Ли Ванс - Расплата
51
Вечернее солнце просвечивает сквозь распускающуюся листву деревьев, отбрасывая причудливую тень на железный столик в кафе, где друг против друга сидим мы с Теннисом. Мы сейчас в парке Брайанта, позади центрального здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, окруженной клянчащими еду голубями и морем желтых крокусов. Теннис молча слушает, как я пересказываю свой сегодняшний разговор с Грейс.
— Мне очень жаль, Питер, — говорит он, когда я с трудом добираюсь до конца нашей беседы. — Миссис Жилина была злой. Печальная правда состоит в том, что мир полон зла.
— Я не знаю, что мне делать.
Он берет меня за руку.
— Был у меня один знакомый, который прошел через концлагерь. У него на руке была татуировка с номером, он потерял всю семью, с ним случилось все самое ужасное, что только можно себе представить. Когда я познакомился с ним, он был женат, у него была парочка прекрасный детей и хороший бизнес. Его регулярно приглашали выступить в Йом Хашоа, День памяти жертв холокоста. Однажды я спросил его: как он так может? Как он может вставать каждый день и жить своей жизнью после всего того зла, которое ему довелось пережить? А он в ответ на это спросил: а как можно жить иначе? Он жил вместо своей семьи, и друзей, и соседей, которые были убиты в войну, и он не позволял себе опускать руки. Он был храбрым человеком.
— Я понимаю тебя, Теннис, но не знаю, что мне делать.
— Руперт одолжил мне экземпляр той книги, которую ты нашел в квартире Андрея. Ту, Толстого. Там есть одно предложение, и его можно считать как бы выводом: «Изменения в нашей жизни должны происходить из невозможности жить иначе, нежели в согласии с нашей совестью».
— И что сие означает?
— Ты вместе со мной ходил в клинику Эмили. Ты встречался с этими людьми. У нас нет выбора, как поступать.
Шагая по клинике Эмили, я все время чувствовал рядом с собой Дженну. Дети представляли собой душераздирающее зрелище, их было очень много, и они были в ужасном состоянии. Теннис прав. Я никогда не смогу повернуться к ним спиной.
— А что мне делать с Катей?
— Скажу тебе только две вещи. Ты ни в чем не должен ее винить, и тебе не следует рассказывать ей, что сделала миссис Жилина. Это было бы нечестно. Помимо всего прочего, все зависит от того, что ты чувствуешь. Если ты хочешь быть с Катей, то в этом нет ничего плохого — точно так же, как если ты этого не хочешь.
Я вспоминаю, как мы с Катей гуляли по кладбищу после похорон Андрея и миссис Жилина, и я слушал, как она изливает свою печаль и гнев, и держал ее за руку, пока она плакала. Неделю спустя я воспользовался своим положением держателя контрольного пакета акций «Терндейл», чтобы вернуть Катю на прежнее место работы, заявив ей, что она должна провести компанию через инспекцию комиссии по ценным бумагам, и напомнив о ее ответственности перед акционерами и служащими.
— А как бы ты поступил? — спрашиваю я у Тенниса.
— Это неважно, — отвечает он, качая головой. — Речь идет не обо мне и не о ком-то другом. Речь идет о том, что чувствуешь ты.
Я смотрю, как на лужайке в центре парка дети играют с летающей тарелкой, и обдумываю слова Тенниса. Он бросает взгляд на часы.
— Ты куда-то спешишь?
— Я договорился встретиться с Рейчел в больнице. Она должна пройти УЗИ и пригласила меня с собой, чтобы я мог впервые увидеть своего внука. Почему бы тебе не пойти с нами? Ты можешь посидеть в приемной, а потом пообедать с нами. Рейчел с радостью включила бы тебя в наш коллективный иск против «Кляйн». Она им дает жару!
— Нет, спасибо. Езжай один. А я посижу здесь немного.
— Ты уверен? Я мог бы сходить на УЗИ с Рейчел как-нибудь в другой раз.
— Не беспокойся. Со мной все будет хорошо.
— Я тебе еще позвоню, — обещает Теннис и сжимает мое плечо.
Солнце садится, и тени становятся длиннее; парк постепенно пустеет. Я заглядываю себе в душу, пытаясь понять, что я чувствую. У меня звонит телефон.
— Это Катя. — Судя по голосу, она в восторге. — Один из наших юристов только что принял звонок от главного следователя Комиссии по ценным бумагам. Они решили повесить все на Уильяма и полностью реабилитировать компанию. Официально об этом объявят завтра утром, перед открытием торгов. Наши акции просто взлетят в цене!
