Сергей Дигол - Утро звездочета

— Мог бы об этом догадаться и сам. Если бы принял мои откровения как факт. Чем они, кстати, и являются. Я работал на ФСБ и раньше, когда с Мостовым служил в милиции. Когда его пригласили в СКП, передо мной поставили аналогичную задачу. Перейти вместе с ним. Я ее, как ты видишь, с успехом выполнил. Только теперь, Сережа, у меня другая задача. Остаться в Следственном комитете. Без повышения, но и без понижения. И работать под твоим руководством. Что скажешь?

— Извини, — говорю я, — но мне кажется, наш разговор подошел к концу.

Разворачиваюсь и иду в сторону деревьев, прячущих от меня здание госпиталя.

— Откровенно говоря, — бросает он мне в спину, — ты совершенно не готов к новой должности. И ты сам об этом знаешь.

Он пускается вслед за мной, и я невольно ускоряю шаг.

— Ты даже простым следователем не готов работать, Мостовой это прекрасно понимал. Покрывал тебя, поручал всякую хрень для отчетов, лишь бы тебя не выкинули.

— Покрывал? — остановившись, оборачиваюсь я. — Это от излишней подозрительности, что ли?

— Подозрительности?

— Он же считает, что меня внедрили в группу, чтобы следить за ним. Ах, да, ты же не человек Мостового, мог и не знать.

Кривошапка поступает так, словно мы с ним заперты в небольшом помещении, где я умудряюсь испортить воздух. Зажимает нос пальцами и отворачивается.

— Прости, — подавляя смех и отдуваясь, говорит он. — Но это и в самом деле нелепость. На твое место уже собирались искать человека, и если бы не Мостовой, уже бы нашли. Само собой, на улицу тебя никто бы не выкинул. Предложили бы вернуться туда, откуда пришел, на Пресню. Там как раз с кадрами сейчас напряженка. Получается, ты уже трижды везунчик, разве не так? А учитывая то, что сегодня тебя навестит женщина по имени Наталья — четырежды, разве нет?

Я молчу, но и с места не двигаюсь.

— Все же нормально, — приблизившись на два шага, говорит мне Кривошапка заговорщическим тоном. — Отлежись здесь, пока не станет легче. На ноги тебя здесь поставят, уж поверь мне. Выйдешь на работу через неделю — хорошо, через две — ничего страшного. Твое место от тебя не уйдет. Ты, конечно, можешь поломаться для вида, сказать, что недостоин. Даже будет правильно, если поломаешься. Главное — не отказывайся. Ты же не хочешь назад? В вонючий райотдел, а?

Я молчу.

— Ну и отлично, — воодушевляется Кривошапка. — И еще. Когда у тебя будет разговор о будущем коллектива… А он обязательно будет, — кивает он. — Скажи, что хотел бы работать с прежними коллегами. И, большая просьба — не называй меня первым. Пусть первым будет Дашкевич, ему все равно терять нечего. А меня назови вторым, чтобы не было подозрений. Со мной-то ты по шлюхам не шлялся? — подмигивает он.

У меня съеживается все внутри, а по коже барабанит ледяная дрожь — и это при тридцатиградусной жаре!

— Не собираюсь я тебя шантажировать, — уверяет Кривошапка. — Самое глупое, что можно сделать — шантажировать собственное начальство. Я просто хочу, чтобы ты понял.

Он вздыхает и берет меня под руку. Несмотря ни на что, я чувствую себя жертвой шантажа и поэтому подчиняюсь. Медленно иду в ногу с ним.

— Ты не готов к должности, — снова констатирует он. — Что не помешает тебе ее занять. А что дальше? Поразмысли об этом в ближайшие дни. Мое мнение: тебе не помешает верный профессионал под боком. Он тебе просто необходим. Причем профессионал, который не будет выпячивать собственные заслуги. Как, кстати, было и у меня с Мостовым. Да, не удивляйся. Почему он делает все, чтобы меня перетянуть с собой? Да потому что я не анонсирую собственные победы, которые записываются на его счет. Но за него я спокоен, — спокойно кивает Кривошапка, — он умеет найти нужных людей и он их найдет. Побьется еще немного за меня, проиграет, конечно, потом еще некоторое время будет приходить в себя… А потом все равно найдет. Может, не такого полезного — я, кстати, не боюсь себя перехвалить. Все-таки от меня он получал добротную и проверенную информацию, прямо из ФСБ. Разумеется, лишь по работе и только ту, которую ему полагалось знать. С тобой чуть посложнее. Я просто не уверен, что ты справишься без меня. Уж извини за откровенность, но я уверен, что очень скоро возглавляемая тобой группа окажется в полной заднице. Если, конечно, в ней не будет меня. Ну так что? — говорит он, когда блок госпиталя возвышается перед нами во всей красе.

