Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
А потом Маня заделалась авторшей детективных романов – вот как ей повезло! – и огромный книжный магазин на Тверской стал для нее… своим.
Каждый раз, объезжая громадный сталинский дом с огромными витринами, уставленными книгами и картинами, чтобы втиснуться в узкий двор и как-нибудь приткнуть машину, Маня истово мечтала вернуть деда.
Ну, вот взять и вернуть.
Хоть на часок. Всего только на один!..
Он бы увидел, своими глазами увидел, что именно в этом легендарном и необыкновенном магазине продаются ее книжки. Вот Пастернак, вот Марсель Пруст, вот Стивен Кинг, а вот и Марина Покровская – здесь, в уголке! Словно она такая же, как они, словно она на самом деле имеет право продаваться в этом магазине!..
Маня провела бы его по залам, уставленным тысячами потрясающих, интересных книг, она показала бы ему все полки – бери, сколько хочешь!.. Какое там «по экземпляру в одни руки»! Она надарила бы ему альбомов – дед всю жизнь любил живопись и собирал альбомы, хотя их было трудно, почти невозможно достать!..
Она познакомила бы его с Мариной.
Марина Леденева была директором книжного магазина «Москва» и дружила с Маней.
Вот дед удивился бы, узнав, что внучка дружит с директором этого магазина! Дед просто наверняка был бы горд, и Маня бы тоже немного погордилась собой, а ей как раз сейчас этого очень не хватало!..
Знакомый охранник пропустил ее внутрь, она проскакала по узкой лестничке и повернула налево, к кабинету директора.
– Маня, – удивилась Марина, не ожидавшая такого сюрприза. – Вот ты молодец, что заехала!.. А почему голая? Где пальто?
Марина Леденева всегда все замечала.
Громадный письменный стол, занимавший большую часть директорских покоев, был завален бумагами, книгами, дисками, папками и записными книжками. На стене висела смешная очкастая обезьяна, уткнувшая морду в объемистый распахнутый том – светильник, привезенный Леденевой из какого-то далекого далека. Поливанова обезьяну обожала и всегда с ней здоровалась.
Она поздоровалась с обезьяной, кинула в кресло портфель и втиснулась рядом, очень неудобно.
Марина наблюдала за ней, отложив работу в сторону, а потом взялась за телефон.
– Ты обедала?
Маня помотала головой:
– Да я не хочу!
Марина велела в трубку, чтобы «чего-нибудь принесли».
– Что с тобой?..
С Мариной Леденевой имело смысл разговаривать только честно и прямо – или уж совсем не разговаривать, и Маня выложила ей всю горькую правду своей сегодняшней жизни.
– …И, ты понимаешь, я ничего, ничего не могу поделать! Ну не идет у меня работа! И я знаю, что всех подвожу и что я идиотка, но ведь я не виновата! Я стараюсь. Правда стараюсь! Знаешь, самый ужасный вопрос, который всегда задают журналисты, – это «как вы начали писать и где вы берете сюжеты»! Так вот, я теперь не знаю ни как писать, ни где брать сюжеты!..
Она причитала, Леденева молча слушала, рассматривала писательницу голубыми глазищами в густых темных ресницах, и не понять было, о чем она думает.
Помощница Рита внесла подносик с кофейными чашками, пепельницей и бутербродами. Маня схватила бутерброд прямо с подноса, откусила, и Рита улыбнулась ей, как маленькой.
– Я приезжаю в издательство, – продолжала Маня с набитым ртом. Рита тихонько прикрыла за собой дверь. – Меня там отчитывают, как будто я… не знаю что… преступление совершила, и Анна мне говорит, если так будет продолжаться, то лучше вообще перестать писать!.. Зачем, говорит, это нужно, если читатели не могут дождаться очередной книжки, а мы ничего не смеем им обещать! И у нас убытки. И у вас убытки – она меня стала на «вы» называть, представляешь?!
– Ты так сердишься, потому что знаешь, что она права.
Маня заглотнула кусок бутерброда, как удав, и уставилась на Марину.
– Ну, конечно, – и та кивнула, чтоб Маня точно поняла, что не ослышалась. – Издательство – это такое же производство, как любое другое. Что я тебе объясняю, ты же не первый год работаешь! У них свои интересы, и они должны их соблюдать. Пишется тебе или не пишется – это, по большому счету, не их вопрос.
– Мурзик, – жалобно сказала Поливанова. Только ей разрешалось называть могущественную Марину Леденеву этим дурацким, глупейшим, идиотским именем! – Мурзик, и ты туда же?!
– Я не туда же! – с досадой возразила Леденева. – Я всегда говорю то, что думаю, ты прекрасно это знаешь!.. И я тебе говорю – ты не права и зря обижаешься. Собственно, ты и обижаешься именно потому, что не права. Ты должна сказать Анне: романа нет и не будет, а не кормить ее обещаниями, что завтра его напишешь! Ты же завтра ничего не напишешь?..
Маня Поливанова покачала головой. Глаза у нее налились слезами.
– Я теперь вообще не знаю, как писать. Я разучилась. Не могу.
– А ты… почему разучилась? Ты же раньше умела вроде!..
– Тебе смешно, а мне…
– Из-за Алекса?
С Мариной Леденевой имело смысл говорить только честно. Или уж не говорить вообще.
– Ну да, – призналась Маня Поливанова. – Он же на самом деле… писатель. А я кустарь и ремесленник!.. И я его люблю, Мурзик!.. Я с ним живу. И он пишет, и я пишу, понимаешь?! Только у него получаются шедевры, а у меня все больше какая-то ахинея. У него результат, и у меня результат!.. А я так не могу. Лучше совсем не писать, чем так позориться.
– А он тебе что говорит?
Маня шмыгнула носом, и Марина протянула ей коробку с салфетками. Маня выхватила одну и утерлась.
– Ничего он не говорит. Его моя писанина не интересует. Он и не читал никогда!
– Ты тоже его не читай. Чего зря расстраиваться!
Писательница Поливанова затихла, поморгала красными от слез кроличьими глазами, а потом осведомилась осторожно:
– Ты шутишь? Ты же шутишь, да?..
Марина пожала плечами. Голубые глазищи смотрели серьезно и, пожалуй, с сочувствием.
– Я не шучу. Если тебе мешает то, что он пишет лучше тебя, хотя я не знаю, как можно сравнивать такую… разную литературу, тогда не читай его. Ты делай свое дело, как делала его последние десять лет, или сколько ты там пишешь?.. И все встанет на свои места.
– Но ему нужно, чтоб я читала! – закричала Поливанова. – Ему важно мое мнение и важно, чтоб я знала его текст, он даже иногда советуется со мной!
– Ты решила стать Софьей Андреевной? Женой великого писателя, надеждой, опорой, переписчицей и матерью его детей?
И обе замолчали.
Маня, ссутулив плечи, смотрела в пустую кофейную чашку, а Марина в компьютерный монитор, на экране которого болталась какая-то таблица.
– Пойдем, по магазину пройдемся, – предложила
