Камилла Лэкберг - Железный крест
Эрика терпеливо пересказала все, что ей удалось узнать о «банде четверых» и примкнувшем к ним норвежце, а также о его неожиданном и загадочном исчезновении.
— А почему вы решили, что он не остался в Швеции? Вы проверяли архивы гражданского состояния? И в Швеции, и в Норвегии?
Мельберг просто сочился скепсисом.
Эрика выпрямилась, отодвинула второй стул и села, глядя на Мельберга так, как будто одной силой воли хотела заставить того принять ее слова всерьез. На этот раз она изложила все подробности и под конец — главный козырь. Слова Германа Юханссона: дескать, Пауль Хеккель и Фридрих Хюк могли бы ответить на твой вопрос.
— И знаете, когда он назвал эти имена, они показались мне знакомыми, хотя я и сейчас готова поклясться, что никто и никогда при мне их не произносил. Это было загадочно и неприятно… до сегодняшнего дня. Я была на кладбище, навестила родителей и бабушку с дедушкой и увидела…
— Что вы увидели?
Эрика сделала предостерегающий жест ладонью — подождите, сейчас дойдем и до этого.
— На кладбище в Фьельбаке есть одна могила. Она еще со времен Первой мировой, там похоронены десять немецких солдат. Семеро из них опознаны, а трое так и остались безымянными…
— Ты забыла рассказать об исчерканном блокноте, — напомнил Патрик, который с удовольствием предоставил жене доказывать Мельбергу, что они не сошли с ума, а если и сошли, то не совсем. Самую малость. Настоящий мужчина должен знать, когда надо отступить в сторону.
— Да, ты прав… Это еще один элемент пазла… — Эрика рассказала о блокноте Эрика Франкеля, который видела на фотографии с места преступления. — Там несколько раз было написано: «Ignoto militi».
— А где это вы видели фотографии с места преступления? — Мельберг грозно сверкнул глазом на Патрика.
— Потом разберемся, — нетерпеливо сказал Патрик, — а сейчас слушай, что она говорит.
Мельберг что-то буркнул себе под нос, но ничего не добавил и повернулся к Эрике.
— Он несколько раз написал: «Ignoto militi», «Ignoto militi…» Это надпись на Триумфальной арке в Париже, она означает «Неизвестному солдату».
Мельберг по-прежнему недоуменно смотрел на Эрику, и она, помогая себе жестами, продолжила:
— И это застряло у меня в голове. — Она показала пальцем, где именно в голове это застряло. — Итак, у нас есть норвежец, который внезапно исчезает в сорок пятом году и ни одна душа не знает, куда он подевался. У нас есть блокнот Эрика Франкеля — «Ignoto militi». Вы помните, Бритта лепетала что-то о «старых костях». Наконец, у нас есть имена, названные Германом. И полчаса назад, на кладбище, меня осенило. Я вспомнила, откуда мне знакомы эти имена, хотя, повторяю, никто при мне их вслух не произносил. Они высечены на братской могиле немецких солдат времен Первой мировой… — Эрика остановилась перевести дыхание и поймала на себе изумленный взгляд Мельберга.
— То есть Пауль Хеккель и Фридрих Хюк? Значит, это имена немецких солдат в братской могиле?
— Да. — Эрика лихорадочно размышляла, какие еще аргументы могут воздействовать на Мельберга, но он опередил ее.
— И значит, вы утверждаете, что…
Она глубоко вдохнула и оглянулась на Патрика.
— Я утверждаю, что в могиле с большой долей вероятности тайно захоронен еще один труп — борца норвежского Сопротивления Ханса Улавсена. И я еще точно не знаю почему, но почти уверена, что это и есть ключ к убийству Эрика Франкеля и Бритты Юханссон.
В комнате повисло молчание. Ни единого звука, кроме поочередного повизгивания забывших про все на свете Майи и Эрнста.
— Знаю, все это выглядит историей из плохого детектива, — тихо сказал наконец Патрик. — Мы с Эрикой прокрутили все варианты… Она вполне может быть права. Не могу предложить прямых доказательств, но косвенных — хоть отбавляй. И в чем она уж точно права — два убийства, которые на нас висят, наверняка как-то связаны с этим тайным захоронением. Не спрашивай, почему связаны. И не спрашивай, как связаны. Не знаю. Но мы обязаны выяснить, кто на самом деле лежит в этой могиле, и если это и в самом деле норвежец, то как он умер и как туда попал.
Мельберг довольно долго молчал, потом сцепил руки, положил их на стол и вздохнул.
— Сумасшествие заразительно, что бы там ни говорили доктора. Полная нелепица, но… Не могу обещать. Прокурор подпрыгнет до потолка — гарантирую. Но попробую… попробую. Все, что могу обещать, — попробовать.
— А мы больше ни о чем и не просим. — Эрика была готова броситься Мельбергу на шею.
