Эдуард Хруцкий - Поединок. Выпуск 7
В тот самый день, когда эсэсовский майстертод распекал своих подчиненных, двое разведчиков — Костя Арлетинов и Лева Никольский — лежали на опушке леса неподалеку от Мышинца, наблюдали за дорогой. По дороге проходили машины, обочинами скользили сани, груженные кольями для проволочных заграждений. И сами эти заграждения тоже были видны с опушки. Согнанные с окрестных селений крестьяне копали окопы, саперы суетились у дощатых коробок, сооружая железобетонные колпаки.
Под вечер разведчики отползли в глубь леса и быстро пошли меж деревьев.
Небо на западе потемнело, серая вуаль сумерек повисла над полянами. И пришла тишина, какая бывает только в зимние безветренные вечера. Останавливаясь перед очередным броском, они слушали эту тишину, и возня клестов на той стороне широких просек казалась им пробежкой целого взвода.
В один из таких моментов они услышали далекое монотонное бульканье чьих–то голосов. Достигнув очередной опушки, разведчики не пошли напрямик, а свернули в сторону. Обойдя поляну, вернулись к тому месту, куда должны были выйти, если бы не петляли. И увидели на своих следах шестерых жандармов.
— С–след п–перехватили, — сказал Никольский, как всегда заикаясь от волнения.
— С шестерыми управимся.
— Ага, и взб–баламутим всю контрразведку.
— Нас и так ищут.
— Ищут, да сами не знают где. Н–нет, брат, т–теперь один выход — дай бог н–ноги.
Они ринулись через лес, стараясь не спешить, зная по опыту, как выматывают силы суетливые нерасчетливые рывки. Через четверть часа вышли на другую опушку леса. Перед ними была дорога, за которой начиналось поле. Вдоль опушки прямо на них бежала лошадь, запряженная в сани.
— Ну все, — сказал Арлетинов, доставая гранаты. — Теперь про нас скажут: они воевали долго и счастливо и умерли в один день.
— З–заткнись! Это мы еще п–посмотрим…
Лошадь шарахнулась в сторону и, наверное, понесла бы через поле, если бы Никольский не повис на поводьях. Возница — парнишка лет четырнадцати — от рывка вывалился в снег. Арлетинов подхватил его, толкнул к Никольскому, уже успевшему забраться на кучу хвороста в санях, стоя, вытянул лошадь длинными веревочными вожжами.
— Ни можна, пан, ни можна! — заплакал мальчишка.
— Не серчай! Понимаешь, надо, — принялся успокаивать его Никольский.
— А вы кто? — Мальчишка перестал плакать, с любопытством погладил дырчатый ствол автомата.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Я видзе. Вивядовцы Червонной Армии.
Это могло значить только одно: о советских парашютистах знают в деревнях.
Арлетинов оглянулся, натянул вожжи. Лошадь сразу перешла на рысь, зафыркала, забулькала селезенкой. От нее валил густой и пахучий пар.
— Как звать тебя?
— Вячек.
— Откуда ты?
— Хутор Харцибалда.
— Послушай, Вячек, ты не встречал здесь такого круглолицего невысокого парня в красноармейской шинели? — поколебавшись, спросил Арлетинов, имея в виду потерявшегося Макаревича.
— Може, и видзялем, — заулыбался мальчишка. — А вы приходзице на хутор, спытайте пана Казимира.
— Немцев нема?
— Ни.
— Придем.
Они спрыгнули с саней, немного прошли по дороге и свернули в лес. К полуночи, вконец измученные, добрались до лагеря, повалились на лапник и так, лежа, принялись рассказывать командиру об этом долгом дне.
— Харцябалда, говоришь? — переспросил Фарид, подсвечивая карту. — Поспите пару часов, потом пойдем…
Сколько может разведчик продержаться без сна? «Сколько нужно» — так отвечал Фарид, когда речь была о нем самом. О других он этого не говорил. Не потому, что не верил в своих людей, знал: будут жить на снегу, голодать, умрут от усталости, но не перестанут выполнять боевую задачу. «Устал» — этого слова не произносил ни один из разведчиков. Но командир о нем помнил всегда, искал в действиях, в словах людей малейшие приметы парализующего переутомления. Не из сердобольности, из опыта: уставшие люди чаще погибали, ненароком губили товарищей и даже срывали выполнение боевой задач». Человек не может долго жить, как зверь, в лесной чащобе, без костра и крыши. В Белоруссии разведчики нередко имели базу в партизанских отрядах — в лесных городищах с влажным теплом земляночных печурок и горячей пищей. Но здесь, в Польше, требовалось опираться на хутора и деревни. Только так можно было прокормиться, обогреться, обсушиться. И только там можно было найти помощников. Харцибалды — группа лесных хуторов, разбросанных на большом пространстве, очень подходили для роли такой базы…
Поздний рассвет еще только начинал забеливать поредевшую пелену туч на ночном небе, когда разведчики постучали в хату, которую описал им Вячек. Но дверь оказалась не запертой.
