Светлана Алешина - Новая русская (сборник)
Они были там во время зимних каникул с Евгением и Настей. Откровенно говоря, Лариса не очень хотела ехать в эту северную страну, да еще и зимой, однако уступила просьбам дочери. Ее любимым писателем был Ганс Христиан Андерсен, и она мечтала побывать на его родине.
«Что ж, если сегодня ничего серьезного не предстоит, самое время заняться приготовлением этого рулета», — подумала Лариса и посмотрела на часы.
Время приближалось к девяти. Надо сходить на рынок. В десять она уже будет дома, начнет готовить, и к приходу Насти кушанье будет на столе.
«Что-то давно не было звонка от Евгения», — подумала Лариса, надевая свое любимое бежевое жатое платье. Скоро майские праздники, так что приедет он обязательно. По крайней мере должен. Но мог хотя бы позвонить и предупредить! И вообще непонятно, думает ли он там, в столице, о ней, скучает ли?
Ее мысли оборвал домофон. Лариса увидела Свету Гордееву, вид которой поразил ее даже на дисплее домофона.
Лариса подошла к входной двери и открыла ее. Светлана выглядела мрачнее тучи, а косметики на ее лице не было.
— Что такое, Света?
— Сейчас расскажу, меня всю трясет. Найди успокоительное, пожалуйста.
Пока Светлана снимала плащ и разувалась, Лариса прошла в маленький холл и стала рыться в аптечке.
— Короче, вот, читай! — Светлана протянула Ларисе листок, на котором черным шрифтом принтера по белой финской бумаге было написано:
«У вашего мужа есть сын. Ему девять лет, и зовут его Добров Дмитрий Александрович. Если вас это интересует, задайте соответствующие вопросы Ольге Добровой. Она работает учительницей в школе ь3».
Глава 4
— Ты что же меня так подставил, интриган несчастный? — шумел широкоплечий философ Добров, танком надвигаясь на тщедушного историка Семечкина.
— Неважно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила! — метафорично отвечал ему Семечкин. — Ты доллары получил — получил! И нечего на меня бочку катить! Что бы ты без меня делал, кто бы тебе эти деньги дал?
— Какая разница?! Это мое дело! Мне, думаешь, приятно было выглядеть на этой встрече бесформенной массой? — не унимался Добров.
— Не будет из тебя толку, Добров! — качал ему в ответ головой Семечкин, отодвигаясь к окну кабинета. — Ох, не будет! Как идиотом родился, так и умрешь! Только и умеешь, что на женщин залезать… — А вот это уже совсем не твое дело! Как будто сам лучше. Тебе-то вообще никто не дает. Попомни мои слова — через пять лет совсем упадет, и вспомнить нечего будет! Впрочем, нет, гораздо раньше, — вдруг спохватился Добров.
И пообещал тот самый важный орган, который должен у Семечкина упасть лет через пять, прямо сейчас оторвать и прибить ко лбу гвоздями.
И философ простер свою большую ладонь к брюкам своего коллеги, явно намереваясь совершить резкое хватательное движение и осуществить свой антигуманный замысел.
В момент, когда Добров уже ухватился рукой за материю старых, протертых брюк Семечкина, дверь кафедры отворилась. Буквально наткнувшись глазами на эту выразительную сцену, на пороге застыла заведующая кафедрой истории средних веков профессор Александра Михайловна Захарченко.
— Что здесь происходит? — недоумевающе-негодующе сверкнув глазами изпод больших роговых очков, спросила она своим звонким голосом.
Добров обернулся, не успев отдернуть руку от штанов Семечкина. Пока он подыскивал нужные слова, Захарченко фыркнула:
— Безобразие! Нашли время…
— Александра Михайловна, — обратился к ней наконец Добров, но голос его прозвучал крайне неубедительно и хрипло.
— Что Александра Михайловна?! — строго воззрилась на него Захарченко, положив папку с бумагами на стол. — Шли бы к себе на кафедру и занимались бы там… Там тоже мужчины, между прочим, есть, — ехидно добавила она.
— Вы неправильно поняли ситуацию, — встрял Семечкин.
— А вы бы помолчали, Сергей Борисович! Я давно за вами наблюдаю и пришла к выводу, что… странный вы какой-то!
Семечкин порывался что-то сказать, однако Добров решительно развернул его к двери и подтолкнул.
— Пошли, после разберешься, — сказал он. — Извините, пожалуйста, Александра Михайловна, мы просто спорили на исторические темы.
— Да-да, — подтвердил Семечкин. — Мы не сошлись по поводу исторической роли Наполеона в европейской политике прошлого века.
Захарченко скептическим взглядом проводила обоих ученых.