— Спокойно, спокойно… Никто не сказал, что мне это удастся. А сейчас мне хотелось бы немного поработать.
— Нас уже нет, — весело отрапортовал Патрик и вскочил со стула. — Только сообщи, как и что.
Мельберг молча помахал рукой — идите, мол, не мешайте. Посидел немного, собираясь с духом, и поднял трубку.
~~~
Фьельбака, 1945 год
Он жил у них уже полгода, и три месяца, как все знали, что они с Эльси влюблены друг в друга. И тут грянула катастрофа. Когда они пришли, Эльси поливала цветы на веранде. По их мрачным лицам она сразу все поняла. За спиной мать гремела посудой в кухне, и Эльси сразу захотелось броситься к ней, схватить и увести куда-нибудь, только бы ей не слышать. Но в ту же секунду она сообразила, что это бессмысленно. На онемевших ногах она подошла к двери и впустила этих троих — знакомых рыбаков из Фьельбаки.
— Хильма дома? — спросил старший, капитан рыболовецкого баркаса.
Эльси машинально кивнула. Они прошли в кухню. Хильма повернулась, увидела их лица и уронила тарелку на пол. Тарелка разбилась, и осколки разлетелись по всей кухне.
— Нет, — сказала она, — нет. Боже мой, нет, нет!..
Эльси еле успела подхватить ее — мать покачнулась и чуть не упала. Она с трудом подтащила Хильму к стулу и кое-как усадила. Сердце билось так, что едва не выскакивало из груди. Рыбаки переминались с ноги на ногу, вертя в руках фуражки.
— Это мина, Хильма, — прервал наконец молчание капитан. — Немецкая мина. Мы все видели, поспешили на помощь… но ничего уже сделать было нельзя.
— О боже, боже… — Хильма очнулась. — А остальные?
— Все погибли, — сказал капитан и с трудом сглотнул. — От баржи остались одни щепки… Мы долго искали, но никого не нашли. Только парнишку Оскарссона, но и он был уже мертвый.
По щекам Хильмы бежали слезы, и она впилась ногтями в ладони, чтобы не закричать. Эльси еле сдерживала плач — она понимала, что не имеет права терять самообладание. Боялась, что мать не вынесет горя. А она сама — как она сможет жить без отца? Без его ласковых слов, без его постоянной готовности помочь и защитить? Как они смогут жить?
В дверь осторожно постучали, и вошел Ханс.
— Я видел… Думал, что…
Боится побеспокоить, подумала Эльси. Ей стало немного легче — у нее есть Ханс.
— Папина баржа налетела на мину… — хрипло сказала она. — Никто не спасся…
Ханс опустил голову. Потом решительно подошел к шкафу, где Элуф держал крепкие напитки, достал бутылку и налил шесть рюмок.
— Думаю, всем надо выпить, — сказал он на своем певучем норвежском, который с каждым месяцем становился все больше похожим на шведский.
Все, кроме Хильмы, подняли рюмки. Эльси подошла к матери и вложила рюмку ей в руку.
— Выпей, мамочка.
Хильма послушалась и, морщась, выпила водку одним глотком. Эльси благодарно посмотрела на Ханса.
В дверь опять постучали, потом еще раз. Приходили женщины — жены тех, кто, так же как Элуф, каждый день рисковал жизнью, выходя в кишащее минами море. Они понимали, что сейчас чувствует Хильма и что они ей нужны. Они приходили с едой, с питьем, накрывали ловкими руками стол, говорили слова утешения… На все воля Божья. И это помогало. Не очень, но помогало. Они знали, что в любой день их может постичь та же беда, и тогда уже им нужны будут слова утешения, поэтому они умели находить эти слова.
Вечером измотанная Хильма уснула. Эльси лежала в постели, смотрела в потолок и никак не могла поверить в то, что случилось. Перед ней стояло лицо отца. Он всегда находился рядом, она была его любимицей. Он знал, что происходит у нее с Хансом, но не вмешивался. Ханс с каждым днем нравился ему все больше, и, может быть, отец подумывал, что неплохо бы иметь такого зятя. И у них пока все ограничивалось тайными поцелуями и объятиями — ничего такого, из-за чего ей стыдно было бы смотреть родителям в глаза.
А сейчас это уже не важно. Боль утраты была такой, что Эльси просто не могла перенести ее в одиночестве. Она опустила ноги и несколько минут сидела на постели в нерешительности. Потом медленно спустилась по лестнице, заглянула в приоткрытую дверь родительской спальни. Сердце кольнула жалость — мать выглядела такой маленькой и беспомощной, но она, по крайней мере, спала.
Наружная дверь скрипнула. На дворе было холодно — ледяные каменные ступени обожгли босые ноги. Эльси быстро сбежала с крыльца и остановилась перед пристройкой.
