Девочка у моста - Арнальдур Индридасон
Полицейские говорили, что расследование пока продолжается, хотя нападавшие на ее сына уже арестованы. Женщина не могла даже себе представить причин, по которым молодого человека похитили и подвергли таким страшным истязаниям. Ей было только известно, что это связано с крупной партией наркотиков, стоившей огромных денег и так и не переданной заказчику. Женщина также знала, что в дело была замешана и девушка, которую обнаружили в комнате Ласси мертвой со шприцем в сгибе локтя. Мать попросила полицейских раскрыть ей подробности случившегося и узнала, что вероятнее всего в смерти девушки Ласси не виновен, однако можно с почти полной уверенностью утверждать, что они оба были причастны к перевозке той самой партии наркотиков, и в связи в этим Ласси находится под следствием. Поэтому как только он окончательно придет в сознание, в его интересах будет сотрудничать с полицией, чтобы помочь ей разобраться в деталях происшествия.
Дни напролет мать размышляла о своем сыне и о том, как он докатился до такой жизни. Она задавалась вопросами о причинах того, почему с ним всегда происходили тридцать три несчастья – «вишенкой на торте» стало его превращение в заядлого наркомана – в отличие от двух его братьев, хотя они все выросли в одной и той же семье. Ответов она не находила. В детстве Ласси был совершенно обычным ребенком и никаких проблем родителям не доставлял. Правда, в школе его, бывало, дразнили одноклассники. Сам Ласси об этом много не рассказывал, но мать о травле знала, поэтому поспешила перевести его в другую школу. Однако история повторилась и здесь, и, получив обязательное образование, учиться дальше Ласси не пошел. Уже тогда он пристрастился к алкоголю и пил за чужой счет, поэтому постоянно был должен денег людям, которые без зазрения совести над ним издевались.
И вот теперь он лежал на больничной койке с таким умиротворенным выражением, которого мать не видела на его лице с тех самых пор, как Ласси был ребенком. Проклиная злодейку-судьбу, она всеми фибрами души желала, чтобы братья Ласси оказались правы: пусть этот страшный опыт заставит его пересмотреть свою жизнь и распрощаться с пагубными пристрастиями, чтобы матери больше никогда не пришлось сидеть в больничной палате, наблюдая за тем, как ее сын балансирует между жизнью и смертью.
Подняв глаза от книги, женщина увидела, как мимо палаты прошел врач почтенного возраста в белом халате со стетоскопом на шее. Поскольку признаков того, что Ласси скоро проснется не было, она решила ненадолго выйти и выкурить сигаретку. Незадолго до этого молодая медсестра в белых сабо заглянула в палату и поинтересовалась, не желает ли она кофе. Когда девушка вернулась с чашкой дымящегося напитка, мать Ласси спросила, есть ли на этаже место для курения – может, на балконе. Медсестра ответила, что курение воспрещено на всей территории клиники, поэтому, чтобы покурить, ей придется спуститься на парковку.
– Понимаю. Лучше бы мне, конечно, вообще завязать с курением, – сказала женщина, принимая из рук медсестры чашку с кофе. – Но пока все никак не могу…
Минула пара минут, после того как мать Ласси вышла, и в палату заглянул врач, чтобы проверить состояние пациента. Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы прочесть показания приборов, к которым был присоединен Ласси, пролистать его медицинскую карту, пробежать глазами список препаратов, которые ему вводились, и убедиться, что все в порядке. Совсем скоро молодой человек выйдет из комы – это лишь вопрос времени.
Врач задержался в палате еще на полминуты, а затем вышел в коридор и удалился, не привлекая ничьего внимания.
54
Одним из имен, что Конрауд нацарапал на клочке бумаги, пока находился в цокольном этаже Вивильсстадира, было Катрин Андрьесдоуттир. Он знал, что женщине уже далеко за восемьдесят и после недолгих поисков обнаружил, как ему казалось, именно того человека, которого искал. Возраст, по крайней мере, совпадал. Он позвонил по указанному в телефонном справочнике номеру, и женщина на другом конце провода подтвердила, что в пятидесятые годы она действительно лечилась в диспансере. Плюс ко всему, она с удовольствием согласилась на его визит: гости к ней захаживали нечасто, так что посещение Конрауда было для нее прекрасным поводом разнообразить свою рутину.
Катрин была вдовой и проживала в доме, обитателями которого являлись пожилые люди. Работавшая там вахтерша оказывала жильцам различные услуги, в том числе готовила еду для тех, кто ее об этом просил. Катрин с улыбкой поведала Конрауду, что с готовкой пока прекрасно справляется и сама, так что повара ей не требуются. Он поинтересовался, как ей здесь живется, присаживаясь на предложенный хозяйкой стул. Катрин ответила, что ее все устраивает. Бодрая и словоохотливая, она произвела на Конрауда приятное впечатление. Катрин хорошо помнила свое лечение в Вивильсстадире и отметила, что персонал диспансера был достоин самых высоких похвал: все – от заведующего до последней санитарки – были заботливы и обходительны. Катрин клали в диспансер трижды – каждый раз по причине туберкулеза – и она входила в самую первую группу пациентов, которых лечили новыми препаратами, благодаря которым болезнь была со временем искоренена.
– В диспансере работали замечательные люди. Они из кожи вон лезли, чтобы наше пребывание там было приятным – насколько возможно, разумеется. В конце концов, диспансер – это ведь не курорт, – покачала головой старушка. – Когда бушевал туберкулез, страдальцев через Вивильсстадир много прошло. Болезнь-то ведь это была страшная – сколько людей покалечила и поубивала! В том числе и молодых – вернее, в первую очередь молодых. Мне вот всего одиннадцать лет было, когда я попала в диспансер – сначала были легкие поражены, потом и… ну, в общем, молодежь чаще всех страдала.
– А вы не помните среди пациентов некоего Лютера? – спросил Конрауд. – У него был туберкулез костей, и он хромал.
– Лютера?
– Лютера К. Ханссона. Он был гораздо старше вас – родился в двадцать первом году.
Женщина наморщила лоб под копной седых волос. Вокруг ее дородной фигуры витал аромат только что испеченного хлеба. Через пару мгновений она покачала головой:
– Нет, что-то не припоминаю…
– Он был хромоногий, – повторил Конрауд. – Лечил его доктор по фамилии Хейльман.
– Мне очень жаль, но мне это ничего не говорит.
Конрауд не мог решить, насколько далеко ему стоит заходить со своими вопросами и как сформировать главный из них.
