Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти

— Ну, не знаю. Может, ты немного преувеличиваешь?

— История стара как мир: он наслаждается успехом — она упрятана в эдакое викторианское «любовное гнездышко», чтобы удовлетворять его желания, когда у него выдастся редкий момент, который он соблаговолит потратить на нее. Можно подумать, что мы опять в девятнадцатом веке.

— Но мы не в нем. Это ее выбор. Брось, Кейт! У нее хорошая работа, собственная квартира, приличное жалованье, перспектива карьерного роста и пенсия в конце жизни. Она могла выгнать его в любой момент, стоило лишь захотеть. Он не держал ее силой.

— Физически — может быть.

— Только не начинай старую песню на новый лад: «Мужчине достается удовольствие, а девушке — позор». Во всяком случае, новейшая история свидетельствует против тебя. Ничто не мешало ей порвать с ним. Она могла предъявить ему ультиматум: «Тебе придется выбрать: либо она — либо я».

— Заранее зная, каким будет его выбор?

— Ну да, риск есть. Но ей ведь могло и повезти. У нас все же действительно не девятнадцатый век, и он не Парнелл. Развод не испортил бы ему карьеру, во всяком случае, не сильно и не надолго.

— Но и не помог бы ей.

— Ладно. Возьмем, к примеру, твоего парня, кто он там у тебя? Если бы тебе пришлось выбирать между ним и твоей работой, неужели тебе было бы так уж легко? В следующий раз, когда захочешь кого-то осудить, спроси-ка себя, что бы ты сама предпочла.

Вопрос смутил ее. Вероятно, Массингем то ли знал, то ли догадывался об Алане. Работая в Департаменте уголовного розыска, секрет не сохранишь, а скрытность относительно личной жизни только разжигает любопытство. Но она не ожидала такой проницательности и такой откровенности с его стороны и не была уверена, что ей это нравится.

— Все равно это не заставит меня его уважать.

— А мы не обязаны его уважать. Нас никто не просит уважать его, любить или восхищаться его политическими убеждениями, его галстуками или вкусом по части женщин. Наша работа состоит в том, чтобы поймать его убийцу.

Она села напротив, внезапно ощутив усталость. Сумка соскользнула с ее с плеча на пол. Кейт наблюдала, как он собирал свои бумаги. Ей нравился его кабинет, и наводило на занятные размышления отличие сдержанной мужской ауры этого помещения от комнаты отдела убийств, расположенной в конце коридора. Там атмосфера была густо мужской, как в офицерской кают-компании. Однажды она услышала, как Массингем сказал Дэлглишу с озорным ехидством, которое обижало его подчиненных и заставляло вспомнить его старую кличку Важный Джон: «Не первого класса кают-компания, сэр, вам не кажется?» Подразделение было сформировано для расследования преступлений на море, и обычно в виде благодарности ему дарили фотографию соответствующего корабля в рамке. Фотографии были развешаны аккуратными рядами вдоль стен вместе с портретами начальников полиции стран Содружества, эмблемами, полицейскими значками, приветственными адресами со множеством подписей и даже отдельными снимками, сделанными во время торжественных ужинов. В кабинете Массингема стены были украшены только цветными дагерротипами старинных крикетных матчей, которые, как она подозревала, он позаимствовал из дома. Это ностальгическое воскрешение давно канувших в прошлое летних сезонов — старомодной формы биты, игроки в цилиндрах, знакомые шпили соборов, пронзающие английское небо, затененное игровое поле, дамы в кринолинах под зонтиками — поначалу вызывало некоторый интерес у коллег, но теперь едва ли кто-нибудь вообще замечал эти снимки. Кейт считала, что выбор Массингема демонстрировал компромисс мужского конформизма и индивидуального вкуса. Едва ли он вывесил бы на всеобщее обозрение свои школьные фотографии. Не то чтобы Итон был так уж неприемлем для столичной полиции, но это была не та школа, которой здесь стоило хвастаться.

— Как идет опрос окрестных жителей?

— Как и следовало ожидать: никто ничего не видел и не слышал. Все сидели, приклеившись к телевизорам, или веселились в «Собаке и утке», или играли в бинго. Большой рыбы мы не выудили, но пескари, как обычно, попадаются. Жаль, что нельзя сразу же выбрасывать их обратно в воду. Во всяком случае, контора при деле.

