Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
Маня терпеть не могла ходить «под ручку». Она сразу чувствовала себя слишком большой и неповоротливой, как танк, к броне которого прицепилась бабочка.
Она вытащила руку и сказала, что уезжает.
– Как?! – поразилась Митрофанова. – Нам поговорить надо! А пальто твое где?
Да. Пальто осталось в приемной Анны Иосифовны на шестом этаже.
Ну и черт с ним!.. Не пойдет она за пальто!
– Маня, что ты такая злая? С Алексом поругалась?
– Я не злая.
– Пойдем кофейку попьем.
– Мне некогда.
– Вы поссорились, да? С Алексом?
– Я ни с кем не ссорилась, – отчеканила Поливанова. – Отстань от меня.
Митрофанова помедлила секунду, а потом снова твердо взяла ее под локоть.
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Насчет твоей книжки.
На этот раз Маня руку вырвала.
– Мне уже Анна все сказала! И что я рукопись задерживаю, и что людей подвожу, и что я ленивая, как тюлень! Ты еще добавить хочешь?
– Анна Иосифовна не могла сказать, что ты тюлень.
Маня промолчала. Про тюленя она на самом деле придумала. Директриса ничего такого не говорила, конечно.
Она уже раскаивалась в том, что грубила, и покорно вошла следом за Митрофановой в уютное, тихое и чинное помещение, где почти никого не было в этот послеобеденный час.
– Нам два кофе. Один по-турецки, а второй обычный, со сливками и сахаром.
Знакомый парень-турок, варивший здесь кофе, улыбнулся Поливановой с удовольствием. У них были приятельские отношения. Впрочем, у нее со всеми приятельские отношения!..
– А чего ты хочешь?.. – тихим официальным голосом начала Митрофанова, когда они уселись. – Чтобы она тебя хвалила? Ты же рукописи месяцами не сдаешь! А у нас план к чертям собачьим летит!
– В гробу я видала ваш план.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно! Как я могу писать, если мне не пишется?! Ну как?! Я ни слова из себя выжать не могу! Вот сажусь за компьютер, открываю страницу, пишу-пишу, пишу-пишу, а потом оказывается, что написала ровно три предложения и ни одно никуда не годится!
– А как ты раньше писала?
– Не знаю, – отрезала Поливанова. – Как-то писала. По-моему, очень плохо.
– Ну да, – согласилась Митрофанова. – Куда уж хуже!.. Тиражи за сколько миллионов перевалили?..
Турок принес на латунном подносе кофе, ловко поставил и улыбнулся понурой Мане. Она даже не заметила.
– Алекс что говорит?
Маня отхлебнула, обожглась и задышала ртом.
– А что он должен говорить?
– Ну, он же видит, наверное, что у тебя кризис жанра?..
– Я не знаю, что он там видит, а чего не видит. Ему не до меня.
– В каком смысле?
– Во всех. – Маня глубоко вздохнула и посмотрела на Митрофанову несчастными глазами.
Она одна кругом виновата. Перед всеми. И перед Алексом тоже.
– Маня, вы на самом деле поссорились?
– Мы не ссорились. Ему просто нет до меня дела. У него… своя книжка и своя жизнь. И отстань от меня, Митрофанова, ты же все знаешь!
Екатерина Петровна сделала аккуратный глоток и пожала плечами. И поправила идеально белый манжет с запонкой, выглядывавший из рукава идеально скроенного пиджака.
– Ну а чего ты хотела? – спросила она негромко. – Жить с гением – это, знаешь ли, непросто.
– Спасибо, что сказала, а то я без тебя не знала. Ладно, Кать, я пошла. Увидимся, когда роман напишу.
– Это значит через год?
Маня поднялась и посмотрела на нее сверху.
– Может, через два. Как пойдет.
– А он… где?
Маня не стала делать вид, что не поняла.
– Во Франции он.
– Давно?
– Да уж месяца два. У него дела в его драгоценном французском издательстве. Драгоценное французское издательство жаждет заключить с ним очередной контракт. Драгоценное издательство собирается уладить все прошлые недоразумения. Кланяйтесь драгоценной Марье Ивановне.
– А у нас Береговой сегодня на работу не вышел, – сообщила ни с того ни с сего Митрофанова. – Пропал, и телефон не отвечает.
– Найдется, – сказала писательница Покровская равнодушно.
– Да не можем его найти!
– Чай, он не иголка в стоге сена! Большой мальчик, метр девяносто, не меньше.
– Я к тебе сегодня вечером приеду, – пригрозила Митрофанова. – И мы поговорим.
– Я тебя на порог не пущу, – отрезала Покровская и улыбнулась. – Кать, ты не обижайся на меня, но мне действительно сейчас как-то… ну, совсем хреново.
Так и не забрав пальто, наступая туфлями в глубокие лужи, Маня добралась до машины, долго и бестолково тыкалась, выруливая, – она плохо водила и знала об этом, – и решила, что домой ни за что не поедет.
А поедет в книжный магазин «Москва».
Писательница Марина Покровская любила книжные магазины, а «Москву» особенно. Еще с той поры, когда там висели плакаты: «Производить продажу литературы повышенного спроса в магазинах только в порядке общей очереди не более чем по одному экземпляру каждого названия одному покупателю», приказ Госкомиздата СССР № 522».
Тогда она приходила сюда с дедом, выстаивала длиннющие очереди за Александром Дюма и Гансом Христианом Андерсеном – по одному экземпляру в руки! Дед был обыкновенным инженером, «спецраспределители» ему не полагались, вот и приходилось выстаивать, да еще иногда по ночам ездить «отмечаться», это если в магазин поступало что-то совсем недоступное, вроде полного собрания сочинений Джона Голсуорси, продававшегося только «по подписке». Маленькая Маня готова была на все что угодно, ведь дома ее ждало невиданное удовольствие – дед ей читал!..
Они приносили книжки, завернутые в коричневую плотную бумагу. Острые углы этой бронебойной бумаги царапались, били по коленкам. Маленькая Маня всегда сама несла добытые книжки в цветастой капроновой сумочке, пошитой бабушкой из кофты, вышедшей по старости из употребления. Дома они ставили чайник, разворачивали книжки – как дивно и упоительно они пахли тогда!.. Маня, сопя, забиралась на диван и рассматривала картинки, если они были. Чайник закипал, и они с дедом пили чай с пряниками, предвкушая удовольствие. И этот чай – неизвестно почему! – казался ей продолжением книжного магазина «Москва» и началом какой-то новой истории, которая вот-вот случится. И история случалась!..
Дед читал на разные голоса. Ганс-Чурбан говорил одним голосом, его бабушка совершенно другим. Солдат из «Огнива» был грубоватым простаком, принцесса из сказки про волшебный горшочек убогой дурочкой, а свинопас в дедовом исполнении оказывался романтичным философом.
Таким образом были прочитаны Марк Твен, О’Генри и Памела Треверс. И Джеймс Барри, и Харпер Ли, и все остальные.
Потом Маня стала читать сама, это уже когда дело дошло до Каверина, Германа и Джека Лондона.
А там уж рукой подать до Хемингуэя, Ремарка и Дика Френсиса, которых она добывала сама все в том же магазине «Москва» – деду не по силам стали километровые
