Пер Валё - Современный шведский детектив
Соня грустно улыбнулась:
— Не стоит…
— Нет, — перебила Сольвейг. — Я не придумываю оправданий для себя и ничего не приукрашиваю. Он действительно так говорил. А еще говорил, что ему повезло со мной как… с хорошим другом, с которым можно потолковать. — Она тряхнула головой и добавила: — Глупо, наверное.
Соня долго, пристально смотрела на нее.
— Что ж, — сказала она, наконец. — В какой-то мере да. Буэль шумно выдохнула, точно все это время сидела не дыша. Она задремала и от смущения готова была расплакаться.
В прошлую ночь она почти не спала, ни на минуту не отходила от Сони, даже не раздевалась. И теперь чувствовала себя грязной и совершенно разбитой.
Соня коснулась плеча Сольвейг Флорен.
— Меня зовут Соня.
— Спа… спасибо. Сольвейг. Сольвейг Флорен.
— Сольвейг… Мне кажется, мы нужны друг другу именно сейчас… как опора… Ты и я…
Сольвейг несколько раз судорожно сглотнула. Похоже, родилась долгая добрая дружба, подумал Хольмберг.
8А когда он час спустя заговорил с Соней Турен про выстрел, то не мог отделаться от ощущения, что так-таки, и не понял, что же именно произошло в кафетерии.
— Давай немножко поговорим? Не возражаешь? — спросил он.
Разговор происходил в ординаторской. Хольмбергу разрешили на время занять эту комнату. Соня кивнула.
— Нет, не возражаю. Как ни странно, после встречи с Сольвейг я воспрянула духом.
— Да что ты?
— Если бы с Бенгтом ничего не случилось, и я встретила ее и узнала… я бы в жизни себя так не повела.
— Угу…
— Встреча с ней словно помогла мне лучше понять Бенгта.
— Н-да, — пробормотал он, не зная, что еще сказать.
— Но тебе, наверное, трудно это понять? Он по-прежнему не знал, что сказать.
— Только ведь в ней наверняка есть что-то такое, — продолжала Соня, — чего я не могла ему дать… странно сознавать это.
Хольмберг хмыкнул. Они помолчали.
— Так вот, Соня. Мне хотелось бы кое о чем тебя спросить.
— Да?
— Видишь ли, между убийством Фрома и покушением на Бенгта существует некая связь. Во-первых, они друг друга знали, а кроме того, в обоих случаях стреляли одинаковыми пулями, точнее, пластмассовыми.
— Пластмассовыми?
— Да. То есть холостыми патронами.
— Странно…
— Мы тоже так считаем. Мало того, в обоих случаях фигурирует темный «вольво-седан сто сорок четыре». Значит, стрелял один и тот же человек. Слишком уж много сходства, чтобы все эти совпадения оказались случайными и преступников было двое. Но что между ними общего? Почему один и тот же человек стрелял в обоих? Вот что непонятно. Ведь они знали друг друга шапочно.
— Пожалуй.
— Ты не помнишь, возле вашего дома ни разу не появлялся темный «вольво»?
— Нет, не помню.
— Бенгт говорил с тобой об убийстве Фрома?
— Немного. Вчера вечером.
— Ты можешь повторить его слова?
— Он, вернулся домой после восьми… около половины девятого. Точно я не помню. Мы сразу сели ужинать, потому что он проголодался.
Ее пальцы машинально теребили ремешок сумки. Хольмберг пробормотал что-то невразумительное.
— За ужином он кое-что обронил насчет убийства. Сказал, что устал и что все жутко запуталось, прямо каша какая-то… вдобавок убит именно Фром, его знакомый.
— А насколько хорошо они друг друга знали?
— Как тебе сказать… Довольно-таки поверхностно. Я, например, ни разу не видела его жену… Семьями мы не встречались. Фром и Бенгт — знакомые, но не больше… Клубные знакомые, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Да… клубные знакомые…
— Ну вот, вчера вечером сидим мы, разговариваем, тут он и сказал, что Фром не так давно ему звонил и беседа вышла весьма занятная.
Хольмберг с любопытством вскинул брови:
— Правда?
— Похоже, Фром собирался взять кого-то на работу и спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о соискателях.
— Ну и ну! — воскликнул Хольмберг не то удивленно, не то с сомнением. И отрывисто спросил: — Ты точно помнишь?
— Да, точно.
— Когда же это было?
— Кто его знает… Бенгт только сказал, что, дескать, Фром звонил не так давно. Кажется, да: не так давно.