— Потрясающе, — машинально говорю я.
— Ты в городе?
— Да.
— Я хочу куда-нибудь сходить, отпраздновать это событие.
Бабочка-монарх садится на крокус возле моего колена, и задержавшийся солнечный луч подсвечивает ее черно-красные крылышки, как витраж. Бабочка немного ползает по цветку, а затем снова стартует в небо, пролетает мимо верхушек деревьев и отправляется на север, вверх по Шестой авеню.
— Питер! — зовет меня Катя. — Что ты думаешь на этот счет? Ты свободен?
— Да, — отвечаю я, глядя, как монарх исчезает в темнеющем небе. — Думаю, свободен.
Примечание автора
Некоторые читатели могут решить, что мое описание недостойного поведения в финансовом сообществе — всего лишь завуалированный удар по фирме, в которой я работал, «Голдмэн сакс груп». Однако подобное предположение не имеет ничего общего с правдой. В индустрии, прославившейся своим недостойным поведением, «Голдмэн» выделяется неизменной приверженностью высоким стандартам. Я и представить себе не могу более этичную или меритократичную[35] организацию, и я очень, очень горд быть ее питомцем.
Благодарности
Один чрезвычайно общительный коллега в мою бытность служащим «Голдмэн сакс» как-то сказал мне, что в его понимании, ад — это работа в маленькой комнате наедине с самим собой. Когда я работал над этой книгой, очень часто случалось так, что я сидел в одиночестве в своем кабинете, сражаясь с забуксовавшим сюжетом и непослушными персонажами и понимая, как он был прав.
К счастью, я всегда получал поддержку, когда особенно нуждался в ней. Моя жена Синтия подбадривала меня, начиная с моего самого первого упоминания о желании написать книгу, и ее уверенность помогла мне преодолеть несколько сложных периодов. Мой брат Терри был столь любезен, что согласился стать одним из первых читателей этой книги и сумел тактично высветить многочисленные недостатки моих первых попыток, нисколько не отбивая у меня охоту к писательству. Когда я почувствовал, что готов к замечаниям человека более опытного, я нанял четырех человек, на тот момент студентов последнего курса магистратуры факультета искусств Колумбийского университета: Майка Харвки, Джейн Рэтклифф, Скотта Уолвена и Дженни Яброфф. Все они оказались выше всяких похвал. Майк постоянно вынуждал меня разъяснять темные места сюжета и ловко выявлял неудачные повороты в сценах. Джейн яростно нападала на меня, требуя самому получше разобраться в своих персонажах и настаивая на более глубоком самоанализе и прозрачности мотиваций персонажей. Скотт — чья критика склонялась в сторону философичности — заслужил мою вечную благодарность, убедив меня купить книгу Джорджа В. Хиггинса «Друзья Эдди Коула» и прочесть вступление к ней, написанное Элмором Леонардом. Я настоятельно рекомендую всем начинающим писателям, читающим эти строки, последовать его совету.
Все вышеперечисленное заставило меня обратиться к Дженне. Почти все, что есть хорошего в этой книге, появилось благодаря тому, что она заставила меня написать ее. Она была моим критиком, надсмотрщиком, корректором, терапевтом и музой, и не будет преувеличением сказать, что, если бы не Дженна, эта книга никогда бы не увидела свет.
Когда я решил, что рукопись готова — или, точнее, когда Дженна пригрозила, что ударит меня ее экземпляром по голове, если я не прекращу возиться с текстом, я отдал книгу на критическое прочтение кругу избранных друзей. Эшли Дартнелл была так добра, что вернула свой экземпляр, изобилующий проницательными заметками на полях, которым я тщательно следовал во время последующих многочисленных переделок. Лэрри Крамер предоставил мне краткое профессиональное изложение достоинств и недостатков романа, а также огромное количество подсказок, касающихся процесса опубликования книги. Проницательная и знающая Мария Кэмпбелл заботливо дала мне список агентов и в результате привела меня к своему хорошему другу Кэти Роббинс из «Роббинс офис».
Знакомство с Кэти оказалось неожиданной удачей. Она лучший агент, которого только можно себе представить, и излучает успокаивающую смесь компетентности и практичности. Она пригладила шероховатости рукописи своей фирменной зеленой ручкой, а затем провела меня за руку через болезненный процесс выбора издателя — и выбора издателем. Дэвид Хэлперн, Кейт Риццо и Корэли Хантер также помогли мне и в главном, и в мелочах. Я хотел бы выразить особенную благодарность Рейчел Бергштайн, помогавшей мне мудрыми наблюдениями во время всего процесса подготовки книги к публикации.
