Красная карма - Жан-Кристоф Гранже
Конечно, она солгала. Николь вовсе не стало плохо. Она просто хотела продолжать собственное расследование. Выйдя из кинозала, девушка поймала студента – члена Ронды. Поговорив с ним по-английски, она быстро поняла, что юноша не сможет ей помочь: всего лишь рядовой ученик, он никогда не бывал на холме Сусуния.
– Ты знаешь кого-нибудь, кто ездил туда?
– Да, одного француза. Поля Сорена.
– Он все еще там?
– Нет, он вернулся в Калькутту и потерялся.
– Что ты имеешь в виду?
– Наркотики. Молодежь из ваших стран хочет идти вперед слишком быстро. Они ищут путь к откровению и верят, что обретут его благодаря героину.
– Ты знаешь, где я могу его найти?
– Нет. – Он всплеснул руками, как бы изображая сухие листья, падающие на землю. – Он бродит по улицам города. Он freak[110].
– Все-таки наверняка есть район или место, где есть шанс его встретить…
Студент назвал ей адрес отеля рядом с Саддер-стрит: «Кэмп», в котором принимали наркоманов, забирая у них пинты крови. Николь подумала, что ослышалась, но это была правда: каждое утро у них брали кровь, которую затем продавали в городские лаборатории.
В путь! Николь была убеждена – и Мерш, без сомнения, разделял это убеждение, – что Ронда играет в этой истории главную роль. До Эрве был Саламат Кришна Самадхи. А до него была Ронда. Надо копать здесь…
Но делать это следовало с осторожностью, с уважением к верованиям индусов. Из-за свойственной Мершу грубости он мог упустить основное. Потому-то Николь и решилась на одиночный рейд. Только она могла бережно сорвать с какой-нибудь духовной ветки ее драгоценные плоды…
Девушка не стала брать такси. Ей захотелось пройтись пешком. Погрузиться в атмосферу этого города-монстра. Так сказать, зарыться в него с головой. Столица Британской Индии была построена на болотистых землях в огромной дельте Ганга, которую англичане поэтически назвали его «Устами». Проявив немного фантазии, можно было представить себе, как погружаешься в эту землю, пропитанную водой. Николь уже видела полуголых рабочих, похожих на коричневых муравьев, которые неустанно откачивали из подвалов воду, создавая условия для строительства метро – один из фантастических проектов, характерных для Индии.
Николь шла, опьяненная красками, шумом, лицами – и царственным равнодушием индийской толпы. Со всех сторон на нее, терзая барабанные перепонки, обрушивались звуки незнакомой речи. Бенгальский? Хинди? Из каждого рта неслось хлопанье, шлепанье, воркование, словно все прохожие играли собственным языком и нёбом на табле[111].
Но главное, Николь с избытком напиталась духовностью. В окружающем хаосе ей встречались индусы в состоянии религиозного экстаза, сопровождавшие нагруженные цветами возы; садху, покрытые подсохшим навозом и курящие гашиш из толстых трубок, похожих на выхлопную трубу; носильщики с кувшинами священной воды на длинном бамбуковом шесте; люди, толкающие застрявшее такси со спеленутым трупом на крыше; фаллосы из черного мрамора, обмазанные сливочным маслом; тучные боги со слоновьими головами; шестиголовые божества; идолы из пульперкартона с напудренными лицами и накрашенными губами…
В какой-то момент она остановилась перед жертвенником, который толпа старательно обходила. Под навесом на алтаре со свечами и ароматическими палочками, цветами лотоса и кокосами возвышалась легкоузнаваемая статуя грозной богини Кали, покровительницы города, – с малиновым языком, ожерельем из черепов и многочисленными руками, державшими отрубленные головы…
Николь заметила, что бредет по кровавым лужам, лишь когда увидела мясницкие крюки с подвешенными на них обезглавленными тушами коз. В углу, в переполненной черной кровью кювете, лежали слипшиеся головы. Вокруг валялись клочья шерсти, увядшие цветы, обрезки мяса…
Она не испытывала никакого страха; наоборот, ее захватила таинственность этого места – здесь царила атмосфера исповедальни. И в то же время над этой крышей, поддерживаемой несколькими колоннами, простиралась бесконечность индуистского мистицизма, словно здесь был портал в невидимое, где убийце предстояло отыскать Сюзанну и Сесиль…
Она села на цоколь, окружавший сооружение, и начала молиться. Не Кали и не Ганеше, а своему личному богу, обитавшему в церкви Сен-Франсуа-Ксавье рядом с ее домом. Окруженная запахом сырого мяса и запекшейся крови, она бормотала, не сводя глаз со своих сандалий:
– Боже, сделай так, чтобы у меня с Мершем в первый раз все прошло хорошо…
97Когда Николь была маленькой, ей рассказали средневековую легенду, которая потрясла ее до глубины души. В тринадцатом веке, между двумя кровавыми Крестовыми походами, женщины из Франции и Германии отправились, взяв детей, в Иерусалим. Никто из этих невинных созданий, вышедших голыми и босыми, так до него и не добрался. Впрочем, неизвестно, состоялся ли он вообще, этот крестовый поход.
Но образ очень ее воодушевил: процессия чистых сердцем, добродетельных богомольцев с единственным девизом: Мир и Упование. В ее глазах путешествия хиппи на Восток были тем же самым. Вооруженные гитарами, флейтами и трубками для курения гашиша, лохматые молодые люди из Соединенных Штатов и Европы двинулись к мистическим землям Востока не для того, чтобы их освободить, а чтобы освободиться самим. Говорили, будто по пути – в Турции, Иране, Афганистане – этих новоявленных паломников грабили, насиловали, убивали. Однако худшее ждало их впереди: те, кто дошел до Индии или Непала, осознали тщетность своей мечты: все оказалось просто миражом, который улетучивался так же легко, как пепел их косяков. Великое путешествие заканчивалось нищетой, героиновой зависимостью или в лучшем случае возвращением на родину и лечением.
Индуистский мистицизм оставался им недоступен, а индийское общество – таким же чужим, как и западная цивилизация. Более того: путешественники обнаружили в нем ужасающую нищету и феодальную жестокость.
Николь знала, как это обычно происходит. Она хорошо понимала, что не нужно путать туристов с рюкзаками, открывающих новые маршруты, – этих непоседливых бродяг, обретающих счастье в дороге, хиппи в поисках нирваны, подобных рыцарям короля Артура в поисках святого Грааля, – с откровенными наркоманами, которые не ищут уже ничего, кроме ежедневной дозы. Эти не возвращались никогда; с другими бывало по-разному.
При взгляде из Парижа, Берлина или Чикаго Азия представлялась краем, сияющим тысячами огней, но стоило в нее попасть, как она оборачивалась машиной, перемалывающей души, землей, жаждущей человеческой крови и быстро поглощающей хрупких искателей истины из другого мира.
С ними, потерявшимися на пути к конечной цели, Николь хотелось встретиться в естественной обстановке. И желательно без Мерша, который своими вопросами норовил каждого вывернуть наизнанку.
Отель «Кэмп» был похож на их собственный – но с дополнительным плюсом, который менял все дело: здесь на стенах большого патио можно было одновременно увидеть тибетские танка, психоделические картины и непристойные рисунки. В этом просторном патио с цементным полом, устланным разноцветными коврами, творился праздник красок и иллюзий; чем-то это напоминало двор Сорбонны, только выглядело посимпатичнее и не так навязчиво.
В углу молодая женщина в костюме госпожи Бонасье готовила гигантский рисовый пудинг. На земле сидели молодые
