Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи
— Серьезная женщина, — сказал задумчиво. — Нет, к сожалению, не видел, — он снова замолчал, только ему одному присущим образом подбирая губы в узкую полоску и немного растягивая уголки в стороны. — Вы сказали, ваша подруга умерла внезапно?
— Да. Но я еще спросила... Вы сказали...
— Когда?
— Что когда? — переспросила Низа.
— Когда умерла ваша подруга?
— В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября.
— Это, бесспорно, судьба, — поспешно бросил Юрий Мефодиевич. — Ведь наш Максимка умер двадцать пятого, утром... — глубоко засунув руки в карманы и остановившись перед собеседницей, сказал он. Перенося вес тела с носков на пяти, покачиваясь вперед-назад и пристально изучая, какое впечатление произвели его слова, спросил: — Вы не знали?
— Нет...
— На сорок седьмом году жизни. Молодым ушел...
Низа сдвинула брови, вычисляя год рождения Максима Дорогина. Она с удивлением обнаружила, что он был на пять лет моложе Раисы. Это, конечно, накладывало на их отношения определенный отпечаток.
— Странно, — продолжал Юрий Мефодиевич, — мы сразу же двадцать пятого подали текст некролога в программу новостей, и вечером эта информация прозвучала в «Подробностях».
— Я же писательница, — прошептала побледневшая Низа, припомнив слова Елены о том, что Раиса позвонила и попросила о помощи именно под конец «Подробностей» двадцать пятого октября. — Все время работаю за компьютером, телевизор смотреть некогда.
У Юрия Соломина она провела в общем почти полтора часа. И выйдя от него, пошла не на улицу, а в холл перед зрительным залом, чтобы забрать одежду в гардеробе. Уже давно шел спектакль. Теперь Низа имела возможность в тишине и безлюдности рассмотреть всю галерею портретов служителей муз, она увидела, что портрет Максима Дорогина с тоненькой, ненавязчивой траурной лентой, прицепленной в уголке, висел последним в ряду недавно умерших актеров. Просто тогда, когда она второпях посмотрела в этот конец, он оказался спрятан за колонной.
Итак, она узнала от целиком официального и в конце концов благожелательно настроенного на разговор лица, что Максим был единственным, правда внебрачным, сыном Виталия Дорогина, известного и любимого народного актера. Кроме Максима (то бишь Николки), у этого актера осталось две дочери: старшая Анна Дорогина (по мужу — Друзкова) от первого брака, проживающая в Санкт-Петербурге и далеко отстоящая от театральных кругов, и младшая Жанна Дорогина от второго брака — как и Максим, актриса Малого Театра. Жанна имела тяжелый характер и, находясь под влиянием до сих пор живой матери, открыто враждовала с Максимом. Хотя, сказать по-справедливости, так это Максим имел основания недолюбливать и Жанну и ее мать, так как его отец после развода с первой женой женился не на Максимовой матери, а на другой женщине, со временем родившей Жанну. И руководство театра, зная о нюансах этих родственных отношений, никогда не сводило брата и сестру в одних и тех же постановках. Со старшей же сестрой Максим поддерживал очень теплые, родственные отношения, и почти все свободное время проводило в кругу ее семьи. Может, это объяснялось тем, что у Анны с Эдуардом Вадимовичем Друзковим, ее мужем, не было детей, и она всю любовь отдавала младшему на пятнадцать лет братцу.
Итак, подвела итог Низа, надо ехать в Санкт-Петербург.
2
Беспокоить отца своими хлопотами Низа не отваживалась, тем не менее каждый вечер звонила в Дивгород, даже и теперь, когда находилась в Москве, справлялась о здоровье, незаметным образом старалась утешать его, наполнять его жизнь чем-то светлым, приятным, если это вообще возможно было. Отец и сам держался мужественно, до сих пор никому из родни о своей беде не сказал. Ни дочки, ни жена не знали, когда он заметил первые проявления болезни, почему молчит и не хочет лечиться. Это значительно позже, почти через год, когда Низа давно закончит с «дело об отце» и в связи с этим произойдут другие интересные события, а Павел Дмитриевич уже не сможет сам выходить из дома на прогулки и позовет Низу побыть около него (отец лучше знал своих дочек, знал, что только на Низу может положиться в последние дни жизни), он скажет, что вскоре после Раисиных поминок, на Рождество, ощутил острую, почти до умопомрачения, боль в груди. И сразу понял, что его постигло. Поначалу пил витамины, и они помогали не терять бодрости, а потом болезнь начала прогрессировать, и он перестал сопротивляться ей.
— Я грешный очень, — обронил он как-то. — Ведь отбивал от болезней, а иногда и от смерти тех людей, которым Бог предназначал другую судьбу, помогал разным бедолагам, попадавшим в сложные ситуации. Разве вседержитель может простить мне такую крамолу?
И в те же дни надиктовал Низе на диктофон свой рассказ о войне, о фронтовых дорогах и ранениях, рассказал про плен и бегство из плена, послевоенные годы, голод, недостатки и нужду, про все, о чем никогда не любил говорить, что не записывал в свой дневник. Но это все было позже.
