Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения
Говоря это, Суханов уже набирал номер на своем мобильном телефоне.
— Виктор! — сказал он, опуская приветствие. — Виктор, это я. Ну давай, минуток через пятнадцать к подъезду. Я выйду. Все.
Суханов отключил телефон и встал.
— Ну, пора прощаться, Анатолий Карлович. Вы позвоните мне, хорошо? Может быть, прямо завтра.
— Мне нужно подумать, — ответил Журковский.
— Конечно. Но все же позвоните. Спасибо вам, — сказал Суханов неожиданно грустно. — Огромное спасибо. Извините, если что не так… Знаете, очень хорошо у вас… Просто уходить не хочется. Даже завидую… Спокойно, по-семейному… Эх, счастливый вы человек, Анатолий Карлович.
Суханов пожал Журковскому руку и исчез в коридоре.
«Черт знает что, — подумал Анатолий Карлович. — Откуда он все-таки про Греча-то узнал?… Темный какой-то человек… Он мне сразу не понравился. Неприятности… Нет, надо Паше обязательно все это рассказать… Может быть, прямо сейчас. Как его найти? Домой позвонить? Удобно ли? Да впрочем, дело-то серьезное, может быть, он еще и спасибо скажет…»
Журковский вышел в коридор и понял, что сейчас звонить мэру не будет. В гостиной раздавались громогласные взрывы хохота, после которых с неизменным запозданием следовал заикающийся, визгливый смех Карины Назаровны. Не успевала она отсмеяться, как раздавался новый удар раскатистого, басовитого мужского рева — писатели, число которых выросло до пяти, подошли к стадии анекдотов. Эта стадия, Журковский знал по собственному опыту, наступала в процессе распития последней бутылки, и теперь можно было ожидать заключительной части банкета — похода в ночной магазин за очередной порцией горючего.
Эта заключительная стадия могла продолжаться еще часа три, а могла растянуться и до утра. Представители «свободных профессий», перевалившие на шестой десяток, подсознательно стремились вернуть свою развеселую молодость, ну если не саму молодость, то хотя бы ее дух, ее ощущения, и вследствие этого порой начинали вести себя довольно странно.
Эти ночные походы за водкой, этот легкий матерок, которым все чаще и чаще пересыпали свои речи пожилые прогрессивные писатели, эти дурацкие анекдоты и эта странная, на грани патологии, одержимость вопросами секса — заигрывания со всеми дамами, оказывающимися в поле зрения представителей творческой интеллигенции, — больше пристали бы студентам или даже выпускникам школы, но уж никак не убеленными сединами педагогам. Да ладно, если бы мудрые старцы заигрывали с дамами — все-таки мужчины, хоть и писатели. Но ведь их потянуло на девчонок. Вон Крюков при каждой встрече хвастается, что у него появилась девятнадцатилетняя любовница. Мендельштейн тоже не отстает — какие-то многозначительные намеки, прозрачные недоговоренности: мол, и он с молодежью на очень короткой ноге…
Единственный телефонный аппарат находился в гостиной, и Анатолий Карлович не видел ни малейшей возможности воспользоваться им, чтобы позвонить Гречу.
Глава 3
Суханов поехал в офис. Рабочий день его уже давным-давно стал ненормированным до такой степени, что разница между днем и ночью стерлась совершенно.
Спал он урывками, полноценный отдых случался только в редкие выходные дни, которые Андрей Ильич сам себе устраивал, убежав в Москву — разумеется, с отключенным мобильным телефоном. Правда, по возвращении в родные пенаты от «отдыха», который он, а вернее, его столичные друзья и партнеры устраивали в первопрестольной, нужно было еще дня два приходить в себя.
Бывали, конечно, случаи, когда Суханову удавалось организовать для себя что-то вроде отпуска. На неделю уехать, например, в Нью-Йорк, который он любил, пожалуй, больше всех остальных городов мира — а за годы занятий бизнесом Суханов много где побывал, — или в Африку, которую любил значительно меньше Большого Яблока, но она тянула к себе недополученной в детстве экзотикой, впитавшимся в подсознание восторгом от волшебных строк «В Африки акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы».
Андрей Ильич Суханов иногда думал, что он очень счастливый человек. Это не означало, что жизнь его была легка, комфортна и насыщена одними только радостными или, на худой конец, просто приятными событиями вроде покупки нового автомобиля, вовсе нет. Большую часть своего времени он как раз занимался тем, что разбирался с проблемами, каждая из которых могла бы ввести в ужас большинство рядовых граждан, да и бизнесменов средней руки тоже.