— А водителей такси опрашивали?

— Без толку. Один парень помнит, что высадил средних лет джентльмена в подходящее время ярдах в сорока от церкви. Мы нашли этого пассажира — он навещал свою подругу.

— Что? Любовное гнездышко неподалеку от Харроу-роуд?

— У него были несколько специфические запросы. Помнишь Фатиму?

— Боже милостивый, она все еще работает?

— Еще как! К тому же она оказывала кое-какие услуги Чалки Уайту. Теперь и дама нами не очень довольна, и Чалки тоже.

— А пассажир?

— Этот собирается подать официальную жалобу: вторжение в частную жизнь, покушение на свободу личности — все как обычно. И еще у нас шесть чистосердечных признаний.

— Шесть? Так скоро?

— С четырьмя из этих шести мы встречались и раньше — все заведомо невменяемы. Один взял на себя убийство в знак протеста против политики тори в области иммиграции, другой — потому что Бероун якобы совратил его внучку, третий — потому что ему велел так поступить архангел Гавриил. Все они называют неверное время, все говорят, что убили ножом, а не бритвой, и ни один из них не может предъявить орудие убийства, что неудивительно. Без малейшего намека на оригинальность все трое утверждают, что выбросили его в канал.

— Ты когда-нибудь задумываешься, какой процент нашей работы оказывается действительно эффективным?

— Иногда. И что, ты полагаешь, нам следует по этому поводу предпринять?

— Для начала тратить меньше времени на пескарей.

— Брось, Кейт. Мы не можем позволить себе быть разборчивыми. Во всяком случае, только в строго ограниченных рамках. Это то же, что у врача, который не может сделать здоровым все общество, вылечить весь мир. Он бы сошел с ума, если бы попытался, поэтому лечит только то, что попадается на его пути. Иногда побеждает, иногда проигрывает.

— Но он не тратит все свое время на прижигание бородавок, между тем как рак остается нелеченным.

— Черт возьми, а что он такое, этот проклятый убийца, если не раковая опухоль? В сущности, вероятно, именно расследование убийств, а не обычных преступлений требует особой эффективности. Ты только подумай, чего стоило упрятать за решетку йоркширского потрошителя. Посчитай, во что этот убийца обошелся налогоплательщикам, пока мы его не поймали.

— Если поймали. — И Кейт впервые почувствовала искушение добавить: «И если он вообще существует».

Массингем встал из-за стола.

— Тебе нужно выпить. Я угощаю.

— Ладно, — согласилась Кейт, — спасибо. — Она подняла с пола сумку, и они отправились в столовую для старших офицеров.

5

Миссис Айрис Миннз жила в муниципальной квартире на третьем этаже многоквартирного дома неподалеку от Портобелло-роуд. Припарковаться где-нибудь поблизости в субботу, в день уличной ярмарки, было немыслимо, поэтому Массингем и Кейт оставили машину возле полицейского участка Ноттинг-Хилл-Гейт и пошли пешком. Субботняя ярмарка, как всегда, представляла собой настоящий карнавал — космополитичное, миролюбивое, хотя и шумное торжество человеческой стадности, любопытства, легковерия и жадности. Она напомнила Кейт первые дни ее патрульной службы. Кейт всегда с удовольствием ходила по запруженным людьми ярмарочным рядам, хотя редко что-либо покупала; ей была чужда распространенная одержимость всякими старинными побрякушками. И она знала, что, несмотря на атмосферу веселого товарищества, ярмарка — не такое безобидное место, каким кажется на первый взгляд. Не все пачки банкнот в разных валютах, переходящие здесь из рук в руки, находят свой путь к налоговым закромам. И торговля не ограничивается безобидными старинными артефактами. Обычное количество беспечных покупателей наверняка лишится здесь своих бумажников и сумочек, прежде чем достигнет конца торговых рядов. Тем не менее не так уж много лондонских ярмарок были столь же смирными, веселыми и добродушными, как эта. И нынешним утром Кейт, по обыкновению, вошла в узкий, пронзительно гомонящий, оживленный торговый ряд в приподнятом настроении.