Стивен Хантер - Точка зеро
Оглядевшись вокруг, Свэггер увидел новые свидетельства того, что Боджер знал свое дело. Холодильник с пивом: гениальный ход. Никакой снайпер не сможет сделать прицельный выстрел, никто не обойдет сбоку, а такого профессионала, как Боджер, нисколько не смутят шоковые гранаты и прочая дребедень, отвлекающая внимание. Внутрь вела только одна дорога.
Ник возбужденно замахал рукой, подзывая их к себе.
— Так, — хриплым шепотом произнес он на ухо Крусу, — вот что мы имеем. У Боджера заложница, какая-то женщина, которой не посчастливилось оказаться здесь. Он грозится, что, если ты не войдешь к нему, он размозжит ей голову пулей, после чего выскочит из холодильника, паля направо и налево. Выбор за вами, Крус. Никто не скажет вам слово, если вы откажетесь. Должен вас предупредить, ваши шансы остаться в живых между ничтожными и нулевыми.
— Я все понял.
— Мемфис, проклятие, ты не можешь отправить его туда! — закричал Свэггер. — Боджер просто пристрелит его и с сознанием выполненного долга пустит себе пулю в висок!
— Решать ему, — напомнил Ник. — Крус, скажите одно слово, и я направлю туда спецназ под завесой шоковых гранат. Возможно, Боджер блефует, возможно, у него кончились патроны, возможно, в конечном счете он не сможет прикончить невинную женщину и выберет судьбу Джимми Кэгни,[74] и все кончится благополучно.
— А нельзя просто взорвать холодильник? — спросил Свэггер. — Зайти сзади?
— Здание старое, стены толстые. Заряд, достаточно мощный, чтобы проделать дыру, убьет обоих.
— Где мой маленький друг? — послышался пронзительный крик сидящего в холодильнике Боджера. — Я хочу увидеть своего маленького друга. Мы вместе служили в Афганистане, вам это известно? Мы боевые друзья! — Его крик закончился сухим хриплым смехом. — Если прямо сейчас малыш Рей не войдет в эту дверь, настанет пора замочить сучку! — снова заорал он. — Готовьтесь, это конец мамаши Шатсуорт Осборн. Я знаю, что Крус здесь. Я слышал, как подъехала машина.
Встав, Рей стащил с себя бронежилет и отшвырнул в сторону дурацкую кевларовую каску.
— Хорошо, — сказал он, — я иду. — Он повернулся к Свэггеру. — Извини, старик. Мне не захочется жить в мире, в котором эта женщина умрет, а я останусь в живых. — Он развернулся. — Боджер, не стреляй. Это Крус. Я иду к тебе.
Боб протянул было руку, чтобы прикоснуться к сыну, не в силах отмахнуться от горькой мысли: «Нет, это неправильно, я же только что его нашел!», чувствуя, как из глубины колодца, о существовании которого он даже не подозревал, поднимается волна боли и страха. Но Рей уже шагнул в распахнутую дверь и скрылся в холодильнике.
Свэггер подумал, что вот он, самый страшный кошмар войны. Он стрелял сам и стреляли в него, он убивал ножом, испытывал жуткий ужас, выматывался до полного истощения, видел, как ребят, выполнявших его приказы, разрывало на куски. Ему здорово доставалось с полдюжины раз, он чувствовал страх при виде крови, собирающейся в бесконечные озера, испытывал панику, молил бога пощадить его, судорожно вжимался в землю, стараясь укрыться от посланцев смерти, ищущих его, — он испытал всё. Но нет ничего хуже, чем посылать на смерть сына. Свэггер беззвучно заплакал.
Холодильник с пивом,
продовольственный магазин «Хиэр фор фуд»,
2955, Висконсин-авеню,
центр Джорджтауна,
Вашингтон, округ Колумбия,
21.48
Сначала Крус ничего не смог разглядеть. По какой-то причине холодильник внутри был затянут легкой дымкой. Он увидел лишь стеллажи высотой по плечо и сверкающую алюминиевыми боками экспозицию всех ведущих мировых сортов пива. Но затем Рей услышал дыхание и проследил, откуда оно доносилось. Заглянув за последний стеллаж, он увидел Боджера и женщину, переплетенных вместе у дальней стены.
Лицо дамы застыло в ступоре. Похоже, она потеряла всякую надежду и находилась в полубессознательном состоянии. Боджер прижимал ее к себе, обвив ногами ее бедра. «ЗИГ-Зауэр» с взведенным курком находился в дюйме от ее уха. Боджер высунулся из-за головы женщины, и Крус впервые смог хорошенько его разглядеть: поразительно привлекательный мужчина с отросшим ежиком светлых волос на голове, суровым широким лицом, тонкими щеками под нависшими балдахинами скулами и свирепыми обезумевшими глазами воина.
— Боджер, отпусти ее, черт побери. Она…
— Заткнись, щенок, это мой танец, я заплатил оркестру.
Рей застыл, чувствуя на себе взгляд противника.
— Столько с тобою хлопот, а ты — жалкая тощая крыса. Проклятие, если бы я в трех случаях оказался хоть на микросекунду быстрее, ты пополнил бы списки мертвых. У тебя рефлексы как у кошки, твою мать. Что, козел, думаешь, сможешь увернуться и от этого?
Оторвавшись от уха женщины, «ЗИГ» плавно повернулся в сторону Рея, точно в центр груди. Указательный палец Боджера принялся ласкать спусковой крючок.
— Это не война, — заметил Крус. — Это казнь. Такой солдат, как ты…
— Заткнись, ублюдок! Я потерял двоих замечательных парней, пытаясь замочить тебя. Известно ли тебе, как трудно найти таких хороших ребят?
— Я был знаком с одним таким. Билли Скелтон, младший капрал морской пехоты. Один подонок разорвал его пополам.
— В тот день ему не повезло. Знаешь, что я больше всего ненавижу в тебе, твою мать? Я чувствую это даже сейчас, хотя конец уже близок. Это твоя долбаная уверенность в своей моральной правоте. Вот ты стоишь передо мною, зная, что через три секунды я продырявлю пулей тебе сердце, и ничего не можешь с этим поделать, но по-прежнему считаешь себя святым, потому что поклоняешься какой-то сучке по имени Честь. И не понимаешь, что она стерва и отымеет тебя по полной, если только ей представится такая возможность. О да, у тебя есть кодекс. Честь, долг, родина. Semper fi, весь этот благочестивый вздор, истинная вера, патриотизм, День независимости, яблочный пирог и вся прочая ерунда из фильмов про войну сороковых годов. О, у тебя есть кодекс, сержант Крус, вот что дает тебе моральное превосходство.
Рей ничего не мог ответить на эти безумные бредни.
— Посмотри на меня. Посмотри на меня! — взвизгнул Боджер, и Крус заставил себя посмотреть прямо в глаза этому человеку.
— Знаешь что, малыш, легко умереть за то, во что веришь. Я видел это десять тысяч раз, и это не так уж и захватывает. Знаешь, что трудно? А трудно вот что: умереть за то, во что не веришь. Вот с чем сталкивались самураи. Они умирали за своего господина, который, как они прекрасно знали, был жалким трусом, подлецом и мошенником. Но они все равно шли на смерть. Вот каким был их кодекс, и я скажу, что это намного труднее, чем та показуха, которую ты называешь патриотизмом. — Его глаза сверлили Рея насквозь. — Вот наш кодекс, козел. Те, кто в день, когда небо обрушилось и земля разверзлась, выполнили свой долг наемников, получили плату и умерли.
Улыбнувшись, он поднес пистолет к виску и вышиб себе мозги.
Парк имени Джорджа Вашингтона,
север штата Вирджиния,
22.19
Сначала, свернув с ярко освещенной круговой магистрали под названием «Кольцо», они ничего не увидели. Деревья по обе стороны дороги, крутые откосы насыпи, мутные огни домов, цивилизация за шумозащитными экранами, движение быстрое и по-прежнему слишком оживленное. Биляль вел машину особенно осторожно, с огромным трудом справляясь с бесконечно возросшим напряжением: конец был так близок, ждать осталось совсем недолго.
Но затем сплошная полоса погруженных в темноту деревьев разорвалась, слева вдалеке показалась река, а за ней, освещенный, словно театральные подмостки, раскинулся сам город.
— Да, это не Париж, — пробормотал профессор Халид. — Когда я впервые увидел Париж — о, то было зрелище. Но ничего, довольно милый. Такой белый.
Огромный город простирался на противоположном берегу реки, сияя в отраженном свете сразу двух источников, воды внизу и низко нависших облаков вверху.
— Ха, — презрительно заметил доктор Фейсал, — город как город. Ничего чудодейственного в нем нет. Знаешь ты его название или не знаешь, это просто лишь скопление кварталов городской застройки с несколькими памятниками, более красивое ночью в своем одеянии из огней, чем при свете дня, когда обнажается его показное безвкусие… Нас что, ждут? Смотрите!
Он указал вперед. Там действительно что-то происходило. За высокими арками моста, переброшенного через реку, слева на крутом берегу виднелось скопление зданий в готическом стиле. Где-то над ними или чуть позади беспорядочный рой кружащих вертолетов, безумие взметнувшихся ввысь прожекторов, а на земле, увиденное сквозь просветы в лабиринте улиц, — самое настоящее столпотворение, озаренное множеством полицейских огней, быстро мигающих красным и синим цветами.