— Вот так живешь, живешь и не знаешь, — буркнула себе под нос заведующая кафедрой, когда дверь за Добровым и Семечкиным закрылась. — Думаешь-гадаешь, почему мужчина холостой? А тут на тебе…
Захарченко улыбнулась. Все происшедшее развеселило ее. Она с утра уже успела прочитать две лекции и под конец второй едва сдерживала зевоту от скуки, навеваемой тем, что она сама говорила.
Чего нельзя было сказать про Александра Николаевича Доброва. С одной стороны, все произошедшее вчера возмущало его до глубины души. Надо же, Семечкин умудрился выставить его в глазах двух женщин шантажистом! Никогда еще он не выступал в таком качестве.
С другой стороны, уже послезавтра должны были нагрянуть люди из фонда. Они по долгу своей службы и в точном соответствии с названием фонда были обязаны наблюдать за развитием свободного человека в еще не до конца свободной России. А Александр Николаевич нес перед ними ответственность в размере одной тысячи американских долларов, и не будь вчерашней встречи, он вынужден был бы, образно выражаясь, исполнять перед строгими представителями свободного мира туземный танец живота, оправдываясь в растрате денег.
Прозвенел звонок, и Доброву, равно как и Семечкину, пора было идти на лекции. На развилке коридоров Добров погрозил коллеге кулаком и пошел в направлении своей аудитории, где его уже ждала благодарная студенческая публика.
Читал Добров интересно. Как правило, студенты и студентки, причем последние в большей мере, слушали его внимательно. Но сегодня лекция что-то не задалась. Сначала Добров переврал цитату из Кьеркегора, а потом запутался в собственных рассуждениях по поводу диалектики от абстрактного к конкретному.
Стук в дверь аудитории застал его как раз в тот момент, когда он уже выбирался из построенных им самим философских дебрей и собирался перейти к самой сути сегодняшней темы.
— Да-да, — недовольным тоном произнес Добров.
В двери показалось лицо его вчерашней знакомой, с которой он при весьма странных обстоятельствах познакомился на набережной.
— На минуточку, — сказала Лариса.
Непонятно почему, но Доброва охватили нехорошие предчувствия. Это чувство усилилось, когда он услышал смешки студенток. Они красноречиво смотрели то на Доброва, то на нежданную посетительницу.
Добров сошел с возвышения кафедры и подошел к двери. Лариса посторонилась, давая ему пройти. Выйдя в коридор, Добров обнаружил там Светлану Гордееву, которая стояла у стены. Та одарила своего любовника ненавидящим взглядом.
В этот момент Доброву показалось, что нехорошие предчувствия явно начинают сбываться.
— Что случилось? — спросил он, нахмурившись, стараясь придать своему голосу как можно более безразличный тон.
— Нам надо поговорить. Срочно, — тихо, но очень отчетливо сказала Гордеева.
— Но у меня лекция…
— Твоя лекция подождет. Если вот это, — она помахала перед ним листком бумаги, — тоже писал не ты, я думаю, ты сам распустишь своих студентов.
Добров еще больше нахмурился и вырвал листок из рук Светланы.
— Чего?!
Голос Доброва прозвучал в университетском коридоре раскатисто, как майский гром. Его лицо побагровело, а челюсть угрожающе выдвинулась вперед.
— Я убью его! — заорал он и кинулся по коридору вперед.
Лариса, однако, ожидала такой реакции и загородила Доброву путь.
— Никуда вы сейчас один не пойдете! — твердо сказала она. — Я убеждала Свету подождать конца занятий, но она завелась, и я не смогла ее удержать. Распустите студентов, и пойдемте куда-нибудь спокойно поговорим, без резких движений. Они сейчас ни вам, ни нам абсолютно ни к чему.
— А вам-то какое дело?! — грозно воскликнул Добров. — Вы вообще в этом деле сбоку припека!
— Может быть, и так, — едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить, согласилась Лариса, — но я думаю, что мой совет все же сейчас выглядит разумным. Мы не знаем, кто послал эту анонимку. Если это сделали не вы, то нам надо спокойно разобраться, кто это сделал и кому это выгодно.
— А что тут разбираться? — уже более спокойным тоном спросил Добров. — И так ясно, что это дело рук этого педераста Семечкина!
— Я попросила бы не выражаться, — спокойно парировала Лариса. — Лучше сделайте, как я посоветовала.
Добров секунду-другую постоял на месте, потом резко развернулся и пошел обратно в аудиторию. Спустя полминуты из аудитории начали выходить наиболее торопливые студенты, которые, проходя по коридору, недоуменно косились на Светлану и Ларису.
