Джон Макдональд - Темнее, чем янтарь
Пошли ей, Боже, достаточно силы и удачи, чтобы сальдо было в ее пользу.
4
В три тридцать направление ветра изменилось и жара сделалась невыносимой. Я попросил Мейера постоять у штурвала, пока я натяну тент. Потом мы вновь заговорили о нашей пассажирке и сошлись на том, что следует простить ей приступ словоизвержения, как закономерную нервную реакцию.
— И вообще, — заметил Мейер, — счет один-ноль в ее пользу. Она наговорила много, но при этом не сказала практически ничего. Может быть, она не хочет посвящать нас в подробности своей карьеры? Может быть, она играет роль или хочет, чтобы мы думали, будто она играет роль? Представляешь, как мы будем выглядеть, если в Майами она заявит, что возвращается к мужу и детям? Или на свое место секретарши в рекламном агентстве?
— Не думаю, что такой вариант возможен.
— Я тоже. Она не просит помощи в открытую, но ждет, чтобы мы сделали первый шаг.
Я пересказал Мейеру ту часть беседы, при которой он не присутствовал.
— Так и есть, Тревис! Она ходит вокруг да около, но в глубине души уже готова капитулировать. Ей хочется сбросить этот груз с души. И она, может быть, уже решилась бы, но ее останавливает беспокойство за подруг. Все-таки, я думаю, что она скоро дозреет и выложит нам все об этом их зловещем бизнесе.
— А у тебя есть свои предположения на этот счет?
— Я слышал столько же, сколько и ты. Шантаж? Слишком безобидно, чтобы это затронуло ее всерьез. Так же, как и воровство, надувательство, азартные игры. Остается не так уж много вариантов.
— И это должно быть нечто впечатляющее.
— Да-да. Нечто такое, из-за чего за два года она дошла до ручки.
Тарпон-Бей я счел самым подходящим местом для стоянки. После того как мы встали на якорь и я заглушил двигатель, Эва появилась на палубе, зевая и потягиваясь.
— Что это за озеро? Какого черта мы стоим? — осведомилась она.
Я объяснил ей, что не в моих привычках убивать себя ночными вахтами.
Несмотря на то, что солнце уже садилось, было еще очень жарко. Я оставил включенным второй генератор, поставил кондиционер на максимум, и мы задраились внизу.
Лучи заходящего солнца светили прямо в иллюминатор. Я предложил Эве послушать музыку. Она долго ковырялась в коробке с записями, но так и не нашла ничего подходящего. Покрутив ручку приемника, она наконец остановилась на голливудской станции, специализирующейся, по выражению Мейера, «на распространении бацилл биттловских песнопений». Разумеется, приемник был включен на полную мощность, и на нас обрушился водопад звуков, как незадолго перед этим — водопад слов.
На свою беду я разрешил ей пользоваться содержимым ящиков и шкафов. В результате внутренние помещения яхты выглядели так, будто банда гангстеров полдня искала спрятанные бриллианты. Все дверцы распахнуты, крышки откинуты, вещи валяются на полу беспорядочной грудой. Интерьер украшали расставленные тут и там грязные стаканы и недопитые бутылки. Полотенца были измазаны губной помадой, на полу в ванной стояли лужи, раковина засорена ее черными волосами. Не обращая ни малейшего внимания на произведенный ею разгром, она продолжала наслаждаться жизнью. Если она не щебетала, то сидела перед зеркалом, а если не сидела перед зеркалом, то делала маникюр или принимала ванну. Запасы пресной воды таяли с угрожающей быстротой. Оставшееся время она делила между сном, едой и выпивкой.
После очередного рейда по шкафам Эва предстала перед нами в коротких коричневых шортах и оранжевой блузке без рукавов.
Блузку она не стала застегивать, а просто запахнула вокруг талии и заправила в шорты. Какая-то из мелодий показалась ей особенно привлекательной, и она начала танцевать, полуприкрыв глаза и не выпуская из руки бокал. Босые ноги плавно двигались по ковру, туловище ритмично покачивалось, черные волосы скользили по плечам в такт движениям.
Расположившись за шахматным столиком, мы с Мейером углубились в одну из тех запутанных партий, где всю прелесть составляет не быстрый победный натиск, а длительное хитроумное противостояние. Пока Мейер раздумывал над очередным ходом, я наблюдал за Эвой.
Я не поклонник современных танцев, что, по-моему, нормально для каждого человека старше девятнадцати лет, но в том, как она кружилась, поворачивалась и изгибалась с одним и тем же отрешенным выражением лица, было что-то завораживающее. Самое странное заключалось в том, что, хотя каждое движение ее рук, плеч, бедер было откровенно сексуальным, но все вместе они создавали впечатление невинности и не осознающей себя женственности.
