Николай Томан - Воскрешение из мертвых (сборник)

— Однако со слов Куравлева я понял, что он не намерен ставить физических экспериментов, полагая, что и одних только математических расчетов будет вполне достаточно.

— Нет, этого будет явно недостаточно! — уже не сдерживая себя, восклицает Травицкий. — От него нужно требовать физического эксперимента! Раз он способен доказать что-то теоретически — должен, значит, подтвердить это и экспериментом. Ему нужно прямо сказать, что за средствами дело не станет. И если вы меня уполномочите, я сообщу ему об этом.

— Нет, — твердо стоит на своем ректор, — мы ограничимся пока только математическими его расчетами. Такова воля главы епархии.

А если бы была на то его личная воля, он бы вообще отказался от любого эксперимента. Но раз пожелал того епархиальный архиерей, он не вправе ему перечить. Да и риск в данном случае невелик. Пусть себе выводит свои формулы этот Куравлев. Если они и не укрепят веру, то и не пошатнут ее. А общение с ним надо бы поручить не Травицкому, а Десницыну. Он и уравновешенней, и в науке более его смыслит.

8

Пробыв у родителей около недели, Настя снова уезжает в Москву на консультацию. Дионисий Десницын снабжает ее к тому времени еще кое-какими расчетами Куравлева.

Дверь ей открывает сам профессор Кречетов. У него на перевязи левая рука, но выглядит он вполне здоровым.

— Что смотрите на меня такими удивленными глазами? — шутливо спрашивает он. — Ходят, наверно, слухи, что я отдаю концы?

— Ну что вы, Леонид Александрович! — восклицает Настя. — Кто станет распускать такие слухи? Но то, что вы нездоровы, — ни для кого не секрет.

— Ну, а что все-таки говорят о моей болезни? — продолжает допытываться Кречетов. — Не удивляются: такой здоровяк — и вдруг в постели?

— Не знаю, как другие, а я удивилась, — чистосердечно признается Настя. — Но мало ли что может приключиться даже со здоровяком? Вот и пришла навестить… Толком ведь никто не знает, чем вы больны. Поговаривали, будто вы упали и сломали руку. Это правда?

— Это наиболее вероятная версия, — смеется профессор. — Видите, рука действительно на перевязи.

— Ну, а на самом деле? Вы же спортсмен, как же так неудачно упали?

— Падают и спортсмены, тем более что я не такой уж молодой спортсмен, — посмеивается Кречетов.

— Вы так меня заинтриговали, Леонид Александрович… Но если не находите нужным…

— Да, лучше не будем больше касаться этой темы. Она мне не очень приятна. К тому же я почти здоров. Ну, а у вас как идут дела? Скоро ли можно будет познакомиться с вашей диссертацией?

— Теперь скоро, только страшно уж очень, — вздыхает Настя. — А я, знаете, еще к вам зачем? Расспросить хотела о том физике, на защиту докторской диссертации которого вы меня приглашали…

Кречетов заметно мрачнеет.

— Лучше бы вы не спрашивали меня о нем, — устало говорит он после довольно продолжительного молчания. — Но уж раз спросили, я отвечу. Помните, как я расстроился в тот день? Но не потому, что он меня оскорбил. Просто досадовал на самого себя. Думал, что, может, слишком требователен был к этому докторанту. Решил даже познакомиться с другими его работами и готов был сам перед ним извиниться, если бы обнаружил в них какие-нибудь новые, интересные мысли. Но обнаружилась необычайная противоречивость его высказываний по многим фундаментальным вопросам субатомной физики. И даже просто ошибочные, антиматериалистические положения. Он допускает, например, что в микромире существуют явления, происходящие вне времени и пространства.

— Допускает это не только он, но и кое-кто из довольно известных ученых на Западе, — осторожно замечает Настя.

— Да, американский физик Чу, например, и некоторые другие сторонники феноменологического направления в физике элементарных частиц. Что дает повод для подобных утверждений? Главным образом современные затруднения, связанные с пространственно-временным описанием внутренней структуры этих частиц.

— А как вам кажется, на этом не смогли бы спекулировать богословы?

— За это давно уже ухватились фидеисты всех мастей. Это теперь их главное направление в борьбе с материалистами. Помните их утверждения о «свободе воли» электрона? Или спекуляцию «соотношением неопределенности» Гейзенберга? Ну, а теперь сторонники физического идеализма и откровенные фидеисты стали утверждать, будто принцип причинности, обусловленности явлений не распространяется на область внутриатомных процессов.