— По цо? — равнодушно сказал хозяин, когда его спросили об этом. — Свои нихай входзяць, а жандармы вшистко едно джви выломаюць.
Хозяин был одет так, словно и не ложился на ночь или давно уже встал. И сын его — восемнадцатилетний парень — тоже сидел на лавке у стены, накинув на плечи кожух, пестрый от заплат.
— Кошух, Казимир Кошух, — представился хозяин. — То мой сын Янек. А ви кто?
— Мы — солдаты передовых частей Красной Армии и Войска Польского, — привычной фразой ответил Козич. — Мы ищем своего товарища, такого круглолицего, невысокого. Говорят, вы его где–то видели?
— Можа, видзялем, — неопределенно ответил Кошух и потянулся к вешалке за своим старым ватником.
— Куда?
— К сасяду.
Добравшись до другого хутора, они вслед за Кошухом вошли в хату. Было дымно и душно. Пламя лучины, горевшей у печи, заметалось от ветра, и первое, что увидел Фарид в этом зыбком свете, была, мятая дерюжка на столе, под которой угадывались контуры автомата, направленного в сторону двери…
3
Что удержало его от того, чтобы не кинуться на пол и не открыть огонь, Фарид не знал. Только взгляд его пробежал по руке, державшей автомат под дерюжкой, к лицу человека, сидевшего за столом. Это был Макаревич.
— Неосторожно, — сказал Фарид, сбрасывая дерюжку. — А если бы не разглядел в темноте, не узнал тебя?..
Он говорил сердито, а сам уже тянулся в радостном нетерпении, чтобы обнять своего так счастливо нашедшегося заместителя.
— Все в порядке, — тихо докладывал Макаревич. — Рация в надежном месте, люди тут в Харцибалдах свои.
— Почему не пришел на место сбора?
— Приложился крепко, когда приземлялся. А тут наши подвернулись…
— Наши?
— Из группы Ухова. У них рация без питания. Макаревич кивнул куда–то за печку, где только теперь
Фарид разглядел четверых парней, пестро одетых, вооруженных немецкими шмайсерами.
— Вот это встреча! — радостно говорил Фарид, пожимая им руки. И остановился удивленный. — Постой, так ты же…
— Мосаковский.
— Точно. Мы же с тобой в Белоруссии ходили.
— Было дело…
— Проше, — сказал хозяин, выкладывая на стол краюху хлеба и горячую нечищеную картошку. — Альбо то коляция? Ви як ночне птаки.
Он протянул через стол руку:
— Бронислав Коваль. А ты? Федор? Нихай Федор, тилько бу германцам сцибло в тыл…
Пока хозяин, маленький, ершистый, произносил свое длинное ругательство, Фарид обменялся взглядами с Макаревичем и по его веселой улыбке понял, что крестьянин уже проверен и что довериться ему вполне можно»
— В Мышинце бываете? — спросил он, стараясь не придавать голосу особой значительности.
— Хлопчики ездят, — Бронислав кивнул на — Вячека и Янека, молча сидевших у стены. — Млодых на роботу гоняюць, окопы копаць.
— Нам нужно знать расположение этих окопов и огневых точек, движение войск, номера машин, знаки на бортах, число солдат в гарнизонах, вооружение. Любая фраза, какую услышите, — все будет интересовать…
Вскоре разведчики из группы Ухова ушли, оставив для связи Мосаковского и забрав с собой Лемара Корзилова. Фарид тоже поднялся из–за стола.
— Пора подумать о дневке. Ты куда ходил? — спросил Макаревича.
— Есть один схрон.
— Не мало одного на семерых?
— В тесноте, да не в обиде. Главное, что надежно.
Утренние сумерки уже растворяли ночную темень, когда разведчики прошли по тропе к близкому перелеску и остановились там возле дороги, истоптанной за обочинами, заваленной кучами хвороста. Бронислав приподнял одну из этих куч, наклонился, плечом придерживая навалившиеся ветки, сунул обе руки в снег, что–то потянул на себя, и под ногами у него открылась вдруг черная щель схрона,
— Пока, — сказал он сдавленным от напряжения голосом. — Давай.
Схрон оказался неглубоким — от пола до потолка метра полтора. Фарид ощупал стены, убранные поставленными вплотную березовыми кольями, опустился на соломенную труху.
