Нина Васина - Глинтвейн для Снежной королевы

Маруся посмотрела на кричащего младенца издалека, взяла со стола чашку и ткнула Валентине, не глядя:

– Цедись.

– Как это – цедись? – запаниковал папа Валя. – Нам каждая капля молока дорога, а ты ей суешь нестерильную посудину.

– Цедись, – потребовала Маруся, игнорируя папу Валю и расстегивая шерстяную кофту.

Грудь мамы Муму выглядела устрашающе. Когда была снята стягивающая повязка и открылись промокшие чашечки бюстгальтера, Маруся застонала. На ее щеках цвели красные пятна, пересохшие губы потрескались.

– Да ты больна! – закричала Валентина, бросаясь к кроватке с ребенком и закрывая ее собой.

– Цедись! – крикнула Маруся таким голосом, что Валентина тут же села и распахнула на груди халат.

Папе Вале приказано было удалиться, а на Леру никто не обращал внимания. Она смотрела в странном оцепенении, как в чашку бьют тугие тонкие струйки, потом капают капли.

– Вот, – протянула чашку Валентина.

Маруся взболтала содержимое, рассмотрела его и протянула чашку Лере.

– Вылей, – просто сказала она.

Молоко голубело в белой емкости. Лера отнесла чашку в кухню. Постояла у раковины, понюхала мамино молоко. Потом высунула язык и осторожно лизнула его.

Когда она вернулась в спальню родителей, Маруся кормила ребеночка своей грудью. Тот глотал с утробным громким звуком, и Лера даже испугалась, что он захлебнется. Когда младенчик отвернулся, молоко из соска все капало и капало на его щеку. Но он не реагировал. Он крепко спал.

– Теперь мне тоже нужно сцедиться, – сказала Маруся, передав уснувшего ребенка Валентине.

Лера подала ей чашку, но Маруся только покачала головой.

– Принеси литровую кружку, в которой я сегодня варила яйца, – попросила Валентина.

Пока Лера смотрела, как мама Муму сцеживает вторую грудь, она вдруг поняла, что совершенно беззащитна. Это у нее случилось из-за осознания, что у женщин есть могущество, которое невозможно постичь. И из-за того, что она не причисляла пока еще себя к женщинам. Как же тяжело и страшно быть ребенком!

Маруся перестала сцеживаться, облегченно вздохнула.

– Вылить? – кивнула Лера на кружку, сглатывая вдруг накатившую тошноту.

– Нет, погоди. Я не ем ничего второй день и почти не пью, чтобы молоко не прибывало так сильно. Оттого и в холодильнике совсем пусто.

– Ты будешь это пить? – прошептала Лера.

– Очень смешно, – кивнула мама Муму. – Отнесем это Артисту. Говорю же – в холодильнике пусто. Он на собачьих консервах долго не протянет. Маленький еще.

За столом клевала носом Валентина.

Папа Валя уснул в гостиной у включенного телевизора. Маруся оглядела их и вздохнула:

– И наступило всеобщее счастье…

Дернувшись, мама Валя подперла щеку ладонью и мечтательно прошептала:

– Неужели все будет так же спокойно и хорошо, как с Леркой?…

На лестнице Лера спросила:

– Им со мной было спокойно и хорошо?

– Все познается в сравнении, – заметила Маруся. – Ты покричала неделю, а когда стала недоедать, пришла я и накормила тебя. После каждой еды ты засыпала беспробудно, еле расталкивали к следующему кормлению. Поев, опять засыпала. Ты совсем не плакала, пока не пошла ножками и не стала набивать синяки.

– Мама Муму, а можно к тебе? – спросила Лера. Ей очень хотелось посмотреть на ребеночка Маруси.

– Нельзя, – категорично ответила Маруся. – Приходи дня через три. У меня жар спадет, и я расскажу о своем ребеночке.

Вечером в приоткрытую дверь своей квартиры Маруся передала поводок Артиста, и Лера пошла его выгуливать. Неделю до этого Артист жил у Капустиных, пока не начали мыть квартиру к приходу мамы Вали с ребенком.

Через час Лера позвонила, и рука Маруси забрала поводок. Упирающийся Артист был силой затащен в квартиру.

Зеркало

Ровно через три дня Лера после утреннего выгула Артиста просунула ногу в закрывающуюся дверь.

– Ладно, заходи, – распахнула дверь Маруся.

Лера обошла ее квартиру – такая же планировка, как у них дома. Заглянула на всякий случай и на балкон.

– Его нет, – сказала она, сбросив сандалии и устраиваясь в кресле с ногами.

Маруся села в кресле напротив, захватив спицы и клубок шерсти.

– Знаешь, кто такой тролль? – спросила она.

– Нет.

– О господи, – покачала головой Маруся. – А кто такая Баба Яга, леший и кикимора?

– Нет. Перестань заговаривать мне зубы. Ты обещала рассказать, где твой ребеночек.