— У меня нет гарантий, — говорю я, чуть помедлив.

— Твоя гарантия — это я, — говорит он. — И ты мне нужен не меньше, чем я тебе. Мне чертовски нужно остаться на прежнем месте, понимаешь? В гробу я видал повышение, это будет равнозначно провалу. Я — рабочая, упертая, чуть туповатая лошадка. Это мое амплуа и для сохранения моего профессионального статус-кво лучше ничего не придумать. Я буду поставлять тебе информацию — нужную, качественную и вовремя. Все то же самое, что получал Мостовой. Единственное условие, которое я не ставил Мостовому, но которое вынужден обговорить прямо сейчас. Не вставлять мне палки в колеса. Не лезть в мои отношения с ФСБ. Вообще забыть, что я работаю на ФСБ. Поверь, компенсация будет более чем приличная — твоя личная заслуга в раскрытии особо важных дел.

— И убийства Карасина?

— Доверь это мне. Может, и не придется искать подставу. Может, дело заберут в ФСБ, а там — пусть делают, что в голову взбредет. Надеюсь, ты оценил мою откровенность.

— Хочешь сказать, что сказал мне все прямым текстом потому, что я тупой?

— Нет, конечно. Просто у меня нет времен. И сегодня, и вообще. Дальше тянуть я не мог. Нам надо было определиться: мне и тебе. Я определился. Теперь твой ход.

— Я могу подумать?

— Подумай, конечно, — легко соглашается Кривошапка. — Подумай о том, почему Мостовой даже не допускает мысли, что он уйдет, а я останусь. Подумай о том, почему я не ставил Мостовому условие, которое вынужден обговорить с тобой. Не потому ли, что Мостовой даже не подозревает о том, что все эти годы бок о бок с ним работал эфэсбешный агент? Подумай и о другом. Например, о том, что будет, если меня все-таки расколят, что, честно говоря, маловероятно, да и совсем не нужно самому комитету. Так вот, если меня все же расколят, подумай о том, что тебе это ничем не грозит. Ты, разумеется, ничего не знал и знать не мог — это во-первых. Ну, а во-вторых — не ты же приглашал меня на работу. Дергать начнут Мостового, а тот вообще ни при чем. В общем, пока начнут разбираться, из ФСБ рявкнет кто надо, и тема закроется сама собой. Вот, грубо говоря, почему эту тему никто и не станет поднимать. Ну как, по рукам?

Я смотрю на его протянутую ладонь.

— У меня есть выбор?

— Выбор есть всегда. Просто мое предложение лучше во всех отношениях.

— Я подумаю, — говорю я и протягиваю ему руку.

— Замечательно, — кивает он. — Как вообще уход? — кивает он на здание госпиталя. — Жалобы есть?

Он улыбается, я же воспринимаю это как намек. В конце концов, я — в госпитале ФСБ, а значит, у Кривошапки в запасе есть решающий аргумент, чтобы склонить меня к принятию нужного решения. Нужного кому — ему, мне или нам обоим?

Кое в чем он точно прав. У меня есть время. Гадеюсь, меня не станут умерщвлять ядовитой инъекцией до того, как я дам Кривошапке отрицательный ответ. При том, что меня подмывает ответить отказом здесь и сейчас, пока он не ушел; мой залежавшийся организм явно заскучал по настоящему адреналину. Я смотрю ему, уходящему, вслед и до меня доходит, как часто в жизни я наблюдал подобную картину. Могущественных людей, выглядящих нелепо сзади, со следами грязи на спине.

Отвернувшись, я замечаю лицо медсестры в окне второго этажа. Оно исчезает до того, как я успеваю узнать его, но этого достаточно, чтобы по пути в палату я забил себе голову новыми проблемами. Чего она хотела? Наблюдала за нами или тревожилась за себя? За то, что ей влетит, если во время прогулки я упаду в обморок? Видела ли она, как мы полетели на траву, или деревья под окнами достаточно высоки и раскидисты, а камеры чуть ли не на каждом из них — всего лишь блеф Кривошапки? Да и хочется ли мне теперь думать, что он блефовал?

А может, меня уже ждет Наташа, вспоминаю я и чувствую, как где-то внутри меня распаковывается неприкосновенный резерв Большой Надежды. Не представляю, о чем с ней говорить и даже то, что медсестре она представилось женой, не делает меня менее осторожным. Я спокоен как никогда и готов простить даже ложь, если, конечно медперсонал решил подобным подлогом добиться прогресса в моем лечении. Единственное, чего я точно хочу, это занять место Мостового, и это желание обретает гранитную прочность, пока я иду по больничному коридору. Я даже знаю, что сделаю, получив свою первую большую зарплату.

Куплю детям плазменный телевизор.