Александра Маринина - Воющие псы одиночества
Лозинцев снял маску, взял со столика бумажный платок, вытер вспотевший лоб. Сын тут же подошел и встал рядом. Одно лицо. Конечно, между ними почти тридцать лет разницы, старшему сорок четыре, Настин ровесник, младшему шестнадцать, но в том, что они отец и сын, не смог бы усомниться никто.
- Меня зовут Анастасия Павловна, я из…
- Да-да, - перебил Лозинцев, не давая ей договорить, - мне Эля говорила про вас. Вы насчет Кристины?
- Да. Вы сможете уделить мне время?
- Пожалуй…
Он вопросительно посмотрел на сына. Тот неопределенно пожал плечами.
- Мы же еще играть собирались, - сказал Ярослав неожиданным для его возраста басом.
- Не обязательно прямо сейчас, - поспешила заверить его Настя. - Мы подождем, пока вы закончите.
- У нас еще три игры, потом обед, - Лозинцев посмотрел на часы. - Давайте в два, хорошо? Мы на два часа как раз шашлыки заказали. Вы найдете нас в зоне отдыха.
Настя молча кивнула.
- Не рвется он с тобой разговаривать, - заметил Леша, когда они отошли от поля. - Так что все твои ухищрения пошли прахом: если ему есть что скрывать, то за три игры он вполне может подготовиться.
- Я же не знала, что здесь так все устроено, - виновато пробормотала она. - Я вообще плохо представляла себе, что такое пейнтбол и как в него играют. Думала, одна большая игра, а потом она заканчивается - и человек свободен и доступен контакту. Подойти к нему после игры и сразу можно разговаривать. Кто ж знал, что они длятся всего по десять-пятнадцать минут и идут подряд.
- Кто знал? - сердито откликнулся Леша. - Да я знал! И ты могла бы у меня спросить, а не разводить тайны мадридского двора.
- Ну Леш, не злись. Я дура, не спорю. И на меня тоже бывает проруха.
Настя поскребла мужа ногтем по ладони - она всегда так делала, когда хотела мириться. Чистяков безнадежно махнул рукой и знак примирения принял. Они выпили в буфете чаю с бутербродами, заказали шашлык на половину второго и отправились гулять по лесу.
Шашлык и впрямь был восхитительным, мягким и сочным, Лешка не обманул. Настя умяла свою порцию с такой скоростью, что сама испугалась.
- Что это со мной? - ошарашенно спросила она, глядя на пустую тарелку. - Я что, все это съела?
- Ну не выбросила же, - заметил Леша. - На полу вроде ничего не валяется, значит, съела. И как тебе знаменитые Сашины шашлыки?
- Не то словечко, - она с трудом переводила дыхание. - Смерть диетам, удержаться невозможно. Дай мне слово, что в следующее воскресенье ты снова привезешь меня сюда. И еще я возьму из дома термос с широким горлом, одну порцию съем, а вторую заберу домой.
- Планов - громадье, - засмеялся он. - Я еще посмотрю, как в следующее воскресенье ты начнешь ныть, что тебе нужно работать, а не прохлаждаться за городом.
В начале третьего они зашли в зону отдыха. Лозинцевы сидели со своей командой, обедали. Настя и Леша принялись кружить неподалеку, чтобы не упустить момент, когда Андрей Николаевич и Ярослав закончат есть и можно будет к ним подойти. Обед не затянулся, спиртного на столе не было, только вода и соки, и очень скоро игроки поднялись и стали надевать шлемы с масками и готовить оружие. Похоже, начиналась послеобеденная серия игр. Лозинцев тоже встал, огляделся, заметил Настю и помахал рукой.
- Славик, иди играй! - крикнул он сыну.
- А ты?
- А мне уже достаточно.
- Ну пап…
- Я устал, сынок. Ты все-таки не забывай, что я старше.
Славик ушел вместе с командой, и Лозинцев пригласил Настю и Чистякова в шатер.
- Что вы хотели узнать о Кристине?
Он, кажется, действительно очень устал. Или это была усталость не физическая, а от жизни вообще? Настя теперь могла спокойно рассмотреть Андрея Лозинцева. Высокий, немного нескладный, худой, с длинным лицом, глубокими мимическими морщинами на лбу и ярко-синими глазами. Под глазами синева, уголки губ горько опущены. Его сестра говорила, что Лозинцеву приходится очень много работать, чтобы восстановить утраченное благосостояние и выполнить обещание, данное жене при разводе: дети будут жить в комфорте и достатке, в противном случае она заберет их к себе. А может быть, это усталость от переживаний, от мук совести? Ведь труд-то нелегкий: знать, что кто-то из твоих любимых детей совершил страшное зло, и молчать, и виду не подавать.
Настя раскрыла блокнот и начала задавать вопросы. Лозинцев отвечал почти не задумываясь, он хорошо помнил, как протекала беременность его жены, какой вес был у девочки при рождении, в каком возрасте она стала держать головку, начала ходить, когда отняли от груди, когда прорезался первый зубик.
