Пер Валё - Современный шведский детектив

Хольмберг чувствовал себя едва ли не сводником, когда звонил в больницу и выяснял, там ли Соня Турен.

Ее не было.

В половине третьего он встретился с Сольвейг Флорен в центральном вестибюле большого больничного блока.

Он никогда прежде не видел ее, но узнал сразу, как только она появилась на пороге, — она очень хорошо себя описала.

Высокая блондинка, с виду усталая.

Все устали, подумал Хольмберг.

Держалась она очень прямо; пышный бюст, судя по всему, не сковывали никакие бюстгальтеры. Одета по молодежной моде: красные расклешенные брюки и черный жакет.

Лет тридцать пять, предположил Хольмберг и подумал: похоже, она из тех женщин, которых с годами все больше и больше охватывает страх, что молодость уходит.

— Сольвейг Флорен?

— Да. Это я.

— В таком случае поднимемся наверх?

— Да. И… спасибо, что все устроили… Он вежливо улыбнулся:

— Пойдемте.

Комиссар лежал в темной одноместной палате: покуда он в таком состоянии, необходимо постоянное наблюдение и тщательный уход. Как долго это будет тянуться, никто не знал.

Увидев Турена, она прямо задохнулась. В лице комиссара не было ни кровинки, грудь судорожно поднималась и опускалась. Из носу торчала резиновая трубка, присоединенная к пластиковому мешку, внутри которого что-то неприятно желтело. Голова скрыта под белой повязкой, а сбоку на койке висел еще один пластиковый мешок с резиновым шлангом, уходящим под одеяло. Турен лежал на боку.

— Боже мой… — простонала женщина.

У Хольмберга от этого зрелища тоже защемило сердце.

Мешок сбоку койки был наполнен желто-бурой жидкостью.

Сольвейг подошла к постели и посмотрела на раненого.

— Как же… с ним… будет?

— Не знаю, — сказал Хольмберг.

— Он выкарабкается?

— Он должен был умереть на месте, — холодно проговорил Хольмберг и сам удивился своей наигранной бесчув ственности. — Во всяком случае, так считают врачи.

Через десять минут они собрались уходить, но тут сбылись худшие опасения Хольмберга: та встреча, то столкновение, которого он всеми силами стремился избежать, стало неизбежным.

Дверь медленно отворилась, и вошла Соня.

Она смотрела на койку и поначалу не заметила их.

Следом за ней появилась Буэль Улофссон. Она кивнула Хольмбергу и удивленно покосилась на Сольвейг. Та смотрела в сторону. На серую стену. Соня Турен повернулась к Мартину.

— Привет, — тусклым голосом поздоровалась она.

— Здравствуй, Соня. Ну, как ты? Она пожала плечами.

— Думаешь, он выкарабкается?

— Я искренне надеюсь. Он… выносливый. А это…

— Чудо, что он еще жив. Ты же знаешь.

Он не нашелся что ответить. Его слегка удивило, с каким самообладанием и трезвой критичностью держится Соня, не то что вчера вечером и ночью.

И тут Соня заметила Сольвейг Флорен.

— А вы кто?

— Меня зовут Сольвейг Флорен. — Она вскинула голову. — Я… друг комиссара.

Лишь голос выдавал волнение.

— Друг?

— Да.

Буэль казалась смущенной и вопросительно смотрела на Мартина, которому оставалось только огорченно развести руками у Сони за спиной. В душе он проклинал себя за глупость: зачем он потащил к Бенгту в больницу эту Сольвейг Флорен?!

— И близкий друг? Мы как будто ни разу не встречались?

Хольмберг потер лоб, мысленно ругаясь последними словами. Он готов был сквозь землю провалиться.

— Соня, — сказала Буэль. — Давай выйдем, а?

— Почему? Разве мне нельзя побеседовать с другом Бенгта? Что тут такого?

— Видишь ли… — начал Хольмберг.

Соня смерила его взглядом и вновь повернулась к Сольвейг. В глазах ее появилось странное выражение.

— Вы, верно, были его… любовницей?

Это была пощечина. Сольвейг пошатнулась, глаза ее наполнились слезами.

— Всего раз… Мы больше были друзьями.

— Значит, все-таки было… — сказала Соня, обращаясь, скорее, к себе самой.

Через некоторое время все четверо сидели в чистеньком больничном кафетерии.

Хольмберг включил двтоматическую кофеварку. Он лихорадочно курил одну сигарету за другой.

Соня равнодушно вертела в руке полупустой бумажный стаканчик и смотрела в стол.

— Я догадывалась, — сказала она. — Я чувствовала, что у него кто-то есть. За несколько лет он очень изменился.

Вы давно с ним знакомы?

— Довольно-таки… — Сольвейг не договорила. Хольмберг терялся в догадках, почему не вышло скандала.