Но когда у Андрея Ильича выдавалось время для того, что он называл «подумать о душе», он чувствовал удовлетворение, ощущал, что живет не зря и что жизнь его, какой бы сложной и рисковой она ни была, по большому счету, как говорят, «удалась».
За одним только исключением. Его жена и дочь — Вика и Надежда — уже несколько лет жили совершенно самостоятельной жизнью, и пути их почти не пересекались с дорогами, по которым двигался Андрей Ильич. Даже на мелкобытовом поле — на кухне, за завтраком, за ужином, в постели — он и семья, то есть люди, прежде являвшиеся единственным смыслом его существования, теперь были так далеки, как будто жили не в одной квартире, а по разные стороны океана.
Суханов с удивлением думал о том, что за два с лишним десятка лет совместной жизни не разглядел в Вике те черты, которые сейчас проявились в ее характере. Они были чрезвычайно неприятны Андрею Ильичу, настолько, что он сам сделал первые шаги в сторону и, оставаясь в семье, фактически ушел из нее.
С первыми деньгами, которые — сразу по-крупному, сразу успешно — заработал доктор наук, занявшийся бизнесом, и с первыми глотками свежего воздуха, сменившего затхлую, хотя и привычно-уютную атмосферу нищеты, царившей в доме ученого Суханова, Вика мгновенно превратилась в скучную, неумную клушу, в русский вариант мамаши из мексиканского сериала. Теперь ее занимали только походы по магазинам и долгие, многочасовые телефонные беседы со старыми и новыми подружками все о том же — о магазинах, тряпках, машинах, о том, в каком месте лучше строить дачу, куда поехать отдыхать летом… Суханову все это было до отвращения скучно.
Он обзавелся вторым телефонным номером (Суханов, конечно, давно имел мобильник, но дома любил пользоваться стационарным телефоном, даже не радио, а обычным, с толстым витым проводом) и, благо габариты новой квартиры Сухановых это позволяли, разделил жилище на две половины — свою и жены с дочкой.
Сделав это, он практически перестал с ними общаться. Деньги Вика брала у него сама. Зная ограниченный круг ее интересов и, как выяснилось, полное отсутствие фантазии, Суханов понимал, что банкротство по вине жены ему не грозит. Сексуальные же проблемы он решал с легкостью — с этим делом у обеспеченного человека в России проблем не бывает. Только свистни. А точнее, только бровью поведи.
Жизнь в офисе Андрея Ильича шла по привычным законам — работники фирмы «Город — XXI век», так же как и их начальник, не делили сутки на рабочие часы и время для отдыха. Если возникала производственная необходимость, работа могла идти с утра и до утра. А сейчас назрела именно такая необходимость, и Суханов не мог сказать, когда закончится этот неожиданный и неприятный аврал.
Охранник распахнул дубовую дверь и впустил генерального в холл, залитый мягким светом скрытых в подвесном потолке светильников. Две секретарши Танечка и Олечка, сидящие друг против друга даже не за столом, а за подобием широкого и длинного прилавка, специально смонтированного по воле дизайнера, который разрабатывал интерьер офиса, — приветствовали начальника обязательными улыбками. Открыв дверь ключом, Суханов вошел в кабинет.
Он гордился своим рабочим местом. Кабинет Андрея Ильича радикально отличался от тех, в которых сидели его московские друзья. То были не кабинеты даже, а апартаменты, набитые антикварной мебелью и самой современной аудио-видеоаппаратурой. По сравнению с ними рабочее место Суханова выглядело кельей аскета-затворника.
В просторной комнате не было ничего кроме массивного письменного стола обыкновенного, без излишеств, купленного на выставке-продаже «Офисная мебель». На столе имелись компьютер, стопка чистой бумаги и стакан с остро отточенными карандашами.
По старой привычке, которую Суханов обрел еще в аспирантские времена, он всем письменным принадлежностям предпочитал карандаш и чистую, не линованную бумагу.
Что же до документов, то их оформляет старший менеджер, Суханов только подписывает.
Андрей Ильич уселся на жесткий стул. Он считал кресло на рабочем месте лишней роскошью, причем роскошью вредной. На работе нужно работать, а не расслабляться.
Подумав минуту, он нажал на клавишу переговорника.
— Танечка!
— Да, Андрей Ильич.
— Крамской у себя?
— Кажется, был… Сейчас узнаю.
