Николай Шпанов - Ученик чародея
Так сошлось все.
Офицер службы Государственной безопасности постучал в ворота высокого забора.
Ему ответило мёртвое молчание.
Повторный стук, и — снова молчание.
Стук в третий раз. Тот же результат.
— Придётся войти без хозяев, — сказал офицер.
Вскрытие ворот не заняло много времени. Инга едва не вскрикнула от радости, увидев круглую клумбу красных цветов. Сегодня они казались особенно яркими под лучами солнца. Высоко над головой ржаво скрипел апостол Пётр, поводя из стороны в сторону своим огромным ключом. Дом не подавал признаков жизни. Мрачная картина возникла в уме Инги: захватив полуживую Вилму, «Макс» и его подручные скрылись. Слесарь приготовил отмычки, агенты сунули руки в карманы с пистолетами. Кручинин стоял рядом с Ингой, пощипывая бородку. Офицер отдал приказ. Дверь распахнулась, и, предшествуемые агентами, держащими оружие наготове, все вошли в дом. Тишину нарушали только их шаги. Инга опередила всех и вместе с Кручининым взбежала на второй этаж. При их появлении с матраца, лежащего в коридоре, приподнялся человек. Инга узнала в нём Хеннеке. Разглядев вошедших, он сделал попытку встать, но снова упал на матрац. Отстранив Ингу, к лежащему на полу подбежал офицер:
— Что с вами, Хеннеке?
— Небольшое недоразумение, начальник… — негромко ответил Хеннеке, силясь улыбнуться. — Тот… — он не смог договорить и лишь молчаливым кивком указал на комнату, где прежде содержали Ингу. Хеннеке перевалился на бок и глазам всех предстало кровавое пятно, растёкшееся по матрацу. Не все получилось так, как задумали…
Вбежав в «свою» комнату, Инга увидела своего старшего тюремщика-немца. С руками в наручниках, с заткнутым тряпкой ртом, он лежал на кровати. Инга пересекла коридор и вбежала в комнату Вилмы, одновременно с Кручининым. Их встретил испуганный взгляд Вилмы. Кручинин на миг остановился; нет, не такими глазами смотрела на него Эрна, когда он впервые распахнул перед нею ворота лагеря «702»…
Вилму и Ингу увезли. Ворота заперли. На дорожках садика замели следы многочисленных ног. Дверь дома затворили, и все расселись по углам в ожидании приезда Макса. В доме царила тишина. Она снова полновластно и, казалось, навсегда вошла в дом — так тихо и неподвижно сидели люди. Прошли часы. Утренний самолёт уже прожужжал над домом и сбросил свою почту. Сварливо скрипел апостол Пётр, и надтреснутый колокол далёкой кирхи отбивал часы. Кручинин с беспокойством поглядывал на офицера: уж не пронюхал ли Макс о засаде?.. Но офицер сидел, скрестив руки на груди и вытянув ноги. Можно было подумать, что он находится в концерте и слушает любимую музыку — так невыносимо спокойно было его лицо. Он, кажется, даже не переменил позы за часы ожидания, за которые у Кручинина совершенно затекли ноги…
Наконец, у ворот остановился автомобиль. Позвонили. Кручинин с удивлением увидел, что Хеннеке, превозмогая боль в боку и опираясь на палку, протащился к калитке. Кручинин приник глазом к щёлке ставня. Хеннеке отворил калитку. Кручинин узнал в вошедшем человека со следом укуса на щеке: бывший бригаденфюрер! Значит, он и был известен в организации Гелена под кличкой Макс.
Следом за Максом в садик вошёл ещё кто-то. Тщательно затворил за собой калитку, перешёл к воротам и распахнул их для автомобиля. Когда машина въехала, спутник Макса запер ворота. Макс сердито расспрашивал Хеннеке, но его слов Кручинину не было слышно. Что-то объясняя, Хеннеке распахнул пиджак и показал пятно крови, растёкшееся по рубашке и бинту. Макс побежал к дому, а его спутник почему-то засмеялся. В тот момент, когда этот третий переступал порог комнаты, Кручинин услышал, как он сказал Максу:
— Только не выходите из себя, а то вы переломаете кости и этой Вилме… Мне кажется, что…
Он не успел договорить. За каждую руку его держал агент Государственной безопасности. В таком же положении, широко расставив руки, стоял посреди комнаты и бывший бригаденфюрер — «господин Макс». Лицо его покрылось такой бледностью, что не стал заметён даже белый шрам от укуса…
— Какая неожиданная встреча, — сказал со своего места Кручинин. Макс быстро повернулся к нему, и глаза его сузились. Кручинин рассмеялся: — Вы помните, как выиграли у меня партию в шахматы?.. Тогда я был вынужден играть в поддавки. А теперь эти товарищи, — и Кручинин показал на стоявших возле стола офицеров, — кажется, намерены играть без поддавков.
