Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Как-то я осмелилась спросить, когда он за мной приедет, потому что мне так хотелось вернуться на родину. Я ему призналась, что во Франции мне не слишком нравится. Тогда отец пришел в настоящую ярость. Он сказал, что мне выпала невероятная удача, что я просто неблагодарная девчонка, и напомнил, что в деревне все живут в полной нищете. Сказал, что Сефана – истинная благодетельница, что нашей семье сильно повезло, ведь она приютила меня у себя дома и отказывает себе в чем-то, когда каждый месяц высылает ему десять евро на то, чтобы он мог растить сыновей.
Конечно, папа не знает, что месье Шарандон хвастается тем, что зарабатывает десять тысяч евро в месяц и что десять евро – это для него сущий пустяк.
Я извинилась перед отцом, и когда он повесил трубку, Сефана дала мне пощечину. Она сказала, что, если я еще раз так сделаю, они вообще запретят мне с ним разговаривать.
10
В среду днем идет дождь. Осенний дождь, от которого жизнь становится еще грустнее.
Сефана повезла Вадима к педиатру. Она закрыла Таму в постирочной и оставила кучу неглаженого белья. Дочери Сефаны и Эмильен играют в столовой, Тама слышит, как они ругаются. Они постоянно на что-то жалуются, кажется, им вечно чего-то не хватает. А у Тамы нет ничего, кроме нескольких дышащих на ладан мечтаний да смутных воспоминаний, которые ей ничем не могут помочь. Старая обезображенная кукла, картонная коробка и пара-тройка дырявых платьев.
Им лень ходить в школу, а она мечтает об учебе.
Тама их не понимает.
Вдруг она слышит, как они подходят к ее каморке. Потом щеколда скользит в сторону, и дверь в ее норку открывается. Старшая, Фадила, смотрит на нее и улыбается:
– Пошли с нами играть, Тама?
Девочка так удивлена, что ничего не отвечает. Потом она обретает дар речи.
– Но мне нельзя, – говорит она. – У меня тут работа.
– Мама придет только часа через два!
Тама медлит. Если Сефана увидит, что она развлекается, вместо того чтобы работать, ее снова накажут.
– Ну давай же… Если мама вернется, мы скажем, что сами тебя уговорили.
Тама выключает из розетки утюг и приходит к ним в кухню. Фадила хватает ее за руку и тащит в дальнюю комнату. Спальню девочек. Это большая комната с двухъярусной кроватью, двумя письменными столами, книжными полками, полными игрушек сундуками.
Со всем тем, чего у Тамы никогда не будет.
Фадила пододвигает ей стул и приглашает присесть. Она с ней мила, и в конце концов Тама соглашается.
– Во что мы будем играть? – спрашивает она, застенчиво улыбаясь.
– В отличную игру, увидишь!
У Фадилы в руках отрез черной ткани, она обходит Таму, чтобы завязать ей глаза.
– А теперь ты будешь пробовать всякую всячину и угадывать, что это…
Тама кивает.
– Если угадываешь, зарабатываешь одно очко. Не угадываешь, исполняешь желание. Ясно?
– Ясно.
– Открывай рот.
Она снова слушается. Фадила кладет ей на язык что-то сладкое, вкусное.
– Ну, что это?
– Гм… нуга?
– Ага! – восклицает Адина. – Один-ноль.
Тама улыбается, потом проглатывает лакомство. Это нуга из Марокко, чей вкус погружает ее в воспоминания. Она давно уже не ела ничего подобного.
– Давай, вторая попытка! – заявляет Фадила.
Тама открывает рот даже до того, как ее об этом просят. В ноздри бьет неприятный запах, на языке – ложка. Рот заполняет ужасный вкус. К горлу подкатывает тошнота, пальцы судорожно сжимаются. Дети смеются, а она выплевывает эту гадость, которую они пытались заставить ее проглотить. Она встает со стула и срывает повязку.
– Ты жрала дерьмо Вадима! – зло смеется Фадила.
Тама видит, что на ковре валяется грязный памперс, и смотрит на трех злобно хохочущих детей. Она бежит в кухню, открывает кран и прополаскивает рот. Когда она выпрямляется, они стоят прямо за ней.
– Возвращайся в комнату, мы еще не закончили, – приказывает ей Фадила.
– Нет, меня ждет работа.
Фадила вынимает из кармана какой-то блестящий предмет. Тама узнает карманные часы, которые обычно выставлены в гостиной за стеклом.
– Это отцовские, – напоминает Фадила. – И если не будешь делать, что я тебе говорю, я их разобью и скажу, что это ты… Папа так рассердится, что прибьет тебя!
Фадила кладет часы на пол и ставит на них ногу.
– Ну как? – говорит она с дьявольской усмешкой.
На секунду Тама теряет дар речи. Однажды она слышала, как Шарандон рассказывал о том, что эти часы перешли ему по наследству от отца и что они были ему очень дороги. Так что да, за эти часы он способен убить ее.
– Что вам еще от меня нужно? – со страхом спрашивает она.
– Мы просто хотим поиграть, вот и все! Садись.
Фадила убирает часы в карман. У Тамы нет иного выбора – надо слушаться. Она садится и ждет дальнейших инструкций. Фадила на мгновение исчезает и возвращается с веревкой. Они привязывают Таму к стулу и срывают с нее одежду. Она совершенно голая, абсолютно одна, она во власти их хотя и ограниченного, но опасного воображения. Они покрывают ей волосы клеем, лицо воском, сердце – стыдом.
Это только начало.
Дети играют со мной.
Я так желала этого с момента моего прибытия сюда.
Но я никогда не думала, что стану их игрушкой.
Папа, за что?
* * *
Тама готовит еду, когда в кухне появляется Шарандон. Он кладет разбитые часы на стол и страшно смотрит на нее.
– Это не я их разбила, – говорит Тама.
– Неужели? И кто же?
– Фадила.
Голос старшей дочери доносится до его ушей:
– Вот же врунья!
Крик Фадилы звучал так честно, что Тама на мгновение и сама чуть не поверила ей.
Пощечина. Такая сильная, что Тама теряет равновесие и падает на стул. Поднимаясь, она видит, как перед глазами лопаются маленькие яркие мыльные пузырьки.
А еще она видит, как Шарандон расстегивает ремень.
– Я отучу тебя врать!
Минуту спустя она оказывается лежащей на кухонном столе. На обнаженную спину обрушивается ремень, обрушивается столько раз, что ей уже не сосчитать.
Вероятно, потому, что она умеет считать только до двадцати.
К горлу подступают слезы, но она их сдерживает. Как и крик.
Когда Шарандон наконец останавливается, девочка не двигается.
– Одевайся – и марш подавать на стол! – приказывает мужчина. – Я голоден…
Он исчезает в столовой, и пока