— Как дела с поисками отца? — спросил Павел Дмитриевич увядшим голосом. — Почему не рассказываешь? Есть новости?
— Есть, — обрадовалась Низа, что отец не теряет, кажется, неподдельного интереса к посторонним делам. — Но сначала скажи, как ты себя чувствуешь?
— Весьма пристойно, старею эволюционно, — доложил со смешинкой в голосе.
Низа рассказала о посещении театра и о том, что ей удалось узнать.
— Кажется, вы с мамой были правы, говоря, что надо искать здесь. Я в этом почти убедилась, но прямых доказательств нет. Ведь пригодность фигуры Максима Дорогина для версии скрытой Раисиной жизни сама по себе не может служить доказательством их связи, приведшей к рождению двух детей. Тем более что Ульяна появилась на свет через пять лет после Аксиньи. Выходит, Раиса постоянно поддерживала отношения со своим любовником. Или он у нее был не один? Где она бывала в эти года, что делала, с кем встречалась? Неизвестно.
— Одно теперь мы знаем бесспорно, дочка, — попробовал Павел Дмитриевич вывести Низу из пессимистического настроения. — Это то, что у Раисы наступило резкое ухудшение здоровья после известия о смерти Максима Дорогина, услышанного в новостях культуры «Подробностей». Это привело к инфаркту, и она, стараясь объяснить свое состояние, а еще подсказать тебе направление поиска, промолвила: «Николки нет». Она ни о ком не спрашивала, как ты подумала вначале, она сообщила о своей потере. И про ее отлучки из дому в эти годы кое-что известно, — сказал Павел Дмитриевич. — Только там ли она в гречку прыгала?
— Где это «там»?
— Я все высчитал. Вот смотри, — и отец начал коротко излагать свои доказательства.
Из рассказа отца следовало, что все лето 1980 года Раиса провела у родственников мужа на Смоленщине, оздоровлялась после нескольких подряд выкидышей. Там она, по ее собственным словам, услышала о тетке Юлии, жене родного дяди Виктора, успевшей к тому времени последовать совету Павла Дмитриевича, родить мальчика, похоронить своего мужа Ивана Моисеевича, выехать в Москву и оттуда передавать свой опыт другим бездетным по вине мужей женщинам. Раиса намотала услышанное на ус, тем более что тетка Нина, жена еще одного Викторового дяди, у которого он воспитывался, открыто сожалела, что пренебрегла Юлиной откровенностью.
— Ты хочешь сказать, что там у Раисы родилось намерение, взять совет о солнечных лучах на вооружение? — спросила Низа.
— Да, там родилось ее решение и окрепло. Более того, она поняла, что только там сможет его осуществить, так как дома Виктор и ее собственная совесть шанса ей не дадут. И осуществила.
— Значит, надо искать там.
— Не торопись, — перебил дочь Павел Дмитриевич. — Дай закончить свою мысль. Если Аксинья родилась 14 апреля 1981 года, значит, Раиса считала звезды с любимым в июле 1980 года. Все сходится, так?
— Похоже, что так.
— Идем дальше. А дальше она сидела безвыездно дома, нянчилась с ребенком. Аксинья часто болела, и я регулярно возил ее в районную больницу на своей машине. Поэтому и знаю, о чем говорю. Когда ребенку исполнилось четыре года, Раиса отдала ее в детсад к матери и вышла на работу. Так, когда это было? А вот когда. Виктору как раз сделали операцию по удалению аппендицита. Помню, это случилось в 1984 году, осенью, а точнее, на октябрьские праздники. Мы были на параде, остановились возле памятника Неизвестному солдату. Там было организовано коротенькое выступление школьной самодеятельности. Я стоял в толпе ветеранов на трибуне, а Раиса рядом с нами возле микрофона, она вела концерт. Здесь к ней протиснулась почтальонша и вручила срочную телеграмму с сообщением, что умерла, как теперь мне поняло, та самая тетка Нина, которая так доверчиво беседовала с Раисой о солнечных лучах. Виктор поехать, естественно, не мог, так как еще находился в больнице, и хоронить родственницу отправилась Раиса. И я понимаю, почему она оставила мужа и поехала, — он сам ее об этом просил. Ведь, как сказала тебе Раиса, тетка Нина заменила Виктору мать, и именно он должен был проводить ее в последний путь. Поэтому Раиса там осталась до девятидневных поминок. Это я помню очень отчетливо, так как после выписки Виктора из больницы на своей «тамаре» привез его домой, а через несколько дней по его просьбе встречал с поезда Раису с узлами, возвратившуюся со Смоленщины. Итак, ее не было дома по меньшей мере десять дней. Так? Так, — ответил Павел Дмитриевич сам себе и продолжил: — А Ульяна родилась 2 августа следующего года. Если ты посчитаешь, то убедишься, что это произошло через девять месяцев после теткиных похорон.
