Лариса Захарова - Год дракона
— Значит, вы не хотели смотреть телевизор, поэтому смотрели в окно. А ведь темно было. Чего спать не ложились?
— Я бы лег, но выпить очень хотел. А дочка бутылку спрятала сюда, за кухонный стол. И я ждал, когда она ляжет. Недопить хуже, чем перепить…
— И много выпили? — мрачно спросила Титова — Не померещилась ли драка?
— Ты, девушка, дитями занимайся, меня не надо воспитывать, — огрызнулся Акимов, продолжил: — вот отсюда я драку и видел… А потом, как принял, спать пошел…
Сиволодский сел на дедов табурет под окно. Да, угол хорошо просматривается. Но как же старик при слабом зрении мог разглядеть, что делается в темноте? С другой стороны, вон фонарь, близко от угла.
— Константин Григорьевич, вы не помните, фонарь на углу светил?
— Ну, а как же…
— Понятно. Пошли… — сказал Сиволодский Титовой и Соловьеву. — Вот-вот придет Зоя Гераськина, давайте ее встретим. Хочу понаблюдать ее в неформальной обстановке.
Во дворе сладко пахло расцветающей сиренью. Все трое уселись на скамью в тени пышного куста.
— Вот скажите мне, товарищ капитан, что такое в правовом отношении благополучный ребенок? Тот, кто не попал на учет, — начала разговор Титова, — или школьный отличник? Или разрядник детской спортивной школы? Или маменькин сынок? Или просто хороший человек? Я здесь выросла, в этом районе, по сей день живу неподалеку, вон в том переулке. — Она показала вдаль, туда, где под старыми тополями темнели серые пятиэтажки. — Пока этого дома, где живет Городницкая, не было, шла устоявшаяся жизнь достаточно среднего и однородного социального круга. А этот дом бросил вызов всему микрорайону. До определенного возраста людям невозможно объяснить, почему детям из этого дома можно ходить в красивый детский сад в пристройке с прекрасной игровой площадкой и бассейном, а остальным — нельзя. И невозможно ребенку объяснить, что в английскую школу берут только подготовленных детей, а не всех желающих. А что же делать тем, у кого родители не подумали, что среди тяжкой, черной работы, пьянства, коммунальных неурядиц, личной неустроенности необходимо тем не менее еще и развивать ребенка, учить его? Другие родители других детей развивают с пеленок. Они меньше работают? Больше зарабатывают? Не носятся по магазинам? Откуда у них время на детей? Они не пьют? Так из этих вопросов рождается ненависть к более высокой социальной ступени, я убеждена в этом. Спуститесь со своих министерских высот, товарищ капитан, и вы увидите такое, что захочется закрыть глаза и бежать куда подальше.
— Она права, — мрачно заметил участковый.
«Ведь и я начал путь с середины социальной лестницы, — вдруг подумал Сиволодский. — Что же, кто-то ненавидел меня за это? За то только, что я прочно стоял с рождения на средней ступени, до которой добрались мои отец и мать, инженер и мэнээс. Немецкая спецшкола, спортивная секция и не бокс, не футбол, а ватер-пол. Потом университет. Попал бы я туда, кабы не оказался мастером спорта? Потом сразу — Петровка. Получил бы я приглашение в МУР, если бы не закончил юрфак с отличием? Потом министерство. Взяли туда не за одни красивые глаза. И только мне одному известно, сколько приходится вкалывать. А инспектор и участковый про меня знают, что у меня на работе буфет, пропуск в спецполиклинику, путевки. И именно этим я в их глазах почему-то прежде всего отличаюсь от рядовых работников милиции».
Титова вдруг вскочила со скамейки:
— О, вон Ира Ломакина идет. Эта девушка знает все про всех. — Вера побежала навстречу странному существу, пол которого Сиволодский на глаз не взялся бы установить. Брюки, мужской свитер на квадратных плечах, походка вразвалочку, рост за сто восемьдесят, густая челка, короткая стрижка.
Титова смотрела на Иру Ломакину снизу вверх. Ира хмуро глядела на трех милиционеров.
— Ну, чего? — вдруг услышали они девичий голос.
— Ирочка, познакомься, это наш коллега, который занимается расследованием…
— Знаю.
— Капитан Сиволодский Михаил Игоревич. Михаил Игоревич, это Ира Ломакина, мастер спорта по гандболу, наша знаменитость. Ей уже шестнадцать лет. Очень серьезная девушка. Когда-то она у меня училась в начальных классах…
Сиволодский недоумевал, с какой стати Титова лебезит перед девчонкой. Впрочем, ей лучше знать свои кадры. А может, в первом классе эта громила была трогательным голубоглазым пупсом с белым бантом, и Титова по сей день млеет от воспоминаний?
