Стена плача - Татьяна Александровна Бочарова
Когда б не собственная глупость и безмерный эгоизм, он мог бы быть сейчас счастливым отцом, таким, как Сергей, как тысяча других мужиков его возраста, и не чувствовать эту разъедающую душу адскую пустоту.
Если бы только можно было взглянуть на Лиду хоть одним глазком, попросить у нее прощенья, повиниться перед Женей – наверное, ему стало бы капельку легче…
Алексей решался на этот шаг долго и мучительно. Он даже не был уверен, что жена и дочь проживают по прежнему адресу: столько воды утекло, мало ли куда их могла забросить судьба.
Однако все же, дождавшись очередного выходного, поехал на метро через весь город.
Двухкомнатная малогабаритка в блочной девятиэтажке досталась Жене от бабушки. Когда-то давно это был сравнительно новый и зеленый район, только начинавший застраиваться панельными башнями. Теперь Алексей не узнавал его: на каждом шагу пестрели витрины магазинов, деревьев почти не осталось, а девятиэтажки полностью потерялись в соседстве с домами-великанами.
Он долго топтался на лестнице, прежде чем решился позвонить в дверь. Открыли сразу же.
Посреди тесноватой прихожей стояла женщина неопределенного возраста. Старый застиранный халат не скрывал, а наоборот, подчеркивал оплывшую талию, под глазами отчетливо обозначились морщинки, у корней крашеных волос проступала седина. Ей можно было дать и тридцать шесть, и все пятьдесят.
Женщина близоруко сощурилась, отчего морщинки под нижними веками стали резче, заметнее, затем лицо ее побледнело и напряглось.
– Господи, – она отступила назад, не отрывая взгляда от неожиданного гостя, – ты?
Если бы Алексей встретил ее на улице, то никогда бы не узнал. Эта толстая, усталая, некрасивая женщина не могла быть его Женей, красавицей Женей, гибкой и стройной, как испанка, с лукавым взором и горячими, влажными губами.
И тем не менее это была она.
– Что тебе надо? – в ее голосе слышалась враждебность, глаза смотрели настороженно и тревожно.
Алексей попытался улыбнуться.
– Женя, здравствуй. Не хочешь меня впустить?
– Не имею ни малейшего желания. – Она немного успокоилась, но все равно была на взводе, готовая каждую секунду встать в оборону.
Он покачал головой.
– Даже тюремный срок когда-нибудь заканчивается. Я же не прошу ничего, кроме разрешения войти в квартиру.
Женя быстро оглянулась на плотно закрытую дверь комнаты. На лице у нее отразилось сомнение.
– Ты что, не одна? – догадался Алексей. – У тебя мужчина?
– Как ты сказал? – переспросила она и вдруг расхохоталась, неудержимо, весело. Щеки ее порозовели, поза стала более непринужденной.
Алексей глядел на нее с недоумением.
– Ты… чего? Что с тобой?
Женя, продолжая смеяться, отерла ладонью выступившие на глазах слезы.
– Ой, ей-богу, умора. – Она посторонилась, освобождая дорогу. – Ну, проходи. Проходи, раз пришел.
Алексей неуверенно переступил через порог.
– Почему ты смеешься?
– Чтоб не плакать. – Женя перестала хохотать так же резко, как начала. Ее лицо вновь стало серьезным и замкнутым, только глаза слегка поблескивали. – О каком мужчине ты говоришь? Посмотри на меня. Внимательно смотри, если у тебя еще хорошее зрение! – Она повернулась к нему одним боком, потом другим, будто демонстрируя новое платье. – Мне сорок, а выгляжу я на шестьдесят. Жирная, страшная, да… и не в том дело, – она безнадежно махнула рукой. – Внешностью можно заняться, что-то подправить, подмазать. А вот нутро… нутро, Алеша, не омолодишь, как ни старайся. Внутри я давно старуха древняя, не тянет меня на мужиков. Единственный, кто был, – это ты. Насытилась по горло, не хочу больше.
Алексей чувствовал, как его охватывает глубокая тоска, но в то же время понимал, что должен выслушать Женю, все, что она ему скажет, до последнего слова.
– Лида… дома? – спросил он глухо, когда та умолкла.
– Вот оно что. – Женя понимающе кивнула. – Вспомнил, наконец. Поздновато, не находишь?
– Ты сама хотела, чтоб так было, – не выдержал Алексей. – Не пускала меня, бегала, скрывалась.
– А что надо было делать? – запальчиво произнесла она. – Ждать, пока ты нас укокошишь? Я и сейчас тебя боюсь, честное слово, через столько лет. – Женя устало ссутулилась, опустила плечи. Стояла, понурив голову, старая, несчастная, пронзительно одинокая.
У Алексея перехватило дух от жалости и стыда. Надо было что-то сказать, утешить ее, успокоить.
– Женя, – он осторожно дотронулся до ее плеча и тут же почувствовал, как она сжалась, ощетинилась, будто еж. – Давай не будем вспоминать старое. Я хочу увидеть дочь. Пожалуйста, прошу тебя!
– Лида занята, – проговорила Женя, и тон ее больше не показался Алексею враждебным. Просто равнодушный, нейтральный, без особой приветливости, но и без явной неприязни. – У нее сейчас друзья из лицея. Подождешь?
– Если позволишь.
– Чего уж, – она захлопнула дверь у него за спиной, – идем на кухню, что ли, посидим. Только обувь сними, у меня ковры.
Кухня оказалась чистенькой и уютной. Она выглядела довольно просторной, несмотря на малый метраж, в обстановке чувствовался хотя и скромный, но достаток: стены украшали нарядные обои, на полу лежала кафельная плитка, в углу высился новый холодильник. Кухонный гарнитур тоже был модный, с иголочки, в углу у окна стояла замысловато расписанная напольная ваза с колючим камышом на тонком стебле.
– Присаживайся. – Женя пододвинула крепенький сосновый табурет и распахнула дверцу холодильника. – Есть будешь?
– Нет, что ты, я сыт.
Она подняла голову, и в ее взгляде проскользнула беззлобная насмешка.
– Не больно заметно. Вид у тебя, как у пса бездомного. Так и хлещешь водочку, точно компот? Вот уж верно, наградил бог здоровьем – другой от такой жизни давно бы копыта отбросил, а ему хоть бы хны. У меня рассольник и котлеты, твои любимые, куриные.
Алексей ничего не отвечал, глядя, как Женя не спеша достает вместительную кастрюлю и сковородку, ставит их на плиту, щелкает зажигалкой.
Она слегка убавила огонь и уселась за стол напротив него. По-бабьи подперла щеку ладонью, знакомым движением откинула со лба челку.
– Как живешь-то, рассказывай?
– Нечего рассказывать, – мрачно произнес Алексей, – плохо живу. Оттого и пришел.
– Сам виноват, – спокойно проговорила Женя. – Захотел бы, все могло иначе быть.
Алексей моментально почувствовал, как закипает в нем давнишняя обида.
– Не могло быть иначе! Не могло! Ты первая начала. Если бы тогда, в восемьдесят девятом, не уперлась, поехала бы со мной… А! Да что говорить! – он с досадой махнул рукой.
– Вот здорово. – Женя резко выпрямилась на табурете, и ее глаза зажглись злым азартом. – По-твоему, выходит, я крайняя? Бросила тебя, бедненького, на произвол судьбы, а сама умыла руки? А что было до твоей вшивой Песчанки – ты забыл? Скажешь, я мало ждала? – Она принялась с ожесточением загибать пальцы. – Сначала четыре года до свадьбы, потом в Наро-Фоминске в общаге торчала,
