Полина Дашкова - Питомник
– Стоп, – сказала Ира, – мы пришли. В бутике, отделанном под старину, с гипсовой лепниной и бежевыми плюшевыми креслами, не было охранника. Одинокая молоденькая продавщица сидела в уголке, уткнувшись в книгу. Мелодично звякнул дверной колокольчик. Продавщица встрепенулась, оторвала глаза от дамского романа.
– Добрый день. Я могу вам помочь?
– Нет, спасибо, – улыбнулась ей Света.
– Вы ищете что-то конкретное? У нас новая коллекция, посмотрите, пожалуйста, вот, совершенно очаровательные вечерние платья, остро-модная линия. Примерьте, – она сняла с вешалки сразу несколько вещей и проводила сестричек к примерочной. Тяжелые шторы задернулись. Продавщица вернулась за свой столик, взялась за книгу. Ее прервали на самом интересном месте, и она надеялась, что успеет дочитать главу до конца, пока девушки будут раздеваться, одеваться, разглядывать себя в зеркалах. Конечно читать на рабочем месте категорически запрещено, однако менеджер отправился обедать, охранник вышел покурить, так что стесняться некого. Да и вообще, лучше к клиенту не приставать. Здесь ведь не рынок, где принято хватать покупателя за руку и навязывать товар. Пусть девочки останутся наедине с шикарными моделями, пусть вдоволь налюбуются на себя, авось купят хоть что-то. Они сразу показались продавщице вполне перспективными покупательницами. От них веяло благополучием и уверенностью. Такие юные красотки-близняшки могли быть фотомоделями, манекенщицами, любовницами очень состоятельного человека.
«Интересно, они вдвоем обслуживают кого-то одного или у каждой есть собственный платежеспособный приятель?» – подумала продавщица. Впрочем, действие любовного романа в пестрой обложке было интересней магазинной рутины. Продавщица так увлеклась, что почти забыла о красотках в примерочной.
Сначала появилась Света в серебристой сетчатой тунике, оглядела себя в огромном зеркале, попросила у продавщицы посмотреть, что там тянет в пройме, затем выпорхнула Ирина в черном платье с открытыми плечами и пышной юбкой, потребовала ручное зеркало, чтобы разглядеть, как сидит сзади. Потом обе исчезли, и через три минуты появились уже в других моделях.
– Эти не убирайте, – заявила Света, – мы еще раз примерим.
– Да, конечно, – улыбнулась продавщица. Минут через десять у нее задвоилось в глазах, как будто спьяну, хотя, разумеется, она не пила ни капли. Даже голова немного закружилась от мелькания совершенно одинаковых лиц. Двойняшки были такими шумными, энергичными, двигались так стремительно, что продавщица не поспевала за ними. Вероятно, красотки решили перемерить все, что было в бутике. Одно казалось им слишком широко, другое узко, третье содержало синтетические волокна, а от них может быть раздражение на коже, в четвертое вырез был чересчур глубоким, пятое сковывало движения, у шестого провисал воротничок. Чем более кислым становилось лицо продавщицы, тем тщательней сестренки ощупывали ткань, вертели вещи в руках, выворачивали наизнанку. Чем сильней напрягалась продавщица, тем свободней вели себя клиентки, вскрикивали хихикали, поправляли макияж, расчесывали волосы, подробно, с шуточками, обсуждали достоинства и недостатки каждой модели. Они чувствовали себя как дома и еще ни разу не поинтересовались ценами.
– Ой, а как я тебе в этом рваном чулке? – спросила Ира, выплывая из примерочной в длинном облегающем платье из небесно-голубого эластичного бархата. На бедрах, на животе, на спине были фигурные прорези-дыры.
– Это «Шанель», – тихо заметила продавщица, – из последней коллекции.
– Угу, – кивнула Ира, – шинель. Кусок портянки. А кирзовые сапожки есть у вас? – Она ослепительно улыбнулась продавщице. – Шучу. На самом деле очень красиво. Просто класс.
– Вот, всегда так. Если ей что-то нравится, она начинает гадости говорить, – пожаловалась Света тоном заботливой мамы, – дурацкая привычка. Та-ак, а где здесь цена? – она стала перебирать многочисленные яркие ярлыки.
– Сорок три тысячи, – потупившись, тихо отчеканила продавщица. Она работала в бутике всего лишь третий месяц и до сих пор не привыкла к космическим ценам, ей как будто даже стыдно было произносить вслух эти цифры, словно она признавалась в чем-то неприличном.
– Ну, в общем, дороговато, конечно, почти две тысячи зелеными… – задумчиво протянула Света.
– Это все-таки «Шанель», сами понимаете, – начала оправдываться продавщица и схватилась за калькулятор, – тысяча восемьсот пятьдесят по сегодняшнему курсу. Если решитесь, я свяжусь с менеджером, мы можем сделать скидку десять процентов.
– До полутора скинете? – деловито поинтересовалась Света.
– Попробую, – продавщица улыбнулась и набрала мобильный номер менеджера. Тот разрешил продать платье от «Шанель» за полторы тысячи.
– Мне так редко что-то нравится, и потом, это ведь практически на двоих… – крикнула Ирина из примерочной.
– Где у вас здесь обменка? – спросила Света, когда сестра вышла из-за штор.
Продавщица вздохнула с облегчением. Если действительно удастся продать это дорогущее платье, можно считать, день прошел не напрасно. Размер крошечный, только на таких вот юных худышек налезет, модель, мягко говоря, экстравагантная. Сама она ни за что не решилась бы показаться на людях в таком платье, даже если бы оно досталось ей даром. Продавщица боялась, что девочки передумают и исчезнут, готова была принять у них и доллары, но в торговый зал вошла неприятная дама средних лет, за ней вернулся охранник. Парень был новенький, чужой, и рисковать не стоило. Каждое утро менеджер повторял, что доллары нельзя принимать ни в коем случае. Только рубли. Повторил это и сейчас, по телефону.
– Обменный пункт на первом этаже. Жду вас, девочки.
Они улыбнулись и выпорхнули из бутика. Продавщица забрала ворох вещей из примерочной, но развесить не успела. Новая посетительница настойчиво требовала внимания. Продавщица занялась дамой, подобрала для нее несколько легких пиджаков и блузок. Та скрылась в примерочной, но тут же вышла опять.
– – Посмотрите, здесь кто-то сумочку оставил. – В руке у нее была небольшая ярко-красная сумочка из лаковой клеенки на толстой цепочке под золото. Продавщица подумала, что вряд ли такая дешевка принадлежит красоткам-близнецам, к тому же обе у нее глазах вышли из зала с сумками очень стильными, дорогими, из натуральной белой кожи. Она попыталась вспомнить, кто заходил перед ними, но поняла, что бесполезно. Оставалось проверить содержимое. Вдруг там есть документы, паспорт, записная книжка…
Продавщица взяла сумочку в руки и щелкнула пластмассовой застежкой. Раздался взрыв. На всем этаже рухнули витринные стекла и зеркала, ранения различной степени тяжести получили сорок пять человек, продавцы, охранники, посетители, работники бара. Погибло четверо. Троих, находившихся непосредственно на месте взрыва, разнесло в клочья. В соседнем антикварном отделе огромная бронзовая люстра обрушилась прямо на голову единственного покупателя, Черепно-мозговые травмы оказались смертельны.
* * *В маленьком ресторане на Кузнецком тихо играла музыка. Пожилого ресторанного пианиста час назад срочно вызвали на работу в неурочное, дневное время, играть и петь для редкого и чрезвычайно дорогого гостя. Репертуар был заранее известен: простенькие задушевные шлягеры конца шестидесятых, кое-что из блатного фольклора.
Перед появлением гостя двое его телохранителей тщательно осмотрели зал и подсобные помещения. Затем из бронированного джипа вылез он сам, маленький, худой, сутулый. Из-за жары он был одет совсем просто: мятые льняные брюки, белая несвежая сорочка с короткими рукавами. Он тяжело дышал и вытирал платком бледный, совершенно лысый череп. На голых руках, поросших густой седоватой шерстью, были видны рубцы, следы выведенных татуировок. Он приветливо поздоровался со всеми, от метрдотеля до гардеробщика, а пианисту лично пожал руку. Он был бодр, но немного задумчив. Тонкий рот кривила странная лирическая улыбка.
– Вот, Михалыч, какие дела, племяш мой приехал из Воронежа, – объяснил он пианисту доверительно, вполголоса, – племяш, Генка, сын сестренки моей Гали. Родная кровь. Минут через двадцать должны его сюда подвезти, ты будь другом, Михалыч, как он войдет, сразу сыграй для него «Сиреневый туман». Он любит.
– Нет проблем, – кивнул пианист, легко пробегая пальцами по клавишам.
– А пока что, лично для меня, давай «С одесского кичмана».
Пианист заиграл и запел. У него был мягкий баритон, не слишком сильный, но душевный.
Пономарев Владимир Васильевич, семидесятилетний вор в законе по кличке Пныря, уселся в кресло, прикрыл глаза, принялся мычать и покачиваться в ритме песни. Метрдотель и двое официантов растерянно застыли у стола, никто не решался потревожить гостя. На фоне его лирических переживаний вопрос «Что кушать будем?» прозвучал бы кощунственно.