— В январе было два года, — снова начала Сольвейг Флорен. — Но все совершенно не так, как вы думаете…

— Да, но…

— Нет-нет, поверьте. Выслушайте меня, я расскажу, как все было. Совсем не так, как вы… как можно подумать. Началось это однажды вечером, когда Бенгт… комиссар Турен зашел ко мне домой. По делу. Тогда как раз насмерть задавило машиной одного студента, а водитель скрылся. Студент учился в моей группе, и комиссару нужно было установить его личность. Мне кажется… я… я соблазнила его в тот вечер.

— Не понимаю.

— В тот вечер я вышла прогуляться. И по дороге домой заметила автомобиль… Бенгт… комиссар Турен предложил подвезти меня. Потом я уговорила его подняться ко мне и…

— Говорите — Бенгт.

— Простите?

— Называйте его Бенгтом, говорю. Так легче рассказывать.

— Спасибо.

Соня слегка улыбнулась.

— Он подвез меня домой и поднялся наверх. Я угостила его кофе и… так уж получилось…

— Понимаю, — выжидательно сказала Соня. Сольвейг взглянула на нее, словно пыталась что-то прочесть в ее глазах.

— Так вот, — продолжала она. — Мы начали встречаться. То есть проходило какое-то время, и однажды вечером раздавался звонок в дверь — это был он. Заглянул на огонек, так он говорил. Я готовила кофе. Мы сидели, разговаривали, и все. Он бывал у меня раз в месяц, иногда чаще. Но мы только сидели и разговаривали… пили кофе, иногда ужинали, но… я не была его любовницей. Не знаю, что вы обо мне думаете, только я не была. С той первой ночи и поцеловались-то… всего четыре раза. Мы были просто друзьями. Надеюсь, вы мне верите? — Она смотрела на стол.

Соня тоже не поднимала глаз, над столом повисло какое-то странное молчание, все будто ждали чего-то.

Слышалось только гуденье кофеварки и приглушенный смех мужчины в белой куртке в другом конце кафетерия.

Соня подняла голову и сглотнула, точно всхлипнула. Посмотрела на Буэль, глаза которой смущенно бегали.

Потом перевела взгляд на Сольвейг, потянулась через стол, взяла ее за подбородок и заглянула в глаза.

Веки у Сольвейг были красные, но она не плакала.

— Дорогая, — тихо проговорила Соня. Уголки ее губ тронула слабая, но удивительно нежная улыбка. — Я верю вам.

Сольвейг кивнула, и тут хлынули слезы. Она плакала беззвучно.

— Это началось несколько лет назад, — помолчав, сказала Соня. — Мы перестали понимать друг друга. Наверно, попросту выжали один другого. Как вдруг Бенгт изменился, стал очень покладистым. Точно хотел загладить вину. Я решила, что он завел другую женщину. Но смотрела на это сквозь пальцы, ведь что ни говори, когда столько лет, как мы, живешь под одной крышей, прикипаешь друг к другу. И если кто-то сумел вновь сблизить нас, то чем не поступишься. Может, звучит цинично? Но мы же, так или иначе, были связаны. Мне и во сне не снилось бросать его, если он сам не…

Сольвейг взглянула на нее.

— …если он сам не сделает первого шага, — закончила Соня. — А сделай он этот шаг, я б, наверно, убила его. — Она вздрогнула, сообразив, что сказала, и беззвучно заплакала. — Тогда… жизнь для меня… была бы кончена… если б он ушел. Но теперь я, кажется, понимаю, как сложно и как просто все было…

Соня достала из кармана платок и высморкалась.

— Да, — тихо сказала Сольвейг. — Спасибо, что поверили. Мне так хотелось увидеть его теперь. Мы были друзьями, я очень дорожила этой дружбой, и он мне нравился. Я должна была увидеть его… Вы простите меня за это?

— Нет. Я вам благодарна. Прощать здесь нечего.

— Но…

— У меня такая пустота внутри после всего случившегося, что я не могу ни сердиться, ни обижаться. Мне кажется, что я испытываю к вам благодарность. И в то же время чувствую себя несчастной.

— Понимаю.

— Нет. Мне грустно, потому что Бенгт изменился не ради меня, а просто из стремления замолить грех.

— Я… — начала Сольвейг. И умолкла.

Соня смотрела на нее в ожидании. Но она молчала.

— Так что же вы хотели сказать?

— Думаю, и не из-за меня.

— Вот как?

— По-моему, он не замаливал грехи. Мне трудно понять и объяснить, но однажды он сказал, что, только встретив меня, понял, как много вы для него значите…

Хольмберг чувствовал себя лишним. Обе эти женщины жили сейчас какой-то своей жизнью, которой он не понимал, и в которой ему не было места.