Сергей Высоцкий - Праздник перепутий
— Ты, когда вырастешь, кем собираешься стать?
— Геологом-разведчиком, — не задумываясь, ответил Антонов. Мать работала в институте усовершенствования учителей лаборанткой на кафедре химии и брала иногда Алешу с собой. Больше всего ему нравилась огромная коллекция минералов, и он часами любовался причудливыми кристаллами берилла, горного хрусталя, медного колчедана... И в мечтах уже видел себя путешествующим по горным ущельям и тайге.
— Геологом-разведчиком... — повторила, словно эхо, Ольга Ростиславна и вздохнула. — Ничего у тебя не получится...
— Нет, получится! — запальчиво крикнул Антонов.
— В одиночку только в книгах Джека Лондона золото находят, — спокойно сказала Ольга Ростиславна. — А сейчас геологи сообща работают...
«Откуда вы знаете?» — хотел сказать Алеша, но сдержался. Он считал, что, кроме арифметики да правил правописания, Ольга Ростиславна ничего знать не может.
— ...А другие люди с тобой не пойдут, — продолжала учительница. — Не пойдут ведь, правда, дети?
Ребята сдержанно засмеялись, а Богунков, второгодник и драчун, пробасил с «камчатки»:
— Не пойдут!
— Не пойдут, потому что ты, Антонов, относишься к ним свысока. Можешь обидеть любого... Да и плохо привыкаешь к деревенской жизни. А геолог — он все в поле, в горах, — опять вздохнула Ольга Ростиславна. — Вот мы осенью на экскурсию ходили — так ты даже волчьи ягоды от черной смородины отличить не смог. И вереск с можжевельником путаешь...
Кто-то из ребят снова хихикнул.
— Это кто там смеется? — строго спросила Ольга Ростиславна. — Аникина? Ты подожди смеяться. На следующем уроке я вчерашнюю диктовку раздам. Так мы и похохочем вместе. Над тем, как ты знаки препинания расставила...
— Ничего я не путаю, — обиженно буркнул Алеша. Он совсем растерялся и не знал, как себя вести — то ли заплакать от обиды и убежать, то ли продолжать огрызаться.
— А вдруг заблукаешь? — снова подал голос веселый Богунков.
— Ребята, а как Антонов с костром справляется? — спросила Ольга Ростиславна. — Может он быстро запалить?
— С одной спички, — вступился за Алексея Саша.
— Я все минералы знаю! — буркнул Антонов, ободренный поддержкой брата. — И где их искать знаю! У меня мама с профессором Верховским работает...
— Чтобы с камешками разобраться, надо с людьми подружиться, — сказала Ольга Ростиславна. — Не будешь с людьми дружить, ничего не добьешься. Вот ты про маму сказал... Я ее хорошо знаю. Она у тебя прекрасный человек. Парасковью Филипповну в деревне с детства все любили, маму твою. И когда она в сельскохозяйственной школе кухаркой работала...
— Она лаборант! — запальчиво крикнул Антонов. — И не работала кухаркой!
— Ну что ж тут плохого? — удивилась Ольга Ростиславна. — Сейчас там Ани Семеновой мама работает.
— А моя мама не работала! Не работала! — закричал Антонов. Слезы душили его. Он уже не мог сдерживаться и все твердил и твердил, остервенело, не слыша звона колокольчика, возвестившего перемену: — Не работала, не работала!
Он сам не понимал, почему, но с того случая как-то постепенно, сами собой, у него наладились отношения с учениками. Только на Ольгу Ростиславну он еще долго был обижен и, отвечая ей на уроке, всегда отводил глаза. А когда приехала в одно из воскресений из Ленинграда мать — спросил ее про сельскохозяйственную школу. Работала ли она там кухаркой?
Мать засмеялась.
— Работала, Леха. Я и с папкой твоим в этой школе познакомилась... Приехал он читать курсантам лекции. И неделю я кормила его супами своими... — Она обняла Алешу, прижала к себе. — Папка уж и не мог потом без моих супов. Это только ты, привереда, супы плохо ешь!
