Филип Керр - Друг от друга
— Да ведь и вы тоже. Разве нет?
— Нет. Мы просто фанатики. А это разница. Мы не рассчитываем, что Бог радуется, когда мы сносим кому-то башку. А они — да. Вот это и делает их безумцами.
Встреча происходила в просторном люксе, забронированном Эйхманом для себя в отеле «Националь». На великом муфтии Иерусалима — он был ниже на голову всех остальных в комнате — красовались тюрбан и какая-то длинная черная хламида. Чувства юмора он был явно лишен напрочь и держался с видом важным, чванливым и значительным, чему, несомненно, весьма способствовало раболепие, с каким суетились вокруг него спутники. С превеликим любопытством я вдруг обнаружил, что он на удивление похож на Эйхмана. Для полного сходства Эйхману не хватало только седеющей бороды. Может, именно этим объясняется, что они так хорошо поладили?
Сопровождали Хадж Амина пятеро, все в мышиного цвета костюмах «тропик» и тарбушах, египетском варианте фески. Переводчик смотрел глазами убийцы, щеголял усиками а-ля Гитлер, только седыми, а на шею ему наползал второй подбородок. В руках он держал толстенную резную трость, под пиджаком, как и у всех других арабов — за исключением самого Хадж Амина, — бугрилась наплечная кобура.
Хадж Амин, ему было чуть за сорок, говорил только на арабском и французском, но переводчик у него был отличный. Германский журналист Франц Рейхерт, уже оправившийся от расстройства желудка, переводил на арабский слова чиновников из СД. Я устроился поближе к двери, слушая беседу и изображая бдительность, подобающую телохранителю, на роль которого я сам напросился. В основном разглагольствовал Хадж Амин — я был в шоке от агрессивности его антисемитизма. Хаген с Эйхманом евреев тоже не любили — явление в Германии достаточно распространенное. Они рассказывали анекдоты про евреев, желали, чтоб тех исключили из общественной жизни Германии, но до Хадж Амина им было далеко — тот ненавидел евреев неистово, как собака ненавидит крыс.
— Евреи, — надрывался Хадж Амин, — так сильно изменили жизнь в Палестине, что, если не взять ситуацию под контроль, это неизбежно приведет к уничтожению в Палестине арабов. Мы не возражаем, когда люди приезжают в страну как гости. Но евреи явились в страну как враждебные оккупанты, привезли с собой все ловушки современной европейской жизни, а они — оскорбление самим корням священного ислама. К европейскому образу жизни мы не привыкли и не желаем его. Мы хотим, чтобы страна наша оставалась такой, какой была до того, как к нам понаехали евреи. Такой прогресс нам не нужен. Не нужно процветание. Прогресс и процветание — это враги истинного ислама. И хватит с нас всяких переговоров. С англичанами, евреями, французами. Теперь вот с немцами. Заявляю вам — сейчас только меч решит судьбу нашей страны. Вы должны знать это, если политика Германии — поддерживать сионизм. А наша политика — истребить всех сионистов и их сторонников под корень, до последнего человека.
Но пришел я на встречу, герр Эйхман, не для того чтобы угрожать вашему фюреру. Германия не империалистическая страна, вроде Британии. И в прошлом она не вредила ни одному арабскому или мусульманскому государству, а во время войны была союзником Оттоманской империи. Я и сам служил в оттоманской армии. Германия всегда воевала с нашими империалистическими и сионистскими врагами: с французами, британцами, русскими, американцами. И за это мы испытываем к вашему народу благодарность и восхищаемся его военными талантами. Только, герр Эйхман, не надо больше присылать к нам евреев.
Я прочитал великую книгу фюрера. В переводе, конечно, но льщу себя надеждой, что понял умонастроение автора. Он ненавидит евреев из-за поражения, которое они принесли Германии в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Он ненавидит евреев, потому что еврей Хаим Вейцман[2] изобрел ядовитый газ, от которого фюрер пострадал в войну — временно ослеп. Он ненавидит евреев, потому что именно еврей вовлек Америку в войну на стороне британских сионистов и помог нанести поражение Германии. Все это, господа, мне понятно и близко, потому что я тоже ненавижу евреев по многим причинам. Но больше всего — за их гонения Христа, который был пророком Аллаха. А потому для мусульманина убить еврея означает обеспечить себе немедленное блаженство в раю в величественном присутствии Всемогущего Бога.
