Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
Из открытого окна в лабораторию доносилось тарахтенье проезжающих машин, чьи-то радостные вопли, хрипловатое карканье, свист мальчишек — разносчиков газет. Мирные, бесконечно далекие от жуткой темы их разговора. Будто из другой реальности, в которой нет места убийцам, и никто не выращивает отраву в дорогих фарфоровых горшках. Обманчивое впечатление, покачал головой Фома. Ибо мир за окном и мир здесь — едины. К сожалению.
— Потом что-то произошло — и полезную, так высоко ценимую до этого травку, по высочайшему приказу, стали уничтожать везде. Выжигали, как адское семя. Того, у кого ее находили — казнили на месте, без суда и следствия, как потенциального злостного отравителя и, как следствие, государственного преступника. Десять лет боролись. Пока не вздохнули с облегчением.
— Кто-то оказался хитрее, — произнес Новак. — Ну, как всегда.
— Угу. Черт бы его (или ее) побрал! И потом эта трава-отрава попала к одному из уцелевших потомков колдуна и злого гения, Николаса Андреа Тирренс. Так и сохранилась до наших дней. Представляете, Тед, сколько убийств, совершенных при ее «помощи», навсегда скрыты в вечности, сколько убийц жили и посмеивались? Как подумаю об этом…
Фома скрипнул зубами и выругался.
— И ничего, абсолютно ничего исправить уже нельзя. Поэтому, Тед, я решил исправить то, что в моих силах. Во избежание новых убийств и новых кошмаров. Аминь!
Господин комиссар надел резиновые перчатки и, подхватив тяжелый горшок обеими руками, поволок его к печи. Тед Новак, в ужасе, бросился ему наперерез.
— Савлински, вы с ума сошли?! Уничтожать вещественное доказательство первостепенной важности! — пытаясь вырвать из рук господина комиссара горшок, заорал судмедэксперт. — Отдайте немедленно!
— Не мешайте, Новак!
— Отдайте, вас же за это посадят, звание отберут или порицание вломят… это преступление — уничтожать улики!
— Сохранять эту дрянь — вот пр-реступление… — из последних сил отбиваясь от коллеги и, по-прежнему, не выпуская горшок, произнес Фома. — Пр-рочь с дороги, Тед! Я решил, я сделаю!
Господин комиссар изловчился и острым носком ботинка заехал Теду Новаку по правому колену. И еще один раз — уже по левому, а потом — с силой, дважды наступил каблуком ему на пальцы. Тед взвыл, отпустил противника и схватился за ногу.
— Черт бы вас побрал, Савлински… — кривясь от боли и мотая головой, прошипел он. — Деретесь, как шпана уличная… громила из подворотни… ччерт вас подери… уйй!
— В детстве у меня были хорошие учителя, — засмеялся господин комиссар.
Он распахнул дверцу печи и, выдирая цветы из земли, стал быстро кидать их в топку. Потом, на всякий случай, поковырялся в горшке — не осталось ли хоть что-нибудь от этой дряни? Хотя бы одного росточка, одного листка. Или же цветочного лепестка — так похожего на грязный, рваный обрывок бинта из холерного барака. Нет, не осталось. Molifrando magnificat imperii — последняя и единственная, в своем роде, трава-отрава вся находилась в печи. Господин комиссар помедлил секунду — и включил режим горения. Мрачно смотрел он, как скручиваются, трескаются и рассыпаются искрами крохотные ростки, листья и похожие на бинты лепестки… среди полыхающего пламени, кажущиеся окровавленными. Смотрел на маленький, компактный ад для «адского семени».
Тед Новак молча застыл за его спиной, более не пытаясь что-либо предпринять. К счастью, вытяжка в лаборатории мощная и с фильтром, поэтому никто не пострадает, размышлял судмедэксперт. Он сделал все возможное, но драться — увы, не умеет… и теперь будь, что будет. Аминь!
— Что теперь будет, я и думать не хочу, — покачал головой Тед Новак.
Господин комиссар мрачно глянул на него в упор.
— Если бы я мог, то сегодня же, сейчас же приказал сравнять с землей, а потом сжечь и дом этой ведьмы, и ее чертов сад. Чтобы ни следа, ни памяти не осталось от этого логова. Мне не будет покоя, если хоть один цветок там уцелеет. Повторный обыск необходим, Тед… пойми.
— Была бы там целая плантация — не хранили бы его в цветочном горшке, — заметил судмедэксперт.
Фома дернул уголком рта.
— Резонно. Однако проверить стоит.
— Если кое-кого до этого не посадят за должностное преступление. И что теперь в суде предъявить, вы не подумали?
Фома усмехнулся. Достал из кармана маленький, туго запаянный, прозрачный пакет. Внутри него лежал расплющенный стебелек, с круглыми листьями по бокам и неказистой верхушкой. Лепестки, как обрывки грязного бинта из холерного барака. Molifrando magnificat imperii. Последний экземпляр, единственный во всем мире. Тед Новак глядел на него, как завороженный.
— У меня есть фотографии горшка с этой дрянью, с четко пропечатанной датой. Документальное подтверждение, со всеми необходимыми подписями. Не поверят — предъявлю. А этот… Надо будет — я его прямо в зале суда уничтожу. Найду способ. И никто, ни одна живая душа в мире — даже облеченная наивысшей властью, не сможет мне в этом помешать. Запомните это, Тед, раз и навсегда.
Господин комиссар улыбнулся и подмигнул ошарашенному коллеге. И быстро спрятал пакет, не желая более испытывать терпение судмедэксперта.
— Не стоит испытывать людей, вводя во искушение. Триста лет назад Molifrando magnificat imperii уже пытались использовать «для благих целей», приручая зло. Слишком много на себя взяли, гордыня и тщеславие возобладали над здравым смыслом. Помните, что из этого вышло? Я не хочу, чтобы сейчас эта история повторилась. Адскому семени — место в Аду.
Фома представил себе взбешенное лицо господина суперинтенданта, его истошные вопли: «Савлински, вы перешли все мыслимые границы! Вы сошли с ума! Уничтожить такую ценность! Да вас самого за это надо в камеру… Господи, за что мне это наказание?!» Представил — и захохотал.
[i] И сказал Господь [Бог] Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?» Бытие: глава 4.
[ii] Псалом 138 «Господи! Ты испытал меня и знаешь…»
[iii] Спиртовая лекарственная настойка
Глава 22
Часом позже…
Кабинет комиссара полиции Фомы Савлински
— Хотел тебе кое-что показать. Ты спас несчастную девочку, поэтому я решил — ты должен узнать это первым.
Господин комиссар открыл ящик стола, достал картонную папку на завязочках и достал какие-то листочки.
— Ты знаешь, как ее зовут?
Майкл Гизли уставился на шефа.