Часть пятая
61. Линда Твардовская
Когда сняли бинты, покрывавшие голову Грачика, сестра протянула ему зеркало, но Грачик не стал в него глядеть — сделал вид, будто его вовсе не интересуют следы, оставленные аварией. Но втайне он вовсе не принадлежал к числу людей, пренебрежительно относящихся к собственной наружности. Бывало, после бритья он с удовольствием поглядывал на себя в зеркало. И именно потому, что его, как всякого молодого, здорового человека, радовала собственная приглядность, он не спешил теперь убеждаться в том, как мало от неё осталось. О серьёзности повреждений он мог судить и без снятия бинтов по тому, что на левой руке не хватало двух пальцев — может быть, и не самых нужных, но никогда не казавшихся ему лишними — мизинца и безымянного, на нижней челюсти не осталось ни одного переднего зуба. Правда, держа в руке уже изготовленный для него протез, он увидел ряд отличных зубов — ровных и белых, но трудно было себе представить это изделие в качестве украшения собственного рта.
Отпустив несколько шуток по поводу того, что он дёшево отделался, врачи покинули Грачика. Тут-то он и взял зеркало. Он с удивлением глядел на незнакомые черты, поворачивая голову в фас и в профиль: подумать только, что один удар автомобиля может так изменить человека! Красный шрам, начинаясь под правым глазом, пересекал нос, рот и подбородок; нос прежде такой правильный — покривился и глядел теперь кончиком в левый угол рта. Правда, врачи уверяли, будто пластическая операция вернёт нос на место, но все же Грачик со вздохом опустил зеркало. Оказывается, вовсе не нужно попадать в руки компрачикосам, чтобы стать пугалом, — достаточно один раз быть простофилей и прозевать момент, когда враг ступил на твой след… Но кто сказал, что ему нужна пластическая операция? Неправда, ему не нужна никакая операция. Единственное, что ему действительно нужно: поскорее получить свой протез, чтобы не шамкать подобно старику. Вот и все!.. Грачик откинулся на подушку. Если бы зеркало не принадлежало сестре, оно, наверно, полетело бы об стену.
Несмотря на возражения врачей, Грачик не остался в больнице! В идеале ни болезнь, ни внезапный отъезд Кручинина за границу не должны были помешать расследованию дела Круминьша. Но Грачик по опыту знал, сколько времени нужно новому человеку, чтобы разобраться в сложном материале, особенно, когда некому ввести новичка в дело, дать пояснения и рассказать о версиях, положенных в основу расследования. По рассказам своего преемника Грачик уже знал, как медленно движется расследование, завершение которого Грачик считал для себя делом чести. Случай с Круминьшем представлялся ему своего рода экзаменом на аттестат следственной зрелости, и враги сильно просчитались, ежели воображают, будто вышибли его из игры, окунув в Лиелупе. К приезду Кручинина он должен приблизиться к победе над загадкой дела Круминьша!
К удивлению сестры, заглянувшей в палату, Грачик беззаботно напевал кручининскую песенку:
Тогда ужасные убийцы,Нанесши ей сто тысяч ран,Её бросают в океан.А поутру она вновь улыбаласьПред окошком своим, как всегда,Её рука над цветком изгибалась,И струилась из лейки вода.Блим-блом!Тогда ужасные убийцы,Разрезавши её на сто частей…
Возвращение на работу встретило Грачика ворохом новостей. Быть может, самым интересным лично для него, хотя и не столь уж важным для дела, было подтверждение исчезновения Силса. Лёжа в больнице, Грачик питал ещё некоторую надежду на то, что парень просто «задурил» из-за тоски по своей Инге и вот-вот появится. Грачику этого очень хотелось, иначе следовало признать, что теория «веры в человека» ничего не стоит. Приходилось признать его, Грачика, неспособность проникнуть во внутренний мир человека, сидящего по ту сторону стола.
Второю новостью, на первый взгляд показавшейся Грачику менее интересной, но бывшей куда более важной для дела, явилось сообщение Крауша о том, будто, по его данным, возвращения Силса ожидает… Линда Твардовская.
— Линда Твардовская?! Позвольте, уж не мать ли Ванды Твардовской? — воскликнул Грачик. — Я обрадую её известием о том, что её дочь жива.
— А по-моему, именно этого и не следует делать, — возразил Крауш. — Впрочем, как только вы прочтёте её показания, то сами поймёте, в чём тут дело. А тогда уже и прикажете доставить её вам из предварительного. Вы будете рады повидаться… — Крауш сделал паузу и, потирая руки, с несвойственным ему оживлением добавил: — Ваша старая знакомая — Эмма Юдас.