- Ваша сестра сказала, что вы знали, кто является отцом Кристины, - осторожно заметила Настя, боясь показаться бестактной и нарваться, на резкую отповедь.
Лозинцев, против ожиданий, отреагировал спокойно. Даже голос не дрогнул.
- Да, я знал, что Кристина не моя дочь. И что это меняло? Она ребенок, живое существо, прелестное, невинное. Я любил ее только за это, а вовсе не потому, что она дочь Веры.
- То есть жену свою вы не любили?
- Какое это имеет значение, - он налил себе воды, сделал несколько глотков. - Любил, не любил… Меня вырастили в представлении, что человека любят потому, что он - человек, а не потому, что в нем течет твоя кровь. Каждый человек достоин любви.
- Так уж и каждый? - усомнилась Настя. - И Семагин тоже?
- Семагин? - переспросил он. - Ах, этот… Ну, ведь наверняка на этом свете были люди, которые его любили. Он был кому-то сыном, братом, другом, мужем. Но я ведь не об этом говорю. Я не утверждаю, что мы должны любить всех, мы имеем право кого-то любить, а кого-то не любить. Я хочу только сказать, что кровное родство не является обязательным условием любви. Можно не любить родного человека и любить совершенно постороннего, это нормально. Мы не обязаны во что бы то ни стало любить тех, в ком течет одна с нами кровь. Но и никто не может запретить нам любить тех, кто для нас неродной. Я для своих родителей был чужим, меня усыновили, и что? Они и Эля вырастили меня в такой любви, какой иной раз в кровной семье не встретишь. Так почему вас так удивляет, что я одинаково любил всех троих, и Дину, и Славика, и Кристину, хотя родным по крови для меня является только Славка? Откуда эта косность? Миллионы детей вырастают в приемных семьях, и никто не удивляется, что их любят.
- Но в приемных семьях отношение к ребенку не окрашивается фактом супружеской измены, - возразил Чистяков. - У вас другая ситуация, ваша жена родила Кристину от другого мужчины, находясь в браке с вами. Это обязательно должно было отразиться на вашем отношении к девочке!
- Как видите, не отразилось, - сухо ответил Лозинцев. - Мы кого обсуждаем, Кристину или меня?
- Ваше отношение к ней. Характер ребенка формируется под воздействием множества факторов, и одним из главных является отношение к нему родителей и близких, братьев и сестер, бабушек и дедушек, - объяснила Настя, не прекращая записывать в блокнот ответы Лозинцева. - Мои вопросы могут показаться вам странными, но только получив на них ответ, я смогу нарисовать психологический портрет ребенка, который решился уйти неизвестно куда с незнакомым мужчиной. Так что я еще буду спрашивать вас о том, как относились к Кристине ваши старшие дети.
- Славик очень ее любил, нянчился с ней, возился. Ему было пять лет, когда она родилась, и Кристя была для него живой игрушкой, он мог часами сидеть и наблюдать, как она ножками шевелит, трогает пальчиками погремушки… Он ее обожал.
- А Дина?
- А Дина - нет.
Лозинцев поднял глаза и посмотрел на Настю в упор, но ей показалось, что он думает о чем-то своем и лица собеседницы не видит.
- Дина ее ненавидела. Но это не ее вина. Это вина Веры, моей жены. Вера из всех детей любила только Кристю и не считала нужным это скрывать.
- Почему так?
- Вероятно, потому, что Кристя была единственным ребенком, рожденным от мужчины, которого она действительно любила. Дину и Славика моя жена родила исключительно по расчету, чтобы удачно выйти замуж и устроиться в этой жизни. С первым претендентом не получилось, он умер, когда Дина еще не родилась, и не успел оформить брак с Верой, тогда она проделала этот же фокус со мной. А Кристя была истинным плодом страстной любви, как ни высокопарно это звучит. В первое время Вера надышаться на нее не могла. Одевала ее как куколку, как маленькую принцессу, покупала нарядные платьица, туфельки, самые лучшие игрушки. Дине было восемь, когда Кристя родилась, она уже все понимала и могла сравнивать. Она отчетливо видела, что была для матери вторым сортом, а то и третьим. Вера никогда не уделяла столько внимания и заботы ни ей, ни Славику. Я старался, как мог, быть всем детям хорошим отцом, но мне приходилось много работать, и у меня не всегда было время, чтобы заниматься ими. А Вера не работала, и все равно ее хватало только на Кристину. Точнее, она считала нужным тратить себя только на младшую дочь. Она могла, например, посадить Кристю в машину в выходной день и повезти ее в зоопарк или в Парк Горького. Славик относился к этому равнодушно, он больше любил поиграть со мной в футбол или посмотреть фильм, мы с ним оставались дома и занимались мужскими делами, а Дину это очень задевало. До слез. До истерики. Она ведь знала, что я ей не родной отец, а тут еще мать на ее глазах отдает явное предпочтение другому ребенку. Как она должна была к этому относиться?