– Твои родители ненормальные. Что они тебе читают на ночь? – спросила мама Муму.

– Детскую энциклопедию.

– Тролли – это маленькие человечки, которые живут под землей или в корнях деревьев. Похожие на чертенят. Можешь представить себе чертика?

– Нет.

– Ну ладно… – задумалась Маруся и перестала набирать петли. – В прошлом году мы с тобой смотрели ночью фильм. Твои родители уехали отдохнуть, а бабушку срочно вызвали на какие-то съемки.

– «Иствикские ведьмы», – кивнула Лера.

– Нет. Это было в те же выходные, вспомни. Три новеллы. Одна из них о девочке и коте. К девочке ночью приходил маленький человечек в шапочке с бубенцами и пил ее дыхание. А родители думали, что зло исходит от кота.

– Похожий на крошечного клоуна?

– Точно. Это и есть тролль.

– Ну и что? – нетерпеливо заерзала Лера, потом улеглась, свесив ноги через подлокотник кресла.

– Обычно тролли бывают злые. Я не слышала о добрых троллях. И вот однажды один злой тролль сделал страшное зеркало.

– Как же, интересно, он его сделал? Где он взял серебро? Гальваника – вещь сложная!

– Что? – нахмурилась Маруся.

– Мне папа читал, как делают зеркала. Стекло покрывают серебряным напылением.

– Короче, у него все было – и серебро, и гальваника! – повысила голос Маруся. – Не сбивай меня несущественными мелочами!

– Да уж! – хмыкнула Лера.

– В этом зеркале все доброе и прекрасное уменьшалось до минимума, а все плохое в человеке, все злое выпирало в устрашающих размерах.

– Как это? – заинтересовалась Лера. – Как в кривых зеркалах?

– Вроде того, только в кривом зеркале у тебя просто искажаются части тела, а у тролля было зеркало, в котором искажается душа. Все плохие поступки выпирают, а сам человек за ними становится безликим и незаметным. А так как у всех людей есть что-то плохое…

– У меня нет, – перебила Лера.

– Так не бывает.

– Бывает, – настаивала девочка.

– Ладно, – задумалась Маруся. – Если я сейчас тебе докажу, что и у тебя бывает в душе что-то не совсем хорошее, ты дашь мне досказать? Не будешь перебивать?

– А причина, по которой мама водила меня к психиатру, считается?

– Нет, – покачала головой Маруся. – Конечно, нет. Интим – вещь неприкосновенная.

– Ну, тогда ладно.

– Ты сделала кое-что не совсем хорошее, когда рассказала маме о том, что услышала в роддоме. Когда я схватила кресло и… короче, когда я чуть не прибила твоего папу креслом.

– Ничего я не говорила маме! – возмутилась Лера.

– А кому ты это говорила?

– Только бабушке, – честно ответила девочка.

Маруся закрыла глаза.

– Ну и что? – взвилась Лера. – Она же мне рассказала, как развивается человеческий зародыш, и про аборт. И я сказала…

– Ты права, – перебила Маруся, – совершенно права, когда не понимаешь плохого в своих поступках. Ты еще слишком мала для этого.

Они замолчали, настороженно подстерегая взгляды друг друга.

– Что там было дальше с зеркалом? – первой нарушила молчание Лера.

– Оно разбилось на миллионы мелких осколков, и даже больше, чем на миллионы.

– На триллионы?

– Да. И даже больше.

– На биллионы?…

– На такое количество, которое трудно определить. Оно разбилось на мельчайшие кусочки, величиной не больше песчинки.

– Почему оно разбилось? – спросила Лера.

– Потому что злой тролль поднял его над землей, зеркало не выдержало отраженного в нем зла и разлетелось на кусочки. Но не исчезло. Его крошечные осколки летают везде. Если попадут в глаз к человеку, то все.

– Что? – прошептала Лера.

– Он начинает видеть все только в дурном свете. Только плохое в людях.

Маруся встала, прошлась по гостиной, посмотрела на себя в зеркало. Стала боком и провела рукой по опавшему животу.

– Мой ребенок умер, – сказала она. – Он где-то там, за зеркалом… – Маруся протянула ладонь и прижала ее к стеклу. Потом отняла и смотрела, как ее влажный отпечаток исчезает постепенно, словно его засасывает зазеркалье.

– Сейчас ты будешь плакать? – спросила Лера.

– Нет, – покачала головой Маруся. – И не собираюсь. Бог дал, как говорится, бог взял.

– А тот ребенок, который умер, когда я родилась, он тоже мальчик? – продолжала Лера.

– Да. У меня тоже тогда был мальчик. Почему ты спрашиваешь?

– Значит, их двое в зазеркалье, – спокойно констатировала Лера.

Женщина у зеркала нашла глазами отражение девочки и внимательно посмотрела ей в лицо: