Убить до заката - Броуди Фрэнсис
— Не получал ли твой папа писем или сообщений? Не говорил ли он, что хочет кого-то навестить или куда-то уехать?
Мне самой было противно высказывать предположение, что Этан мог уехать в гости, но это помогло.
— Я не знаю ни про какие сообщения или письма. Он должен был пойти в воскресенье в Хоксворт-Мур и сказал, что возьмет меня и Остина.
Это было то профсоюзное собрание, о котором упомянула Мэри Джейн. Видимо, Этан намеревался с раннего возраста приобщать своих детей к политике.
— Гарриет, я хочу выяснить как можно больше о том, что могло произойти. Мне может быть полезна любая подробность, какую ты сумеешь вспомнить, какой бы незначительной она ни казалась. Расскажи мне о субботе.
До этого девочка тащилась еле-еле. Теперь она решила мне помочь. Выпрямилась. Ее походка стала целеустремленной. Появившаяся в голосе энергия кольнула мою совесть за то, что я пробудила у Гарриет несбыточную надежду.
— По субботам папа начинает работать поздно — в восемь вместо семи. Мы были еще в кровати, когда он ушел, мы с Остином. Он не крикнул, что уходит, но когда я спустилась вниз, то увидела, что он оставил мне чаю в своей пинтовой кружке. Он всегда так делает. Он любит крепкий чай с сахаром и немного оставляет мне. Мне все равно, что он холодный. Я люблю чай. Прямо умираю, как люблю. Мы оба с ним. Я слышала, как папа разговаривал с мамой. Он спросил, собрала ли она ему с собой еды. Мама ответила, что он должен прийти домой к обеду. Папа сказал, что ей прекрасно известно: он делает солнечные часы. Закончит их и придет домой, когда сделает дело, не раньше. Она спросила, какой смысл бороться за половинный рабочий день в субботу, а потом работать. И разве он не обещал сделать тяжелую работу по огороду. Папа сказал, что сделает ее в воскресенье, и она: о, а разве он не пойдет тогда в Хоксворт-Мур к своим дружкам-социалистам? Он ответил, что забыл об этом. Потом он ушел.
Все утро я помогала маме по дому и в огороде. Мне приходится это делать, потому что мама шьет мне к Троице платье, а Остину — брюки и рубашку и не может все успеть. Когда подошло время обеда, я спросила, может, я отнесу что-нибудь папе, и она ответила — нет, он должен прийти домой. Мы с Остином пошли по магазинам на Таун-стрит, к мяснику и в хлебную лавку. Я купила себе булочку с кремом и со взбитыми сливками, а он — пирожок с джемом.
Когда мы съели булочки, мама спросила, где ее сигареты, и я ответила, что забыла их купить. Она велела сходить за ними, и я сказала, что у меня болят ноги и от сумок ноют руки. И мама сказала — ну ладно, и пошла сама. Тогда-то я взяла миску, положила туда вареного гороха, отрезала кусок холодного бекона, накрыла еду кухонным полотенцем и сказала Остину: пойдем, и молчи про это, а мы вернемся до того, как мама придет домой.
Гарриет произвела на меня впечатление. Она последовательно излагала события. Ссора между Мэри Джейн и Этаном оказалась мелкой стычкой из-за времени возвращения Этана домой: ничего такого, что заставило бы ее пробраться в каменоломню и убить мужа, пока дети ходили по магазинам.
Тропинка пошла круто вверх. Низкий кустарник на спускавшемся к реке склону был припорошен белой пылью, что, видимо, означало близость каменоломни. А потом я почувствовала его — сухой запах пыли, от которого у меня запершило в горле.
Теперь дорожка пошла резко вниз и привела нас к дороге не шире горной тропы. Карьер раскинулся перед нами — суровый и необычный пейзаж. Я взяла Гарриет за руку скорее для того, чтобы ободрить себя, а не ее.
— Гарриет, здесь всё так, как было в субботу, или здесь находился кто-то еще?
— Они все ушли домой. Я посвистела, вызывая папу, но он не ответил. Мне не хотелось идти через карьер только с Остином, но я уж добралась до этого места, поэтому и пошла.
— Мы можем сделать это сейчас?
Гарриет облизала губы. Меня кольнуло чувство вины: я вспомнила, что бедняжка не выпила даже глотка своего любимого чая, не съела и куска хлеба.
