Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон
– За что они его арестовали? – возмутился отец. – Он никак не связан с твоей матерью! Он тогда даже не работал у меня!
Я подумал, стоит ли говорить отцу, что берлинские полицейские не закрывали дело Мирей и что Мехмет Бадем дал по нему показания под присягой. Я не сомневался, что по приказу моего отца Харрис совершил за последние годы несметное количество преступлений, за которые ему никогда не воздастся по заслугам. Но хотя бы ближайшие годы он проведет в тюрьме, и на том спасибо. Если б Харрис остался на свободе, я никогда не был бы спокоен за безопасность Урсулы.
Мой отец потрясенно отвернулся от окна.
– Так нельзя делать.
– Твое нравоучение несколько запоздало, – сказала Джульетта.
– Да у вас без меня гроша ломаного не будет! – заорал он в бессильном гневе, а его лицо искривилось так, что он стал похож на гаргулью из тех, что украшали этот дом.
– Тебе необходимо подписать вот эти бумаги. – Джульетта раскрыла большой кожаный атташе-кейс, лежавший на столе. – Хьюго Ларайя оказал нам любезность составить их для нас. Своей подписью ты передаешь нам компанию и всю собственность, которая сейчас принадлежит тебе.
– С чего вы взяли, что я стану это делать? – завопил отец, выпучив глаза. – Да идите вы все к черту!
Я взглянул в окно. Одна машина полиции Нью-Йорка отъехала, увозя Харриса, но вторая оставалась на месте.
– Подпиши лучше сейчас, пока не нагрянул Интерпол, – сказал я. – Ну или подожди, пока всю твою краденую собственность экспроприирует государство. Тут речь пока даже не об отмывании денег. Пока.
– Что вы делаете? Вы же ломаете все, что я построил…
Джульетта сунула ему бумаги. Я дал ручку.
«Я полон скрытых страхов». Голос матери звучал во мне. Ей я мог простить все; я даже сочувствовал тем мукам, которые ей пришлось вынести, но его я не прощу никогда. Эти страхи породил отец. Понимая, что его империя рушится, он плакал. Впервые в жизни я видел его слезы.
Глава 53
Дейрдре
Через две недели после того, как Тео вернулся из больницы домой, мать Риган решила устроить семейный обед. Сколько я знаю миссис Чен, на любые неожиданности, приятные или наоборот, она всегда реагировала одинаково – начинала готовить.
– У нее это основной способ выражения любви, – объяснила мне Риган. – Она может разнести в пух и прах твою одежду, работу, вообще любой твой выбор – но если она готовит для тебя жареную утку, значит, любит тебя.
Два дня подряд миссис Чен готовила нон-стоп, гоня меня из кухни всякий раз, когда я показывалась там, чтобы предложить помощь.
– Вот так: устроишь раз в жизни маленький пожар на кухне, и никто тебе больше не доверяет, – ворчала я.
– Если б только пожар, так это еще полбеды, – отвечала она. – Но ты еще и спец по битью посуды.
Обед был назначен на шесть часов в пятницу – раньше Риган никак не могла уйти с работы. Тедди и Глория пришли первыми.
– Как у вас вкусно пахнет, – объявил племянник с самого порога, чем раз и навсегда завоевал место в сердце миссис Чен. Она впустила его в кухню и даже назначила на должность главного дегустатора при своем гастрономическом дворе.
– Он весь день только этого ждал, – сказала миссис Чен Глория.
В пять тридцать зазвенел дверной звонок. На пороге стоял мой отец с букетом оранжевых лилий и большим пакетом из «Сицилийской пекарни Джо» в Бэй-Сайде. Дело в том, что я сама пригласила его, неожиданно для самой себя. Его слова о том, что он жалеет о прошлом, продолжали вертеться у меня в голове. Это не значит, что я была готова простить его. Я не была уверена, что вообще смогу. Но мне было любопытно посмотреть, действительно ли он изменился, как говорил. Больше того, я принимала последние слова Каро близко к сердцу: сестра завещала нам обоим участвовать в воспитании ее сына, а значит, я не могла выбросить отца из своей жизни.
Судя по всему, ему было неловко, и мне это понравилось.
– Впечатление произвести хочешь? – сказала я ему.
– Каро подарила мне этот блейзер, – ответил он. – А что, мне не идет?
– Да я про пакетик. С пиджаком все в полном порядке. У Тео, наверное, тоже такой есть. Может, он в нем и придет сегодня.
Странно было оказаться в одной комнате с отцом. Много лет я представляла его себе этаким монстром. В реальности он оказался неловким и застенчиво-любопытным, как пингвин, которого выпустили из зоопарка погулять. Потом пришла Джуд, и он явно почувствовал себя больше в своей тарелке. Даже, набравшись смелости, отозвал меня в сторону и протянул мне бумажный пакет, из которого достал маленькую блестящую коробочку.
– Это твое, – сказал он мне.
Внутри лежал мамин медальон с изысканным кельтским орнаментом на крышке, к нему крепилась сверкающая цепочка. Я открыла медальон. Там была наша семейная фотография, снятая, когда мне было восемь.
У меня в горле встал ком размером с Эмпайр-стейт-билдинг.
– Здесь еще кое-что есть, – сказал отец. – Но я знаю, что ты всегда любила этот медальон, и давно хотел тебе его отдать. Просил, чтобы это сделала Каро, но она отказалась, сказала, чтобы я сам. Потом просил Джуд, чтобы она передала его тебе на похоронах… Извини, что получилось так долго.
Я кивнула:
– Спасибо, я это ценю.
Он потрепал меня по плечу.
– Ну, ну, не раскисай.
– Да нет, я просто в восторге от этого коричневого пакета. Шикарная штука.
– Ты всегда была языкастой, – сказал отец, и, надо признать, не без восхищения.
– Кто бы говорил, – ответила я.
– Я тут еще кое-что нашел, – продолжал он. – Вернее, копы нашли, пока занимались расследованием, а я поговорил кое с кем из той египетской конторы.
– «Склеп Озириса»? Никакая она не египетская; они из Бронкса.
– Какая разница. – Отец протянул мне конверт. – Вот, прочитай, когда будешь готова.
Я вышла из дому пройтись. Мне было любопытно и в то же время страшно. Но я все же пересилила себя и развернула распечатку. На первой странице я прочла вот что:
Дейрдре,
Я совсем не умею говорить о чувствах (как и все в нашей семье) и потому решила написать тебе на случай, если мне не доведется сказать тебе это лично. Я часто думаю о маме и о том, как все у