Я попытался проанализировать причины этого феномена. Отчасти он был обусловлен размеренностью ее движений и отрешенным выражением лица. Другой составляющей являлась одежда: просторная блузка скрывала очертания груди, а шорты привносили элемент спортивной элегантности. Но главным все-таки было совершенство ее тела. В нем не было и намека на вялость или рыхлость: гладкая кожа, безукоризненный костяк, там, где положено, — приятные округлости. Именно благодаря этой юной упругости плоти, танец казался не вульгарным, а странно символичным, почти ритуальным. В нем были и обещания, и предчувствия, и ожидания. Но исполняла его женщина, давно забывшая, что такое любовь.
Вопреки моим ожиданиям, Мейер не стал разрушать равновесие, сложившееся в центре доски, а сделал ход слоном, усиливая фланг. Пока я раздумывал, что бы это значило, Мейер сбегал за фотоаппаратом. Аппарат «Никон» входит в обязательный джентльменский набор Мейера и обычно хранится в туристской сумке.
Мейер опустился на одно колено и навел камеру на Эву. Он успел сделать несколько снимков с разных позиций прежде чем она заметила его и просияла: «О-о, продолжайте!»
— Я всего лишь любитель, — объяснил Мейер, пытаясь перекричать музыкальный фон. — Морские раковины, скалы, старинные замки и очаровательные личики.
— Ей-богу, Мейер, сейчас мы сделаем отличный кадр, — заявила она, принимая позу, которую, видимо, считала наиболее выигрышной: бедро выпячено, спина изогнута, голова слегка повернута в сторону и опущена, губы приоткрыты.
Мейер послушно запечатлел ее в этой и еще в двух-трех позах, но я увидел, что сразу же интерес пропал.
Приглушив музыку, она сказала:
— А ведь когда-то я позировала для рекламных агентств и меня очень ценили. Фигура-то у меня в порядке, а? Короче, я получала за это неплохие деньги, но, скажу вам, ребята, это не такая легкая работа, как кажется.
Мейер вернулся на свое место за столиком. Эва навестила бар и, соорудив очередную порцию питья, подошла к нам. Некоторое время она наблюдала за игрой. Я как раз начал размен центральных пешек в надежде, что это откроет мне оперативный простор.
— Эй, ребята, — сказала она, — может, вместо этой ерунды займемся чем-нибудь стоящим? Например, поиграем в покер по четвертаку? Конечно, если вы одолжите мне двадцатку для начала.
— Может быть, позднее, — буркнул Мейер, не отрывая глаз от доски.
— Ах, извините! И отправляйтесь к дьяволу. — Эва передернула плечами, крутанула ручку приемника до отказа и вновь принялась танцевать, не забывая время от времени отпивать из стакана.
Ближе к вечеру мы смогли выключить кондиционер, а ночью, благодаря открытым иллюминаторам и дверям, даже создалась иллюзия прохлады.
Ночью на меня в который раз навалился старый кошмар. Каждый раз, просыпаясь, я вспоминаю, что уже видел этот сон десятки раз, но во сне приходится переживать все заново. Опять полуразрушенный сарай, и опять ночь, и зловоние от гноящейся раны на ноге. Жар стер грань между явью и галлюцинацией. Единственной нитью, связывающей меня с реальностью, оставалась винтовка, прислоненная к разбитой раме. Я представлял себе, как они крадутся по склону холма, старательно обходя освещенные луной места. Сейчас они ворвутся сюда и добьют меня, а потом дождутся утра и убьют девушку, когда она придет навестить меня. Что-то коснулось моего плеча. Это они! Собрав последние силы, я вскочил…
В одну секунду, перейдя от сна к действительности, я выхватил из-под подушки пистолет. Прикосновение, разбудившее меня, было реальностью. Какая-то тень отпрянула от кушетки. Я метнулся к стене и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.
Это была Эва. Разинув рот, она уставилась на дуло, как будто видела оружие первый раз в жизни. Я облегченно вздохнул и сунул пистолет в ящик стола.
— Спасение имущества! Господи помилуй! — произнесла она дрожащим от ярости голосом. — Контракты со страховыми фирмами!
— Я не хотел испугать тебя. Наоборот, это ты меня испугала. Видишь ли, в мире найдется пара человек, которые меня на дух не переносят.
Я зевнул и внезапно поперхнулся — осознал, что стою перед обнаженной женщиной.
Она направилась к кушетке. Груди подрагивали в такт движениям. Они казались меньше, чем на самом деле, из-за очень крупных темно-красных сосков. Идеальный изгиб бедер. Гладкий, ровный живот с четкой треугольной заплаткой цвета вороненой стали внизу.
