Лилия Беляева - Убийца-юморист
— Я слышала, что он все их писал от руки?
Софья Марковна помедлила, пригладила указательным пальцем левую бровь, потом правую и швырнула мне сквозь улыбающиеся губы последнее откровение:
— Как же! Только от руки! Все сидел, все вкалывал, писал, писал… Кстати, вы второй человек, который интересуется рукописями Владимира, вдруг сказала она и удивилась. — Верно, второй человек за этот месяц…
— И что вы ему сказали?
— Мужику-то этому? А нет у меня ничего, не сохранилось. Мало ли какие у него цели. Сейчас лишнего человека в дом пускают только идиоты. Буквально на днях наших соседей чуть не ограбили. Уже дверь выбили одну металлическую. Со второй возились… Но тут хозяйка приехала в лифте и как завопит… Спугнула.
— Но это мог быть и литературовед… Ведь имя Михайлова на слуху, его жизнь и творчество…
— Ай! Не надо этих особенных слов! — Софья Марковна поморщилась как от горького. — Зачем мне забивать свои мозги какими-то литературоведами? Если, к тому же, среди них полно идиотов? Что они знают, что? Роются как черви в чужих гробах… Да и времени у меня тогда не было болтать. Сказала — ничего нет, никаких черновиков. Мы с Осей улетали в Лондон, к его сестре. Она там имеет целый замок. И лошадей. Ей даже дали какой-то титул… Пошли они куда подальше, все эти литературоведы! Я ж говорю — всех переплюну, если опубликую «Клавдия, не лги…» Бомба! Атомный взрыв! И за свое белое испорченное платье отплачу! Этот наглый Игнат ещё взвизгнет у меня! Еще покроется пеной! А то в такой славе! И дедушка у него прямо из марципана! Прямо чистенький, как ягненочек! Шарахну Клавдии и её потомкам в лицо такое — мало не покажется! Если, конечно, Ося не остановит… Он у меня осмотрительный. Он не хочет, чтобы его любимую Софочку разнесло в клочья, как принцессу Диану.
— Нет. Не хочу, — подтвердил её супруг и выключил забытую всеми газовую горелку, трудившуюся зря. — Нам ещё предстоит много всего. Вся жизнь впереди.
— Как хорошо ты сказал! — отозвалась Софья Марковна. — Сразу подарил какую-то необыкновенную легкость и хорошее настроение. Ося, Осенька, ты же знаешь, я человек настроения. Я люблю суету, шум, движение. Тогда жизнь кажется бесконечной! Хочу в цирк! Чтобы музыка гремела и все сверкало вокруг! В цирке я чувствую себя совсем молоденькой! Кажется, захочу и пробегу по канату, как когда-то… Плевать, Ося, на пропажу! Значит, так было угодно судьбе! Ося! Осенька! Не важничай! Тур вальса!
Она вскочила со стула, сдернула с места своего терпеливого толстячка, обхватила его за талию и принялась вертеть, впрочем, без особого успеха. Но именно эта неспособность бизнесмена к танцам и умилила её до восторженного крика:
— Бегемотик мой! Носорожик!
Мне пора было исчезнуть. Произнесла, как показалось, весьма удачную фразу:
— Простите, но я, действительно, как-то не вовремя. Вы собираетесь в дорогу, а я с Михайловым…
— В какой-то степени — таки да, — отозвался запыхавшийся муж Софьи Марковны. — Заниматься посторонними вопросами… в такой момент…
До лифта меня взялся проводить «похоронщик». Я нажала кнопку вызова. Но машинка не сработала. Слезать пешком с тринадцатого этажа не хотелось. Михаил Маркович смотрел на меня остреньким умным взглядом и размышлял вслух:
— Не простая вы девушка, Танечка. Я поспрашивал… у своих… Если вы чем-то интересуетесь — это опасно для кого-то.
— Но не для вас, — нашлась я.
— Боже мой! Я позволю себе немножко посмеяться! Вы из тех, кто хочет усовершенствовать мир. Вы ещё верите, что тут можно что-то сделать.
— А вы во что верите, Михаил Маркович?
— В фортуну, в колесо. Иной и умный, и талантливый, и благородный, а нет ему фарта, не идет… Всю жизнь мучается, мается, вечно без денег, без пристанища, где ждет добрый, любимый человек. А иной, глядишь, ни умом, ни внешностью не блещет, а все у него так удачливо, складненько и само по себе… Увы, не от ума, не от красоты, а от везения судьба складывается у кого счастливо, а у кого — хуже некуда, вечная невезуха.
Лифт пришел, отворил зев, затворил и ушел. «Похоронщику» хотелось выговориться. Было очевидно — это человек смертельно усталый и одинокий.
— Вы атеист? — спросила я его.
— Был атеистом. И очень убежденным. Верил в то, что человек вроде туши коровьей или там бычьей — мясо, и не о чем больше говорить. Тем более после смерти — прах и не более того, удобрение. Но близость к «царству мертвых», печальные мои обязанности поколебали эту мою атеистическую необременительную для души веру. Со мной произошло. Мысли одолели… Хорошо, думаю, человек создан природой наподобие всего живого. Но ведь именно человек — сложнейшее явление природы! Тончайший её инструмент! Как же в таком случае природа может обращаться с ним небрежно? Умер и все? В яму безо всяких последствий? Добрый или злой, честный или вор? Весь ушел? Не верю! Согласен с теми, кто доказывает — энергия не исчезает. Думаю, даже дурная. Вроде сумасшедшей жажды славы, успеха…
— Михайлов из таких?
— Очень даже! Очень! Хотел всюду успеть и быть в первых рядах! Жен менял, как перчатки! Не говорю о любовницах. Спешил жить. И пожил в свое удовольствие. Моя сестра Софочка купалась с ним в роскоши, посещала высшие сферы… не отнять. Набаловалась. Но детей не хотел. Работать мешали. Что в итоге? Одна. Слава Богу, нашла Осю. Загорелась Америкой… Америка! Рай! Ха!
— А вы? Почему туда не рветесь?
— Скорее всего, потому, что… а зачем? В земной рай я не верю, массовому психозу поддаваться не люблю. Я — сам по себе. В свое время во всех этих длинных, дурацких анкетах с гордостью писал: «Родственников за границей не имею…» Я ведь продукт эпохи… Следовало этим гордиться гордился. Мои соплеменники сразу помчались в Америку, когда стало разрешено. Самые ловкие сделали хорошие деньги, мотаясь туда-сюда, как «бедные родственники». Еврейское братство с Брайтон-Бич жалело их, дарило вещи, давало деньги. Они, «сирые» в кавычках, перли в Россию огромные багажи и здесь спекулировали. Я смеялся. Я сам не ангел. Но я смеюсь над большой суетой. У меня жена русская. Мои дети — полукровки. У меня в семье все вопросы не еврейские или русские, а русско-еврейские. Скандалов хватает. Я сам кричу им, чтоб не ссорились, чтоб ценили свою и чужую жизнь. Как иначе? Иначе — сплошная глупость. Нас, каждого, подстерегает масса опасностей! Болезни, преступники, готовые ограбить, убить… Аварии, катастрофы. И вот — черная пропасть могилы, гроб… Так и хочется повторить почти слово в слово сказанное поэтом Михаилом Светловым: «Люди! Лучше дарить цветы в теплые живые руки, чем кидать их поверх холодных…» Лучше не жалеть добрых слов живому человеку, чем произносить их над гробом… Но кто меня послушается? Кто?
И вдруг вопрос на засыпку:
— Неужели вас всерьез интересует покойный Михайлов?
— Да. А что? Вы его сильно недолюбливаете? Потому что он бросил вашу сестру?
— Не крошите меня мелко, девочка. Он Софочку не выгнал на мороз. Он оставил ей квартиру. Он от презрения оставил ей квартиру. Он мог брать у государства другую. И он её взял. Он многое мог себе позволить. Когда он умер, меня вызвали в Союз и потребовали организовать ритуал по самому высшему разряду. Я сделал все в лучшем виде. Но чувствовал себя пигмеем. Он и в гробу презирал всех, кому не было доступа в самые высшие сферы. Не любил я его, не любил… Мне, признаюсь, часто хотелось… когда ещё он был Софочкиным мужем… сказать ему с юмором: «Между прочим, все там будем, и вы в том числе, поэтому не предлагайте мне спитой чай, а заварите свежий».
— Он что, и на чае экономил?
— А как же!
— Получается… его многие не любили?
— Вроде этого… Давил. Всем своим видом давил нас, маленьких людишек. И при советах дворянином глядел.
— Как по-вашему, он умер сам или…
— По документам — сам. Но я давно никаким документам не верю. Я многое должен был скрывать от народа как профессионал. Сколько же было случаев, когда писатель или поэт кончал жизнь самоубийством, но этого никто не знал, кроме посвященных… Человек вообще хрупок, равновесие его психики нарушить не так уж и сложно… Иной раз смотришь — богатырь! Геркулес! А на самом деле — одинокий мальчик, которому осточертело все и вся. А другой вдруг утратил всякий смысл жизни… тем более, если по совести, большого смысла во всей этой суете нет и нет… так, привыкаем, изображаем… Я, представьте, знал одну старую даму, жену известного писателя с удивительно сильным и смелым характером. Она позвала меня и сказала: «Я скоро умру. Сама. Так надо. Врачи подозревают у меня плохую болезнь. Прошу похоронить меня рядом с мужем. Деньги возьмете там-то». Я не очень-то поверил в её решимость. Я исходил из того, что жила она в большой квартире, среди картин, антиквариата… Но она свое решение не изменила… Через три дня после нашего с ней разговора её нашли мертвой на постели, одетой в хорошее платье, причесанной… Вот какие характеры встречаются!