— Забавно. Бенгт вчера упоминал про вакансию. А вечером говорил, что нам не мешало бы получить список соискателей. Но тут зазвонил телефон, и больше мы к этому уже не возвращались. Однако, судя по твоим словам, у Бенгта, видимо, возникла какая-то мысль в связи с этой вакансией. Что же он говорил? Может, вспомнишь поточнее?
— Сейчас… как будто припоминаю… «Фром звонил мне на днях». Вот. Не «не так давно», а «на днях».
— На днях. В принципе это может быть когда угодно.
— Похоже, что так. «Звонил на днях и спрашивал, нет ли у меня сведений о нескольких парнях, которые откликнулись на их объявление…» Это его собственные слова.
— Ага…
— «Вот как», — говорю. А он на это: «Фирма дала объявление о замещении какой-то важной должности, потому что он спрашивал, известны ли полиции политические взгляды соискателей».
— Политические взгляды?
— Да.
— Господи боже, что ты говоришь!
— Это он говорил.
— С ума сойти…
— Я поинтересовалась, сумел ли он помочь Фрому, и он ответил, что дал ему кое-какие сведения об одном из соискателей. Если не ошибаюсь, тот участвовал в каких-то политических выступлениях, был замешан в уличных беспорядках… Еще Бенгт упомянул про какую-то конференцию, на которой разразился грандиозный скандал, и о выступлении молодежного ансамбля в церкви по случаю демонстрации против ЮАР.
— Он назвал имя парня? — с надеждой спросил Хольмберг.
— Нет, не назвал.
— Ну а что-нибудь еще говорил?
— Нет. Об этом, во всяком случае. Говорил, что вы зашли в тупик… точнее, что у вас нет ни одной конкретной зацепки и что, наверное, придется идти на поклон в Центральное управление.
— Ага…
— Потом мы посмотрели телевизор, и он пошел гулять с Сарделькой, и…
Ее голос дрогнул.
Хольмберг растерянно смотрел на нее.
— Прости, — всхлипнула Соня.
9В управлении Сольвейг Флорен разговаривала с Улофс-соном.
Хольмберг позвонил ему из больницы и обрисовал ситуацию. А затем попросил Сольвейг зайти к Улофссону в управление.
Севед Улофссон сгорал от любопытства: какая же она, эта другая женщина в жизни Турена.
Прежде всего, он обратил внимание на ее грудь. И прямую осанку. И что она будто освободилась от какой-то тяжести.
— Когда вы в последний раз видели Бенгта?
— С неделю назад.
— А точнее не вспомните?
— Ну… в прошлый… нет… поглядим, какое это число. Сегодня третье, а мы виделись в позапрошлую пятницу. Значит, было двадцать первое. Пятница, двадцать первое апреля.
— Ага. И с тех пор он не давал о себе знать?
— Нет.
— А тогда, в пятницу, двадцать первого апреля, он не упоминал ни о чем, связанном с директором Фромом? Не называл имени Фрома?
— Называл.
Она уже догадалась, в чем тут дело.
— В какой же связи? — спросил Улофссон. — Вы не припомните?
— Он говорил, что директор звонил ему несколько дней назад и просил дать сведения о кое-каких людях.
— Когда же он звонил? Бенгт не сказал?
— Нет.
— Продолжайте.
— Да в общем, это все.
— Значит, он не сказал, о ком шла речь?
— Нет. Бенгт сказал «о кое-каких людях». Фром спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о них, об их политических взглядах, причастны ли они к стычкам с полицией, можно ли им доверять. Бенгт еще добавил: мол, вообще-то противно, что полицию используют как источник подобной информации. Но поскольку он знает Фрома, то…
— Больше он ничего не сказал?
— Нет. Мы заговорили о другом.
— О другом?
Она чувствовала, что внутренне Улофссон весь ощетинился. Казалось, ему стыдно допрашивать ее, приятельницу Бенгта. Точно он ступил на запретную территорию. А враждебность — что ж, своего рода защитная реакция. Он держался, натянуто и официально, в глубине души испытывая к ней неприязнь. Может, потому, что она была не в его вкусе.
— Значит, он не сказал, сколько их было и как их имена?
— Нет. Несколько человек — вот и все.
— Студенты? Речь шла о студентах?
— Скорее всего, да, потому что он вскользь обронил, дескать, эти бедолаги студенты сами во всем виноваты. Лучше бы учились как положено и занимались своим делом, а не лезли в разные там заварухи.
— Та-ак…
— И потом добавил: мол, вообще-то их жалко. Никто их не понимает, а что ни говори, они зачастую и впрямь нащупывают больные места, только, наверное, к этим местам пока не следовало бы прикасаться.
— Он так говорил?
— Да.
— Но ни слова о просьбе Фрома?
— Нет.
