Дом с семью головами - Тони Бранто
– Вы это сами придумали? – спросил он.
– Сама. Что, нравится?
У Ольги был хрипатый голос курильщицы. Вблизи от неё пахло живичным скипидаром.
– Я, признаться, не силён в живописи и вообще в искусстве… – сказал Томпсон.
– Опять скромничаете! Да вы глядите, какую эмоцию у вас вызвала сцена на холсте! – торжественно провозгласил Бульденеж. – Вы язык проглотили!
– Признаться – да, проглотил, – кивнул Томпсон.
Ольга перевела взгляд на старика.
– Что скажете?
– Детка, я в восторге! Ты уловила самую суть!
Казалось, отзыва в пару слов ей было достаточно.
– Вы похожи на смерч, – её тон и взгляд на Томпсона резко поменялись.
Мужчина выпрямил спину, будто получил заряд тока.
– Такой же мрачный. И увёртливый.
Раздались знакомые шаги и кашель, в дверях показалась Барбара.
– Ольга, пора.
Угловатое недоразумение с угловатым именем Ольга отшвырнуло картину на мокрый пол.
Томпсон поджал под кресло ноги. Бульденеж, заметив это, сказал, как только обе женщины удалились:
– Вы испугались того, что изображено?
– Испугался – не совсем верное слово.
– Вам неприятно?
– Скорее да, чем нет. Хотя и это не то. Пожалуй, я нахожу это действо чересчур откровенным.
– А! – Бульденеж вытер уголки рта сморщенными пальцами. – У вас что-то связано с матерью? Вы из-за неё прыгать решили?
Томпсон не ответил.
Помолчав минуту, Бульденеж сказал:
– Ольга – художница. Как я. Хотя вообще-то… – старик что-то прокряхтел себе под нос. – Вообще-то не как я. Я всегда рисовал внешний мир. Я – экстраверт, как говорят в науке. Ольга наоборот – рисует то, что прячет внутри.
Старик достал из воды гипсовую голову. Это была голова ангелочка-херувима размером с детскую.
– Её мать – русская графиня, потерявшая всё после революции. Скиталась по домам, прислуживала, родила от хозяина дочку и в десять лет отдала её в монастырь. Доктор взял Ольгу к себе во время войны.
Томпсон догадался:
– Чтобы проводить над ней опыты?
Бульденеж молча кивнул. Затем сказал:
– Так было лучше для всех. В монастыре её не любили. Понятно почему. Она – другая. Вы не думайте, доктор нипочём не обидит Ольгу! Он изучает её, как цветок в горшке. Просто иногда – во славу науки – он добавляет ей в подкормку какие-то новые ингредиенты…
– Которые сперва проверяет на вас.
– Ну, разумеется! А уж если со мной всё в порядке…
– О каких ингредиентах идёт речь?
– Вот этого не знаю, – резко бросил Бульденеж. – Я доктору доверяю.
Джеффри Томпсон задумался.
– А доктор доверяет мне. Это я научил Ольгу рисовать. Я убедил доктора, что рисование поможет её сознанию раскрыться, а доктору только это и требуется. Поначалу учил срисовывать. Показывал ей знаменитые полотна на почтовых открытках, рассказывал истории их создания, раскрывал секреты техник. Ольга вовсе не глупая. Ей интересно учиться. Да, не дал бог обыденного разума. Техника у неё хромает, но это не от душевной болезни – многие нормальные рисуют как курица лапой. Зато она видит иначе. Видит то, что другие не видят.
– В смысле какой-то дар пророчества?
– Что? Да нет же! При чём тут эти глупости! Ольга видит простые вещи, те, что у нас под носом, но мы их в силу нашего снобизма и напыщенности в упор не замечаем. Мы же думаем, что знаем всё лучше остальных!
Томпсон кивнул в ответ и спросил:
– Вы тоже пытались покончить с собой?
– Что? Нет, я эгоист, так принято у снобов называть людей вроде меня. Но я слишком ценил свой талант, чтобы добровольно с ним расстаться…
Где-то в далёкой комнате что-то звякнуло. Молодой человек напряг слух.
– Говорят, что талантливый человек талантлив во всём. Чушь несусветная! – Бульденеж вскинул руку и тут же уронил в воду. – Талант может выливаться во что-то одно, а в остальном человек может быть серой посредственностью или даже казаться отсталым. Как в случае с Ольгой. Но последнее нисколько не умаляет гениальности человека в чём-то одном.
Он посмотрел в сторону открытых дверей и сказал, понизив голос:
– Вот все думают, что Ольга больная. Они ошибаются!
– В самом деле?
– Ольга просто со своей пулей в голове! А художники должны быть немного с приветом, иначе шедевра не жди. Но это не та болезнь, от которой следует лечить…
В комнату вошла Сара.
– Чудесное утро, не правда ли?
– От вас, милочка, голова кругом, – сказал старик, утопив гипсовое изваяние в воде.
Сара, улыбаясь, поставила карболитовый ящик с тонометром прямо на снимок лётчицы. Бульденеж положил руку на край ванны.
– Хотят убедиться, что я доживу до обеда, – ворчливо сказал он, глядя на Томпсона.
– Мне же нужно знать, на сколько персон накрывать, – подыграла Сара.
Через пять минут, измерив артериальное давление Бульденежа, Сара заметила на полу картину.
– Работа Ольги, – сказал Бульденеж.
– Повесим её в столовой, – Сара подняла и прислонила холст к стене, затем собрала с табурета измерительный прибор и вышла через дальнюю дверь.
Старик дрожащей рукой потёр плечо.
– А вообще-то больные здесь – персонал. Эти Холлисы. Просто кладезь ментальных патологий.
– Что – правда? – удивился Томпсон.
Бульденеж расплылся в ухмылке.
– Да нет. Так-то нормальная семья – мать и двое детей. Но какая-то выморочная эта семья, понимаете? Барбара и Патрик оба узколобые. Барбара – мужик в теле женщины, Патрик – жалкая пародия на мужчину. Сара – не цветок, конечно, но благо всегда бодра и смекалиста, что делает её где-то даже очаровательной. Не пойму только, откуда в ней это. Я ведь знавал их отца. Гнилой, жадный, бездушный человек. Сына за человека не считал, жене изменял, хотя тут не могу его винить. Дочку замуж хотел быстрее сбагрить со своих плеч, да не успел – миокардит вследствие скарлатины.
– Детская болезнь, – задумчиво сказал Томпсон.
– Потому для их убогой семейки Сара как раз таки урод. Чёрная овца. А вообще я вам скажу, – Бульденеж подался вперёд. – Больные – это не те, у кого слюна постоянно бежит или голова кренится набок, как у птички. Больные могут совсем не иметь признаков отличия. А Ольга…
Старик осёкся и виновато посмотрел в сторону дверей.
Томпсон повернул голову.
«Сколько он там уже стоит?..»
На них глядел сквозь очки в роговой оправе высокий мужчина в белом халате. Он был похож на статую: неподвижная фигура, неуловимо задумчивое выражение лица, взгляд сосредоточен – будто глядеть ему ещё вечность.
– Мистер Джеффри Томпсон?..
Глава 4
1
Голос был спокойный, тихий.
Томпсон встал пожать руку. Майкл Джейкобс двинулся навстречу. У него было красивое гладко выбритое лицо с высокими скулами, впалыми щеками и квадратной
