Полина Дашкова - Вечная ночь
Куда сложнее оказалось жить дальше в вечной ночи, не вылезая из толстой шкуры.
* * *Перед сном Соловьёв опять просмотрел список расшифрованных абонентов, подумал, что обязательно надо будет завтра звякнуть профессору Гущенко, расспросить его о Давыдовском душителе. Он должен помнить. В той серии действительно много общего с нынешней. Права Оля, прав старик Лобов. Почерк очень похож на Молоха.
— Что ещё? — бормотал Соловьёв в подушку. — Валентин Куваев. Певец Вазелин. Им занимается Антон. Я всё-таки попытаюсь поговорить с Зацепой. И попробую осторожно выйти на Грошева, под каким-нибудь невинным предлогом. На завтра, то есть уже на сегодня, остаются ещё двое: Родецкий Борис Александрович, Дроздова Ирина Павловна.
Ика. Существо из тайной жизни Жени. А может быть, просто подружка? Нет, она обязательно должна что-то знать. Ей двадцать два года, но выглядит младше Жени… сирота… живёт с как бы писателем Марком… он написал роман про клонов… Порнографа Молоха из Интернета тоже зовут Марк…
Дима уснул, ему приснилось, как они с Олей идут вдвоём по сосновой роще. Непонятно, какое время года, тепло или холодно, солнца нет, освещение странное. Светло, все видно, а сверху мрак, ночь, без луны, без звёзд, чёрная бездна. Нельзя понять, где источник света.
Под ногами тоже бездна. Ощущение такое, будто ступаешь по упругой массе, вроде твёрдого студня. Сосны стоят слишком ровными рядами, и совершенно одинаковые.
Промежутки между стволами с каждым их шагом становились все уже и скоро сосны сомкнулись в сплошные глухие стены. Оля не замечала этого, смеялась, просто покатывалась со смеху. Дима видел, что коридор, по которому они идут, заканчивается плотным туманом или облаком, сотканным не из воды, а из чёрных чернил.
Оля смеялась, тянула его вперёд, в этот чернильный мрак. Он пытался удержать её. Рука её выскользнула, и она побежала. Он бежать не мог, ноги стали ватными, не слушались. Он звал её, кричал, но звука не было. Она вдруг обернулась, и он ясно увидел, что она вовсе не смеётся, а плачет.
Чернота, в которую она бежала, была живой, как гигантская чернильная медуза. Там, внутри, что-то шевелилось, тяжело переваливалось, пульсировало. Диме удалось сдвинуться с места, только когда Оля исчезла. Эта гадость как будто всосала её. Он подошёл и тоже оказался внутри.
Ночной лёд, или заледеневший мрак, вот что это было. Внутри можно передвигаться, только очень медленно. Плотное ледяное пространство влажно хрустело. Глаза привыкли к темноте, и Дима разглядел, что идёт по озеру. Все то же ощущение упругого студня под ногами. Мрак внизу был гуще, но все равно сквозь толщу просвечивали какие-то водоросли, камни, и слышен был глухой, далёкий плеск воды.
Впереди отчётливо виднелся высокий забор, открытые ворота. За воротами дом, трёхэтажный небольшой замок, построенный с претензией на роскошь. Колонны, башенки. Когда Дима подошёл ближе, он увидел, что это только плоский фасад, стоило ступить на полукруглую ступеньку крыльца, и все развалилось в труху.
Он стоял один посреди пустоты. Где-то внизу, под ногами, слышался шорох. Там, завёрнутые в толстую мутную плёнку, копошились люди, клубок человеческих тел. Как будто кто-то сбросил их в гигантский пластиковый мешок. Они пытались выбраться, задыхались, Дима видел головы, руки, ноги. Он заметил, какое все это маленькое, и понял, что там, в мешке, дети. Он бросился к ним, стал раздирать плёнку, она оказалась жирной и скользкой, она была как слой масла. И прямо под этим мутным слоем белело лицо Оли.
Мрак рядом с ним медленно сгустился и образовал чёткий силуэт. Фигура мужчины одного с ним роста. Куртка с капюшоном. Широкие плечи. Под капюшоном чёрная пустота, только два мутных беловатых пятна там, где должны быть глаза. Существо протянуло руку в белой резиновой перчатке. На ладони лежала прядь каштановых волос. Это были Олины волосы.
Дима врезал кулаком в пустоту под капюшоном, кулак прошёл насквозь, существо тихо рассмеялось и стало таять.
В руке осталась ноющая боль. Внизу, в пропасти, уже ничего не было. Оглядевшись, он обнаружил, что стоит один посреди той же рощи. Под ногами обычная земля, усыпанная сухой хвоей. Над головой тёмно-зелёные кроны и сизое рассветное небо.
Он проснулся весь в ледяном поту и в слезах. Правая рука ныла нестерпимо. Впрочем, она часто ныла. Много лет назад пьяный коллега грузчик уронил на неё ящик с консервами.
Глава двадцать третья
Проще всего было позвонить и спросить, что случилось, почему её светлость Женечка не пришла на концерт. Но Вазелин уговаривал себя не делать этого. Он знал, как легко наглеют женщины. Стоит показать, что она нужна тебе, и начинаются фокусы. Конечно, она обиделась, что он не пригласил её к себе в воскресенье вечером. Но он не виноват, у него дома была Наташка. Не мог же он позвонить и сказать: «Слушай, Натаха, ты давай-ка, уматывай, я сейчас с Женей приеду».
Конечно, если бы Женя заранее предупредила, тогда другое дело. Но она заявила, что хочет к нему на всю ночь, только когда они сели в такси. Ещё не хватало выполнять каждый её каприз!
Он ей нужен, а не она ему. Он, звезда, снизошёл, обратил свой звёздный взор на неё, пигалицу. Сколько таких, как она, готовы ради одного лишь его автографа мёрзнуть, мокнуть, давиться в толпе, драть глотку, выкрикивая его сценическое имя!
Вазелин никогда ни за кем не ухаживал, никогда не добивался женского внимания. Ему приходилось чаще отбиваться, чем добиваться. Чем небрежней и циничней вёл он себя с юными гламурными барышнями, тем отчаянней они к нему льнули. В интервью и на ток-шоу, рассуждая на пикантные темы, он иногда цитировал Пушкина, в собственной интерпретации: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нам она даёт». Всегда часть публики поддерживала его смехом, аплодисментами. Вазелин знал, что пока существует эта часть, у которой мозги расположены ниже пояса, он не пропадёт.
Себя самого он видел современным Казановой, правда, подчёркивал, что времена изменились и свои победы он таковыми не считает, поскольку понятие «победа» предполагает некую борьбу. А ему, Вазелину, прекрасные дамы сдаются всегда добровольно, без боя, да ещё встают в очередь и норовят накормить, носки постирать и шнурки погладить.
Когда его спрашивали, почему он до сих пор не женат, он отвечал, что не выносит однообразия, семейная жизнь — это скучно. Чтобы оставаться в творческом тонусе, он должен постоянно стремиться к чему-то новому, свежему. Вечный поиск совершенства — вот его стихия. Смена впечатлений бодрит. Стоячая вода тухнет.
Допустим, он женится, а потом встретит кого-то лучше, и что тогда? Прекрасных женщин много, а он один. Последний и единственный русский бард, поэт, красавец. Если он соединится с какой-нибудь дамой, другие дамы лишатся надежды и будут чувствовать себя обделёнными. Разве это справедливо? Каждая должна иметь свой шанс.
Вазелин никогда не стеснялся говорить о себе возвышенно. Называл себя «солнцем русской поэзии». И никто не возражал. Все только улыбались. Это воспринималось как шутовство, самоирония. Ведь надо быть совсем уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Разве кому-то могло прийти в голову, что Вазелин идиот? Даже заклятые враги считали его умным, оригинальным, интересным человеком.
Его любили приглашать на ток-шоу. Присутствие Вазелина гарантировало если не скандал, то провокацию. Это нужно для рейтинга.
Он никогда не отказывался. Он выработал для ток-шоу специальную улыбку кота, обожравшегося сметаной, и голос его становился совсем низким, медленно тягучим, с хрипотцой, и разыгрывал он всегда одно и то же: этакий утомлённый половой гигант, Клеопатра мужского пола и Кама-сутра в одном флаконе.
На самом деле, кроме толстой хлопотуньи Наташи, никто носки ему не стирал и шнурки не гладил. Вообще, если и любили его люди, то лишь издалека, когда он пел на сцене или торчал в телевизоре. Стоило немного приблизиться к нему, и обдавало холодом, глобальным пофигизмом. Ему ни до кого, кроме самого себя, не было дела.
Гламурные барышни легко, из любопытства, прыгали к нему в койку и быстро ускользали разочарованные, в поисках новых приключений. Он был не ахти какой мужчина. В постели грубый, тупой, однообразный. В быту ленивый, неопрятный. Редко мыл голову, забывал чистить уши и менять носки. При всём том опасался, что найдётся какая-нибудь бойкая хитрая особа, которая его на себе женит.
Откуда взялся в нём этот страх, он сам не знал. Едва познакомившись с барышней, оценив её экстерьер, престижность появления с ней на разных тусовках, он почему-то сразу начинал видеть в ней потенциального врага. Вдруг как-нибудь исхитрится и окольцует его? Страх добавлял льда и скуки в каждую новую связь.
— Дурак, — говорил ему продюсер, — женитьбы и разводы — это тоже реклама. Сколько там у тебя романов, никого не беспокоит. Чтобы беспокоило, нужно трахать только звёзд: спортсменок, телеведущих, балерин. Да ещё дарить своим подстилкам «Мерседесы», квартиры, шубы, бриллианты. Тогда твоей любовью люди заинтересуются, станут обсуждать, писать. А так — хоть всех клубных девок поимей. Кому дело до голой низкой физиологии? Интересно про высокое, про бабки. Чем больше бабок, тем интересней. Официальный брак — это имущественная сделка, а потому хороший информационный повод.
