Сладких снов - Андерс Рослунд
– Что-нибудь еще?
Голос оставался таким же спокойным и ясным, хотя теперь ей пришлось окликнуть комиссара с довольно большого расстояния.
– Я имела в виду, может, нужен его адрес? Или что-нибудь еще?
– Благодарю, я знаю, где живет этот несостоявшийся пассажир.
Теперь, вернувшись в отделение в Крунуберге, Эверт Гренс решился постучать в дверь шефа Эрика Вильсона, потом Элизы Куэста и Свена Сундквиста. Все они расселись на вельветовом диване в кабинете, в самом конце длинного коридора.
Наконец Гренс мог передвигаться, не чувствуя ни головокружения, ни дезориентации, ни даже обиды на шефа, пытавшегося отстранить его от работы. И когда он раздал копии документов, имеющих самое непосредственное отношение к могиле с пустым гробом на Северном кладбище, больше ничего особенно объяснять не пришлось. Включая необходимость в подкреплении в виде двух патрульных машин при предстоящем задержании.
Коллеги слишком хорошо знали этот тип людей – несколько личностей в одном теле. Такие показывают миру только то лицо, которое мир, по их мнению, должен видеть. И могут повести себя непредсказуемо, когда поймут, что спектакль подошел к концу.
Игрушки другие – санки и лыжи самых разных размеров. И ярко-красный сноуборд, перевернутый, как скейтборд в прошлый раз. Но расчищенная от снега каменная плитка ведет к той же вилле. Яблони в зимнем убранстве, а там, где покачивался гамак, сияет огнями рождественская елка над нижней половиной снеговика.
Еще один раз, и Гренс сможет похвалиться тем, что видел этот двор во все времена года. Он делает то же, что и во время двух предыдущих визитов: стучится в круглое окошко над дверью, одновременно нажимая звонок. И прислушивается.
Но никто не спешит открывать комиссару. Ни Линнея, ни Якоб, которые, как старшие, наверняка успели бы раньше других добежать до двери, если бы к тому времени вернулись домой. Близнецы ходят в один класс, хотя Линнея пропустила почти год. Специалисты решили, что это должно способствовать ее реабилитации. Коммуна выделила часы для дополнительных занятий с учителями, чтобы девочка смогла быстрее догнать сверстников.
Именно в этот день, по настоянию комиссара Гренса, классному руководителю придется провести незапланированную прогулку на свежем воздухе. И воспитательнице младших детей тоже. Матильда и Вильям, после беседы комиссара полиции с персоналом детского сада, собрали рюкзаки для экстренной прогулки, чтобы задержаться в группе дольше обычного.
Так что этот визит потребовал больше времени на подготовку, чем предыдущие, притом что впускать комиссара не особенно торопились. Наконец дверь приоткрылась, и Гренс увидел удивленное лицо мамы Линнеи.
– Вы?
– Да.
– Опять?
– Могу я войти?
– Но разве мы с вами не закончили? Мне очень жаль, комиссар, что в первый раз я так бесцеремонно вас выпроводила. Что набросилась на вас на кладбище, а когда вы явились сюда с нашей любимой девочкой, я была слишком шокирована, чтобы отблагодарить вас должным образом. Но я помню, как вы на меня тогда посмотрели. Вы обещали дать нам возможность продолжать жить как раньше: в мире и покое. Надеюсь, вы понимаете, как нам сейчас это нужно. И чего нам точно не нужно, так это новых встреч с полицией.
– Я был не прав. Точнее, просто ошибся. По крайней мере еще одной беседы со мной вам не избежать. Так вы меня впустите или мне обратиться к друзьям? Позади дома такая же машина.
Гренс отошел в сторону, чтобы матери Линнеи был виден и другой конец тихой загородной улицы, где стоял полицейский фургон.
– Теперь я совсем вас не понимаю.
– В последний раз прошу вас по-доброму. Пропустите меня, чтобы мы могли поговорить в спокойной обстановке. Можно за кухонным столом. Согласен, что встреч с полицией у ваших детей было более чем достаточно. Поэтому я и хочу уладить все, пока они не вернулись.
Отец Линнеи, Якоба, Матильды и Вильяма также поблагодарил комиссара, чего не успел сделать в его прошлый визит, и с не меньшим удивлением поинтересовался причиной новой встречи. Он обмакнул сухарик в горячий кофе и дал тому раствориться во рту, после чего посмотрел на жену и – через кухонный стол – на комиссара, пытавшегося последовать примеру хозяина дома, не закапав при этом скатерти.
– Мы с вами повздорили, комиссар, – сказал отец Линнеи. – Такой тон недопустим на кладбище. Но я разволновался. Вы как будто не слышали меня. Вот и теперь сидите здесь и никак не желаете оставить нас в покое. Вы лишний раз напоминаете нам обо всем этом, неужели непонятно?
Эверт Гренс никак не мог совладать с сухарем. Как осторожно ни макал его в чашку, кофейные капли попадали на скатерть. А когда он попытался выудить сухарь из кофе, смял три влажные салфетки, прежде чем сдался. Лучше бы они позволили ему пить кофе как обычно.
– Что ж, не буду тратить времени понапрасну, перейду к делу. Причина моего сегодняшнего визита – вы, а не дети.
Кошка мяукала возле миски с водой, как и в прошлый раз. Но только сегодня Гренс разглядел, что полосы на ее спине не серые, а рыжеватые. Комиссар отодвинул хлебную корзинку и чашку, чтобы дать место бумагам. Остановил долгий взгляд на супругах.
– День отца можно отметить по-разному.
Комиссар повернулся к отцу Линнеи:
– В этом году вы хотели провести его в Дании. Даже забронировали и оплатили билет. Вылет из Арланды, чуть раньше десяти утра. Прибытие в Каструп около одиннадцати. Двадцать второй ряд, место F, правая сторона, у окна.
Эверт Гренс не любил носить оружие. За сорок лет службы он воспользовался им считаное количество раз. Да и стрелял он, по правде говоря, не особенно хорошо. Но в то утро Гренс тщательно опоясался потертым ремешком с кобурой, которая была спрятана под курткой, будто нательный крест. По какой-то причине – самому ему не вполне понятной – комиссару захотелось встретиться с подозреваемым педофилом Редкатом один на один.
Возможно, такой вариант казался ему наиболее простым. Или же сам Гренс был настолько прост, что надеялся, что если коллеги оставят его наедине с преступником с самого начала, то необходимости в их вмешательстве так до конца и не возникнет. Но только сейчас, когда первые улики в бумажной форме легли на стол между ними, папа Линнеи, похоже, начал догадываться о причине визита комиссара. И двойственная натура, наловчившаяся показывать миру только одно свое лицо, оказалась вынуждена предъявить и второе – болезненное, извращенное, подлинное.
– Но я не был в Дании в День отца.