— Чего, Наталь-Сергев, сказать-то? Городницкая брешет. Вот все говорят, конец привилегиям. Пускай этот дом расселяют тогда. И будет полный порядок. Никто никого не бил. Понятно? — Ира посмотрела на Сиволодского так, как взглянул бы, наверное, рассерженный докучливым вниманием снежный человек — по крайней мере Сиволодский почувствовал себя именно под таким не слишком доброжелательным взглядом.
— Дальше, — рубила девушка слова, — нечего на Зойку лить. Она в колонию не собирается. Ей надо школу кончать, специальность получать и от семьи отрываться. Она из Москвы так и так уедет, если вы ее не упечете ни за что. У них с Виталькой алиби — они были в клубе. Спросите Комарова Игорька, он там диск-жокей. Он скажет. Если что, я из него сама кишки выпущу. И не трогайте Зою. Она боится дома ночевать. Думает, заберете. Начиталась, наслушалась. — Ира Ломакина весьма выразительно фыркнула.
— Ирочка, ты сама была восьмого на дискотеке? — терпеливо выспрашивала Титова.
— Нет. У меня была вечерняя тренировка. А потом с ребятами ездила кой-куда. Трупешник видела. Только думала, проститутка пьяная валяется. Я и сама была хорошо под мухой.
— Ира, спортсменам нельзя, — наставительно, но ласково произнесла Наталья Сергеевна. Сиволодскому хотелось истерически расхохотаться. Он смотрел на участкового — тот оставался невозмутим.
— Я вас искала, — сказала Ира участковому, — а девятого увидела милицию, ну, думаю, все, лады, чего лезть, разберутся, раз приехали.
— Ира, кого вы еще видели в тот вечер? В переулке, во дворе?
— Ну, парней двух видела. Шибздики, один мне вот так будет, — она полосонула себя ниже уха, — я на них внимания не обратила бы, но один был весь в белом, я еще подумала, о, гомик идет…
— Во сколько это было?
— Я часов не ношу. Но домой я в одиннадцать пришла, точно. Если я в одиннадцать часов не приду, меня ж мамка побьет…
И Сиволодский представил себе эту «мамку»…
8
Николай Иванович Абашкин из ОБХСС, недавно получивший подполковничьи погоны, выкладывал перед Быковым финансовые документы «Эллады», как карты в пасьянсе.
— Мы проанализировали последнюю декларацию о доходах, — пояснял он — Проверили объемы производства и документацию. Очевидно, фактические доходы занижаются. И что любопытно — эта картина наблюдается во всех подразделениях кооператива, кроме «Афродиты».
— Коля, — перебил его Быков, — а почему там такие странные названия? «Афродита», «Гермес»…
Абашкин улыбнулся:
— Наверное, потому, что в этом кооперативе, как в Греции, все есть… Детская одежда — ателье «Амур», мужская — «Арес», обувная мастерская — «Гермес», и так далее. Само собой, дамская одежда — «Афродита», богиня красоты. И объединяет их, естественно, общая фирма «Эллада». Арбузов — мужчина с образованием и вкусом. — Он усмехнулся. — С не меньшей выдумкой он обтяпывает и прочие дела.
Быков кивнул:
— И, надо понимать, Ламко мешала жулью. Ее предусмотрительно убрали. Ну, а фининспектор, Татьяна Ивановна Никонова, она, что же, в сговоре? Ты с ней беседовал, Коля?
— Беседовал, — степенно ответил подполковник. — В принципе ее характеризуют как опытного человека, но… «Ах, я проглядела!» — вот, пожалуй, ее единственное внятное объяснение. Ссылается, конечно, на объективные обстоятельства. Дескать, для кооперативов нет единой статистической формы отчетности, каждый кооператив ведет бухучет на свой лад. Пока приноровишься к каждому, сколько, мол, воды, а я говорю — денег — утечет.
— Неразбериха на руку… — проворчал Быков — До чего же я не люблю убийствами заниматься! Хоздело, разбойное нападение, да что угодно — разобрался и вроде урон компенсировал. А тут… Как ни крутись, в итоге словно работал зря: убийцу найти можно, а погибшего человека не вернешь. Когда похороны? — обернулся он к Левченко.
— Завтра.
Абашкин вдумчиво глянул на коллег и заметил:
— Между прочим, последнее время убийства стали предтечей больших хозяйственных, экономических преступлений. Не обратили внимания? Ладно, ребята, — и он начал упаковывать документы в свой толстый истрепанный старомодный портфель, над которым подсмеивалось полминистерства, — с уголовными делами вы без меня… Меня дети ждут. И мама. Я у мамы один сын. Пора к ним. На чистых людей пару часиков полюбоваться — и на боковую. Ты знаешь, Слава, я совсем восстанавливаться перестал. Утром встаю, как и не вздремнул ни минутки. А в голове — мысли, мысли… И одна хуже другой.