Евреи не только ярые враги мусульман, они — угроза миру. Признание этого факта стало величайшим открытием фюрера. Действовать в соответствии с этим открытием, я считаю, — его великая миссия. Действовать жестко, потому что еврейскую проблему не решить, высылая евреев в Палестину. Необходимо найти другое решение, радикальное. Передайте это своим начальникам. Лучший способ расправиться с еврейской проблемой — это осушить поток беженцев из Европы. И я даю фюреру торжественный обет: я стану помогать ему в уничтожении Британской империи, если он пообещает ликвидировать все еврейское население Палестины. Все евреи повсюду должны быть уничтожены.
Даже Эйхмана покоробили речи великого муфтия. А Хаген, делавший записи, рот раскрыл в изумлении от откровенной жестокой простоты предложения муфтия. Рейхерт тоже оторопел. Но они все-таки сумели взять себя в руки и пообещали Хадж Амину, что точно передадут его мысли своим начальникам в Берлине. Обменялись официальными письмами, и Эйхман закончил беседу заверениями, что они обязательно встретятся еще. Никаких важных соглашений заключено не было, но у меня осталось чувство, что суждения муфтия произвели на обоих чиновников СД весьма сильное впечатление.
Когда великий муфтий с сопровождающими покидал номер «Националя», его араб-переводчик напоследок с улыбкой заметил: англичане твердо убеждены, что все еще крепко держат Хадж Амина запертым в ловушке в мусульманском районе Иерусалима (хотя они конечно же не осмеливаются вторгаться туда для его розысков).
Мы переглянулись, закурили и удивленно покачали головами.
— Никогда не слыхал подобного бреда, — заметил я, подходя к окну и глядя, как Хадж Амин и его люди загружаются в неприметный бронированный автофургон. — Сумасшествие чистейшей воды. Этот тип вконец спятил.
— Да, — согласился Хаген. — И все-таки в его безумии проглядывает некая незамысловатая логика, как считаете?
— Логика? — чуть недоверчиво повторил я. — Что ты имеешь в виду?
— Я согласен с Гюнтером, — вступил Рейхерт. — Мне тоже все это представляется настоящим безумием. Что-то вроде крестового похода. Не поймите меня неправильно, я не поклонник евреев, но нельзя же уничтожать целую расу!
— Сталин уничтожил в России целый класс, — возразил Хаген. — Если подумать, даже два или три класса. Расправившись с буржуазией, кулаками и крестьянами, он мог бы нацелиться и на евреев. Последние пять лет Сталин занимается тем, что вынуждает украинцев умирать голодной смертью. А почему нельзя уморить голодом евреев? Конечно, это порождает множество проблем. Так что по сути мое мнение остается неизменным: нам следует и дальше высылать их в Палестину. Ну а что уж тут с ними произойдет — это не наша забота.
Хаген тоже подошел к окну и закурил.
— Хотя я считаю, что учреждению независимого еврейского государства в Палестине нужно всячески препятствовать. Это я понял после того, как приехал сюда. Такое государство вполне сумеет проводить дипломатическое лоббирование против правительства Германии — склонить Штаты к войне с нашей страной, например. Этому следует помешать.
— Я надеюсь, что все же никто не отрицает необходимости куда-то высылать мерзавцев? — спросил Эйхман. — На Мадагаскар бессмысленно. Туда евреи ни за что не поедут. Так что или сюда, или… ну, как Хадж Амин предлагает… Хотя не думаю, чтобы кто-то в СД согласился на такое решение проблемы. Это уж через край.
Рейхерт взял письмо муфтия. На конверте было написано: «Адольфу Гитлеру».
— Как думаете, он высказывает нечто подобное и в письме?
— Без сомнений, — ответил я. — Вопрос в другом: как вам поступить с письмом?
— И речи быть не может о том, чтобы не передать его начальству! — Мысль о возможности утаить письмо великого муфтия шокировала Хагена больше, чем высказывания этого фанатика. — Просто нереально! Это дипломатическая корреспонденция.
— Но не дипломатичная, — обронил я.
— Тем не менее письмо обязательно требуется доставить в Берлин. Отчасти ради этого, Гюнтер, мы и приехали сюда. Нам нужно предъявить какие-то результаты нашей миссии. Тем более теперь, когда мы знаем, что за нами следит гестапо. Плутовать с расходами — одно, а прокатиться в Палестину попусту — совсем другое. Это выставит нас дураками в глазах генерала Гейдриха и уничтожит возможность карьеры в СД.
— Разумеется, про это нечего и думать, — поддержал Эйхман, у него желание выдвинуться любыми способами было не меньше, чем у Хагена.
