпнул все свои юридические познания в тюрьме, где прошел полный десятилетний курс обучения всем тонкостям французского законодательства.
Побег ростовщика и юной предательницы очень обрадовал Диану.
Она знала, что тетка Руле считает ее причастной к исчезновению своей дочери. Но вопли вдовы никогда не проникнут за зубчатые стены замков…
Главное — она никогда больше не увидит сообщников и может спокойно выходить замуж.
Будущее казалось безоблачным.
До свадьбы оставалось две недели.
Мадемуазель де Совенбург хотела успеть за это время окончательно вскружить голову графу и довести его до полного самозабвения. Ей нравилось быть любимой.
Она желала, чтобы Октавий де Мюсидан, этот умный, образованный, добившийся успеха в парижском свете человек безропотно исполнял все ее капризы. Это очень льстило ее самолюбию.
Кроме того, Диана собиралась покорить высшее общество и стать самой яркой звездой на столичном небосклоне. Для этого нужно до тонкостей владеть искусством обольщения. И она упражнялась в нем целыми днями.
Октавий был от нее без ума.
В день свадьбы невеста была ослепительно прекрасна. Ей было приятно, что все смотрят только на нее.
Впрочем, выходя из церкви сквозь почтительно расступившуюся толпу прихожан, она поймала на себе множество неодобрительных взглядов. Длинный язык разгневанной вдовы Руле в считанные дни испортил доброе мнение бевронцев, которое Диана заслужила за многие месяцы бескорыстной помощи бедным.
Еще большая неприятность ожидала ее в замке Мюсидан: управляющим виконта оказался не кто иной, как Монлуи, часто присутствовавший когда-то на ее тайных свиданиях с Норбертом!
Октавий представил управляющего своей жене. Она густо покраснела.
Глядя на смиренного Монлуи, низко кланяющегося своей новой госпоже, Диана уловила в его глазах ту же лукавую искорку, которая так пугала ее у Домана.
"Этот человек не должен здесь быть, — подумала она. — И его здесь не будет!"
Молодая графиня де Мюсидан могла бы просто попросить мужа уволить неприятного ей слугу. Но управляющий может в отместку посоветовать графу де Мюсидану прогнать обманщицу-жену…
Мадам Диана решила добиться своего хитростью: обращаться с Монлуи как можно более ласково и терпеливо ожидать удобного случая.
Долго ждать не пришлось. Октавий был недоволен своим управляющим, который отличался большим рвением в Париже, но в Бевроне иногда целыми днями пропадал у любовницы.
Это была та самая девушка, к которой он водил зимой маркиза Норберта.
Мюсидан не намерен был долго терпеть подобное разгильдяйство и даже возмущенно сообщил об этом мадам Диане, которая, как и подобает любящей жене, была с ним совершенно согласна.
Разговор об увольнении нерадивого управляющего состоялся между молодыми супругами во время прогулки по самым романтическим уголкам Бевронского леса.
— Посмотри, какая чудесная поляна! — воскликнул вдруг Октавий, решив судьбу своего слуги и немного успокоившись.
