переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов
— Поищу. Что-нибудь еще?
— Бревнышек тонких. Метра в четыре длиной — чуть ли не застенчиво попросил старик — Ну и тех что покороче тоже.
— А это зачем?
— Мыслю на кладбище часовенку воздвигнуть. Службы поминальные там проводить.
— Я поищу — пообещал я — Все эти песнопения и службы делают людей благостными, мягкими. А это главное.
— Все эти песнопения и службы? — со вздохом повторил настоятель — Не понять тебя, Охотник. На божеские дела не скупишься, а сам веруешь аль нет — не понять.
— Я верю в себя — улыбнулся я — И в то, что если Бог и есть, то у него столько дел, что на меня времени не сыщется.
— Вот это ты зря так мыслишь! Все мы дети божьи. Все мы его чада любимые. И…
— И пойду я разгружаться — мягко прервал я священника — Принес для вас еще пару икон. И две толстые настоящие восковые свечи.
— Это дело! — обрадовавшийся Тихон не стал продолжать душеспасительную беседу и засеменил следом.
Затем подоспела остальная старая гвардия, что вмиг разобрала принесенные для обмена товары. Когда нагруженные старики разбежались, я остался с новым стаканом чая, а напротив все так же сидел улыбающийся мудрый Тихон, что, чуть помедлив, задал мне страннейший вопрос:
— А ты уже подметил онкологию, Охотник?
— А что с ней? — оторвался я от чая — Раковые заболевания — дело страшное. Особенно в наших условиях.
— Страшное — согласился со мной старик — Вот только до такой степени редкое здесь, что впору с проказой сравнивать.
— Как это? — насторожился я, оглядывая многоярусные ряды лепившихся к стене Холла нар — Людей тут хватает. Да и слышал я немало про болезни в крестах. Там от банального аппендицита погибают — сам считай видел. Ну и рак… куда от него денешься?
— Верно — кивнул Тихон и улыбнулся шире — Но это в начале так сказать. Как двадцатку отлетаешь за рычаги дергая — так риск онкологического заболевания резко на убыль идет.
— Откуда сведения? Надежные? — мой интерес резко вырос.
— Считай моей собственной статистикой. Я не доктор. Но как раковые больные выглядят знаю. И умирающих часто в последний путь провожаю. От пневмонии часто помирают у нас здесь, к примеру. От заворота кишок погибают. От переломов. От усталости душевной и физической. Но при этом старички наши бывают и до ста лет доживают — здесь в Холле. И умирают уже от старости. Засыпают — и все. А порой заранее знают в какой день и какой час испустят последний дух. Предупреждают всех, собираются, моются, ложатся, руки на груди складывают и… отправляются в последний путь.
— О таком слышал — кивнул я — Но как связано с раком?
— Нет таких симптомов у заболевших и умирающих. Вообще считай нет серьезных внутренних болезней. Заворот кишок — тут от пережора мясной похлебки случается. Переломы… ну сам понимаешь, чем грозит для старика перелом тазобедренного сустава и вынужденное бездвижье.
— Верно.
— Просквозит — вот тебе и простуда, затем пневмония. Но и то выкарабкиваются чаще всего. Ты когда здешний быт решительно налаживать начал — считай всем старикам не только годы, но и десятилетия жизни добавил.
— Я все еще не пойму как это связано с раком.
— Рычаги.
— Рычаги?
— Рычаги — кивнул старик — Но это я так мыслю. Ведь все мы разные, верно? Пусть все на русском языке балакаем, но в каждом из нас свое смешение кровей. В ком-то две, а в ком-то три или четыре разные крови бурлят. Опять же образ жизни до того, как сюда угодить у каждого свой был. Кто-то пил беспробудно, кто-то здоровье берег, кто-то полнотой страдал и пищу вредную каждый день употреблял, а кто-то исключительно постным питался. Кто-то по врачам бегал, а кого-то в больницу трактором было не затащить.
— Я понял. Разная генетика, разный образ жизни. И разные места жизни к тому же.
— О! Об этом я и не подумал. Верно. Одно дело если до того, как сюда угодить ты в глуши лесной жил как предки наши, чистым воздухом дыша и ключевой водой жажду утоляя. И совсем другое если рожден в городишке при заводе, что каждый день облака ядовитого дыма исторгает. Я вот все детство рядом со стекольным заводом провел. Меня вроде как миновало. А сверстники мои через одного астмой страдали и прочими болячками. Хотя может и не от этого…
— Разная генетика, образ жизни и разная экологическая обстановка — подытожил я — Все это у нас разное. И все это в конце как-то сходится к общему знаменателю в резко сниженном количестве онкологических заболеваний… так что ли?
— Так.
— И причиной этого вы считаете рычаги?
— Все три.
— А это как?
— Не спрашивай. Либо верь, либо не верь.
— Но тут очень важны факты, а не домыслы.
— О фактах и говорю, Охотник. Только о фактах. Говорю же — долгие-долгие годы подмечаю. Года с двадцать третьего своей отсидки. За теми, с кем чалился наблюдал годами, о здоровье расспрашивал. О тех, кто помер расспрашивал — в каком возрасте и от чего. Когда сюда угодил — и здесь продолжил интересоваться. Почему? Не знаю. Может любопытство. А может есть во мне нехорошая страстишка пожить подольше. А кто не захочет?
— В желании жить как можно дольше нет ничего плохого — ответил я — И как тут вписывается третий рычаг?
— Да вот и выходит из моих наблюдений, что те сидельцы, что за третий рычаг дергали постоянно и, избежав смерти от Столпа, отсидели весь срок и угодили сюда, отличаются наиболее отменным так сказать здоровьем. А ты не видишь, Охотник? Погляди вокруг. Даже сейчас, окинув одним взглядом Холл, ты увидишь два разных типа стариковских. Тут большинству не меньше восьмидесяти. И только глянь — примерно половина большую часть дня лежит на нарах и в потолок глядит, оживляясь только во время кормежки. А вот другая половина энергична, быстра, почти не знает усталости, спит мало, кушает с аппетитом, страдает от скуки и постоянно ищет общения или дела.
— И вторая половина это те…
— Они все дергали третий рычаг почти постоянно. Ну может через раз. Но дергали. Не забывай, Охотник — я тот, кто исповедует, кто облегчает душу страждущих и смятенных, кто успокаивает.
— И заодно получает море личной потаенной информации — задумчиво добавил я.
— Нехорошо как-то ты это вот произнес… — поморщился настоятель.
— Это лишь факт — успокаивающе приподнял я ладонь и, вспомнив про
