Карло Фруттеро - Его осенило в воскресенье

Она отрицательно покачала головой, отказываясь поддержать это фальшиво-игривое начало. Я, безусловно, взял неверный тон, подумал он, а вслух сказал:

— Хорошо.

Поднялся и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину, как следователь в слабых фильмах. И еще как в плохой комедии отец, юная дочь которого по молодости и неопытности попала в скверную историю, снова подумал он.

— Ну, так что же мы натворили? — не без сарказма поинтересовался он.

Анна Карла не приняла и этого тона.

— Комиссар, я не девочка, — только и сказала она. — Вы должны задавать мне вопросы, так задавайте их.

Сантамария снова сел за письменный стол. Все его сомнения, попытки сохранить светскость даже при необычных обстоятельствах были просто смешны перед лицом этой женщины, привыкшей и в самые трудные минуты держаться, как это подобает женщине ее круга. Вот что значит воспитание, сила традиций, строгих и выработанных венами правил поведения.

Покорившись неизбежности, он повел допрос, как того требуют традиции полицейские.

— Что вы можете сказать об этом Ривьере?

— Я его почти совсем не знала. Он был другом Массимо, но у нас в доме не бывал. В тех редких случаях, когда я его встречала вместе с Массимо, он вел себя вполне пристойно. И показался мне скромным молодым человеком.

— Надо думать, это была дружба двух гомосексуалистов?

— Да, по-видимому. Массимо говорит об этом лишь вскользь, но и скрывать никогда не пытался. Возможно, в юности его мучило, как на это посмотрят другие, но потом он успокоился. Ведь теперь такие вещи уже никого не удивляют и не шокируют.

— Верно… Значит, вряд ли можно предполагать, что Массимо вел двойную жизнь, имел еще и невесту, которая ничего не знала, и боялся публичного скандала?

— Нет, это исключено. Я понимаю, Массимо вызывает у вас серьезные подозрения, но страх как мотив преступления не годится. О том, что Массимо — гомосексуалист, все знают и так.

— Мы всегда должны начинать с самых банальных мотивов, — пояснил Сантамария.

— Да, конечно. Простите за наивность.

— Другим мотивом, не менее банальным, могла быть ревность. Вы случайно не знаете, не подавал ли Ривьера повода для…

— Не знаю. Да Массимо и не стал бы со мной говорить об этом.

А если бы и говорил, то она ни при каких обстоятельствах не сообщила бы этого полиции, подумал Сантамария, уловив в ее голосе нотку недоверия. В высшем свете это называется сдержанностью, а в народе — круговой порукой. Очень много людей по тем или иным причинам не желают быть откровенными с полицейскими. Если мне доведется начать жизнь заново, я стану психоаналитиком, поклялся себе Сантамария. Ведь им даже платят за возможность пооткровенничать.

— Разумеется, я не смею утверждать, что хорошо знаю синьора Кампи, — проникновенно сказал он, — но мне показалось, что он… человек уравновешенный.

— Так оно и есть! — подтвердила Анна Карла. — Он ни от кого не требует особого внимания или рабской преданности. Это не в его характере. В отношениях с людьми он никому не навязывает свою волю.

— Да, но здесь мы сталкиваемся с особыми, весьма сложными отношениями, — заметил Сантамария, поглаживая несуществующую бородку. — Возможно, они были привязаны друг к другу куда сильнее, чем вам казалось.

Анна Карла пожала плечами:

— Не знаю. Но мне представляется, что Массимо не из тех, кто способен на сильную страсть.

— Ни к Ривьере, ни к кому-либо другому… до Ривьеры?

— О личной жизни Массимо мне ничего не известно.

Она снова захлопнула дверь перед самым его носом.

Увы, придется отказаться от психоанализа.

— Вы знали, что синьор Кампи будет в «Балуне»?

— Нет. В четверг, когда я его об этом спросила, он ответил, что в «Балун» не поедет.

— А после четверга вы больше его не видели?

— Нет, вчера я собиралась ему позвонить, но потом… раздумала.

Она почему-то покраснела. Быть может, она долго говорила с ним о его делах, и Кампи излил ей душу или же обронил неосторожную фразу, которая могла его теперь, после убийства Лелло, скомпрометировать?

— Ну а сегодня утром, когда вы их встретили, вы не заметили в их поведении ничего необычного?

Из любви к точности, а может, чтобы замести следы, она пояснила:

— Они не были вместе. Вначале я встретила Ривьеру, одного. Как я поняла, они разминулись и искали друг друга в разных кафе.

— Иными словами, вы увидели Ривьеру до того, как он встретился с Кампи?

— Совершенно верно. Я возвращалась, чтобы вернуть колокольчик, и мы прошли вместе почти до «Балуна».

— Ну и что вам Ривьера по дороге говорил? Каким он вам показался?

Она презрительно усмехнулась одними уголками рта и ответила пренебрежительно и равнодушно:

— Таким же, как всегда. Мы поговорили о разных пустяках. Ведь у нас и знакомство-то было шапочное.

После своего визита на виа Бертоле Сантамария убедился, что Ривьера не был вхож в высший свет и даже на короткое время не стал предметом светского любопытства или забавы, как это могло случиться с ямайским танцовщиком, декоратором и даже мелким воришкой с окраины. Но именно поэтому Сантамарии показалось странным, что Анна Карла отозвалась о Ривьере столь небрежно. Поспешность ответа как-то не вязалась с ее надменным тоном.

— А что было потом?

— Ровным счетом ничего. Ривьера отправился искать Массимо в маленьком кафе.

— Когда же вы их увидели снова?

— Я встретила Массимо в кафе на площади и сказала ему, что его ищет Ривьера, — уточнила Анна Карла. — Немного погодя Массимо вернулся в кафе уже вместе с Ривьерой, потому что забыл плащ.

— И затем?

— Затем мы все вместе вышли из кафе и стали наугад бродить по улицам.

— Массимо и Ривьера были настроены дружелюбно? Вы не почувствовали никакой напряженности между ними?

— Я ничего такого не заметила. К тому же, кроме нас троих, там были еще американка, Федерико Симони…

— Знаю. Мы постараемся его разыскать, чтобы поговорить и с ним.

— Но Федерико не было, когда произошло… несчастье. Он ушел до этого.

— Однако и он, возможно, что-либо припомнит, — заметил Сантамария. — Ведь вы же вспомнили про пестик от ступки.

Анна Карла скорчила брезгливую гримасу, из чего Сантамария заключил, что из этого Федерико вряд ли удастся выудить что-нибудь путное.

— За то время, что вы бродили по улицам, вам не довелось еще раз оказаться наедине с Ривьерой?

— Нет, Ривьеру я вообще больше не видела. В какой-то момент мы разбрелись кто куда, знаете, как это бывает в «Балуне».

— Вы и с синьором Кампи больше не встречались?

— Да, и с ним тоже.

— Если я вас правильно понял, он был вместе с Ривьерой, когда вы видели его в последний раз?

— Да.

— Куда они собирались идти?

— Стояли и смотрели на старые картины. Потом я ушла, а что было дальше, не знаю.

— Куда же вы пошли?

— Побродила по улочкам… Затем подогнала поближе машину. А примерно в час дня пошла на пьяцца Коттоленго, где мы все договорились встретиться.

— И что? Остальные уже были на месте?

— Нет. Я прождала их ровно до восьми минут второго. Я это точно помню, потому что посмотрела на часы.

Она снова слегка покраснела. С чего бы вдруг? — подумал Сантамария. Разве человек не может взглянуть на часы?

— Ну, и когда же появились остальные?

— Почти сразу.

— Все вместе?

— Нет, первой пришла американка, затем Бонетто, а минутой позже подошел и Массимо.

— А может быть, через несколько минут?

— Нет, ровно через минуту, ну самое большее через две.

— С какой стороны появился Массимо?

Анна Карла сосредоточенно наморщила лоб. Возможно, она обдумывает, как ответить, боясь, что ее показания могут быть опровергнуты американкой или Бонетто?

— Не помню, я не обратила на это внимания.

— Со стороны склада?

— Право, не помню. Когда я его увидела, он уже подходил к нам.

— Каким он вам показался?

Она снова сосредоточенно наморщила лоб, словно свидетель, пытающийся говорить только правду или не солгать себе же во вред.

— Ну, во всяком случае, он никак не был похож на человека, который пять минут назад проломил голову своему другу. Впрочем, я не знаю, какой вид был бы у меня, если бы я…

— Словом, он не был взволнован или растерян. Вед себя как обычно?

Она поспешно подтвердила это.

— Как обычно. И уж совсем нелепо…

— Что вам показалось нелепым?

— Я понимаю, что полиция имеет основания подозревать Массимо. Но я знаю Массимо давно, и само предположение, будто Массимо мог совершить убийство, представляется мне диким. Не потому, что он мой друг, но просто это с его характером совершенно не вяжется.