Гарриет повела меня по каменистой тропинке, не говоря ни слова. Мы миновали громадный навес. Девочка задышала чаще.
— Что это? — спросила я. Строение справа от нас походило на виденный мною снимок огромной лачуги в городке на заброшенном золотом прииске.
— Здесь стоит камнедробилка.
Мы прошли мимо огромного крана. Спуск привел нас к маленькой хибарке, примостившейся на камнях. Когда она осталась позади, наш путь нырнул вниз, потом снова выровнялся.
Гарриет остановилась перед трехстенным, без передней стены, навесом-времянкой, сооруженным из толстых и широких досок и листов ржавого железа.
Перед ним стоял длинный верстак. На земле за верстаком валялись раскиданные куски синего сланца.
— Это те солнечные часы, которые делал твой папа, Гарриет?
— Наверное, да. Они не были разбиты, когда мы пришли. Они выглядели законченными. Сначала я подумала, что он, видимо, ушел домой по дороге и поэтому мы с ним разминулись.
— А где именно ты его увидела?
— Вон там, он лежал под навесом.
— Остин его видел?
— Не думаю. Я велела ему оставаться там. — Она указала на конец верстака. — Ему было страшно. Ходят слухи, что, когда люди покидают каменоломню, здесь появляются гоблины.
— Твой папа разговаривал с тобой или издал какой-нибудь звук?
— Нет.
— Ты с ним разговаривала или трогала за руку?
— Да. Он не ответил. Рука у него была холодная. Но камень же холодный. Поэтому и он был бы холодным.
Я вошла под навес. Гарриет осталась на месте.
Во времянке стояла ржавая жаровня, а на ней — закопченный чайник. На полке слева от меня лежали инструменты и стояли жестяные кружки.
Гарриет проследила за моим взглядом.
— Это не папины инструменты. Вот кружка и ложка папины. А деревянные молотки и зубила, они Рэймонда. — Она указала на шедшую вдоль задней стены лавку. — Мы с мамой сделали для папы и Рэймонда подушки.
— Рэймонд был учеником твоего папы?
Девочка явно обрадовалась, что я не полная невежда.
— Был папиным учеником, пока не закончил учиться. Теперь Рэймонд называет себя самостоятельным каменщиком.
— Рэймонд работал с твоим папой в субботу?
— Солнечные часы папа делал один. Только папа работал днем в субботу. У Рэймонда есть девушка. В следующую субботу он женится. Они с Полли будут жить с мамой и папой Рэймонда или с мамой и папой Полли. Мама у Рэймонда хорошая, но папа — такой злющий. У Полли мама и папа хорошие, но у них места нет.
Благодаря моей настойчивости бедный ребенок искренне старался рассказать мне все, совсем не понимая, что сто́ит упоминания, а что нет.
Она пристально вглядывалась в пространство под навесом, словно все еще кого-то там видела. И показала место, на которое не осмелилась ступить.
— Вот. Он здесь лежал, отвернув от меня голову. Его кепка слетела. Смотрите — вот она!
Внезапно Гарриет бросилась вперед, забыв о своем нежелании входить под навес. Из-под скамьи она достала старую плоскую твидовую кепку, которая когда-то была клетчатой.
Девочка сжала кепку.
— Знаю, мама надеется, что я ошиблась. И я хочу, чтобы так и было, потому что не хочу, чтобы папа умер. Сержант Шарп считает меня маленькой лгуньей. Я не лгунья.
Мы вышли из-под навеса. Я взяла большой кусок сланца с гладким краем. Пока я разглядывала камень, в моей голове лихорадочно роились мысли. История, рассказанная Гарриет, весьма походила на правду.
На сланце была вырезана изящная прямая линия. По краю шел волнистый узор.
— Они были целы, когда мы пришли.
Гарриет стояла так же неподвижно, как окружавшие нас камни на склонах каменоломни.
Какие же гнев и ненависть стояли за разбитыми часами, подумалось мне, и, возможно, те же самые гнев и ненависть обратились и на Этана. Его мастерство было безупречным. Я видела это по фрагменту синего сланца с гладким краем. Зачем Этану исчезать? Если поверить худшему и представить, что он был мертв, когда его нашли дети, то что случилось с телом?