— В нарушении принципа причинности в микромире богословы видят чуть ли не вмешательство всевышнего…

— Не чуть ли, а самым серьезным образом! — восклицает Кречетов. — Они утверждают даже, что существуют абсолютные, непреодолимые границы познания и что область веры начинается будто бы там, где кончается область знаний. — И, усмехаясь каким-то своим мыслям, профессор, как бы между прочим, добавляет: — Убеждение в существовании такой границы познания вдохновило одного свихнувшегося физика попытаться поставить эксперимент общения со всевышним.

— Уж не того ли, который столь неудачно претендовал на докторскую степень?! — невольно восклицает Настя.

— А как это вы догадались? — удивляется Кречетов.

— Такая уж я догадливая, — улыбается Настя. — А вам откуда это известно? Не консультировался же он с вами?

— Представьте себе, консультировался.

— После всего того, что между вами произошло?

— А может быть, как раз именно поэтому. Наверное, я все-таки убедил его тогда, что немного разбираюсь в механике субатомных миров, и ему захотелось узнать мое мнение о возможности такого эксперимента. Но он, конечно, не пришел ко мне сам, а прислал довольно объемистый трактат, подписанный вымышленной фамилией.

— А как же вы догадались, что это именно он?

— Это следовало из всего того, что я прочел в других его работах.

— Ну, и что же вы ему ответили?

— Разобрал этот новый его трактат с такой же основательностью, как и диссертацию.

— И он уже получил ваши замечания?

— Получил, наверное. И кажется, именно по этой причине пострадала моя рука… Не понимаете?

Настя отрицательно качает головой.

— Пришел он ко мне среди бела дня и, как только я открыл ему дверь, выхватил что-то похожее на пистолет. Но пистолет его дал осечку, а может быть, я успел вовремя дверь захлопнуть, только выстрела не произошло. Но, торопясь захлопнуть дверь, я поскользнулся, упал и сломал руку. Вот, собственно, и все. Весьма возможно, впрочем, что это был совсем не он.

— А вы разве не видели его лица?

— Он был в надвинутой на глаза меховой шапке и с поднятым воротником. К тому же у нас на лестничной клетке темновато. Я, однако, почти не сомневаюсь, что это мог быть только он. По моим расчетам, это произошло как раз в тот день, когда он должен был получить мой ответ. По его просьбе мое письмо было послано ему до востребования.

— Да, пожалуй, это действительно мог быть он, — подумав немного, произносит Настя. — А вы заявили об этом в милицию?

— Нет, в милицию я не заявлял и вас очень прошу об этом происшествии никому ни слова. По-моему, психически он не вполне здоров, и мне не хотелось бы привлекать его к ответственности.

— Но его же нужно в сумасшедший дом! — возмущается Настя. — Он ведь снова может прийти…

— Не волнуйтесь, Настенька, — успокаивает ее Кречетов, — больше он стрелять в меня не будет. Да и потом, нет ведь полной уверенности, что это он. А если рассказать все милиции, они непременно арестуют именно его, ибо против него больше всего улик. А если потом окажется что это не он, представляете, как я буду выглядеть? Лишил его докторской степени да еще обвинил в покушении на убийство…

Но Настю все эти доводы Кречетова ни в чем не убеждают, и она просто не находит слов от возмущения. Лишь успокоившись немного, она спрашивает:

— Ну, а если это действительно был кто-то другой?

— Кто-то другой покушаться на меня не мог. Так покушаться мог только явно сумасшедший. А единственный мой знакомый, производящий впечатление сумасшедшего, это он. И не будем больше об этом, если вы хоть немного меня уважаете.

— Извините меня, пожалуйста, Леонид Александрович! Я не знала, что этот разговор так вас расстроит… Мне вообще давно пора дать вам возможность отдохнуть. Еще только один вопрос: как поживает ваша племянница Варя? Навещает она вас?

— С тех пор как заболел, приходит почти ежедневно, хотя теперь она не только работает, но и учится в заводском техникуме.

— А замуж все еще не собирается?

— Претендентов на ее руку, по имеющимся у меня сведениям, достаточно, — улыбается Леонид Александрович, — но она одержима почти фанатической идеей — перевоспитать одного сбившегося с пути парня. «Сделаю, говорит, из него настоящего человека». И чует мое сердце, добьется своего и именно ему отдаст, наверное, свою руку и слишком уж доброе сердце.