...Вечером в доме у Дарьи Филипповны собрался народ. Алексей Николаевич с трудом узнал Аню Семенову, когда-то веселую и озорную девчонку, с которой они были особенно дружны в детстве. Деревенские мальчишки, из тех, что помладше, дразнили их: «Тили-тили тесто, жених и невеста».
— Что, Лешенька, на улице не признал бы? — спросила Семенова и улыбнулась. И Антонов почувствовал в ее наигранно-бодром голосе обиду. Обиду за то, что не смог он сразу узнать Аню, не смог скрыть своего разочарования.
Загорелая до черноты, с выцветшими на солнце волосами, Аня показалась Антонову задерганной и неспокойной. Она то громко смеялась по любому пустячному поводу, то вдруг задумывалась, и лицо у нее становилось замкнутым и отрешенным. Зато Борис Ситников, которого Алексей Николаевич не видал, наверное, лет двадцать, был таким же добродушным и улыбчивым увальнем, как и раньше. Только на большой сивой голове появились залысины да отрастил курчавую, тоже сивую, бородку. Жену его, Варвару, Антонов видел впервые — Ситников женился совсем недавно. «Своих-то баб мало, — успела шепнуть Алексею Николаевичу тетка с осуждением, — так с Псковщины привез».
Разговор получился шумный, безалаберный, как всегда бывает при встрече старых знакомых. Дарья Филипповна уже несколько раз заглядывала на веранду и приглашала к столу. Наконец все перешли в избу.
После того как помянули Ольгу Ростиславну, Антонов спросил:
— А как она умерла? Не очень болела? — И по тому, как все неожиданно притихли, понял, что здесь не все просто.
— Это я, я во всем виновата! — со вздохом сказала Аня Семенова, и губы ее страдальчески скривились.
— Ну, Аня! — ласково сказал Саша. — Перестань, в чем ты виновата?
Она взмахнула рукой, словно хотела от кого-то защититься, и разрыдалась. Варвара обняла ее и стала что-то ласково шептать.
— Ты, мама, не рассказала Леше? — обернувшись к Дарье Филипповне, спросил Саша. Та отрицательно качнула головой.
— Неладно с Ольгой Ростиславной вышло, — хмуро сказал Ситников. — Утонула она. Пошла зачем-то ночью на реку. На ГЭС. То ли в голове у нее помутилось, то ли еще чего... Утром выловили.
— Все у нее с головой было в порядке, — подняла глаза Аня. — Утопилась она, Алеша! Утопилась!
— Опять за свое! — буркнул Саша.
— Правда, Аня, чего ты все болтаешь? — вступился Ситников. — Ее и похоронили на кладбище. А вот Марусю-нищенку поп не дал на кладбище хоронить. Самоубийц только за оградой можно...
— Да ладно вы! — вспылила Аня. — Говорю, что знаю...
«Неужели это правда? — подумал Антонов, но расспрашивать не решился. — Завтра все узнаю подробно». Он вдруг вспомнил, как шел сегодня по плотине, вспомнил чистую, отразившую белые облака и прибрежный лес воду, широкие листья кувшинок и тоненький одинокий поплавок, медленно кружащий над омутом.
— Я виновата, — чуть успокоившись, пробормотала Семенова и с каким-то остервенением, по-мужицки, не закусывая, выпила водку. — Перед той ночью пришла к ней. Принесла молока, колбасы из города привезла. Убралась... Сидели, чаевничали. Ну, и разговорились. О наших ребятах. Кто, где... Я возьми да и брякни: «Какие-то мы все неприкаянные у вас, Ольга Ростиславна, получились. Мыкаемся по свету, ищем все чего-то, а чего — сами не знаем...»
— Ну ты даешь, подружка... — с осуждением покачала головой Варвара.
— Сама понимаю, что дура, — опять всхлипнула Анна. — Словно за язык кто дернул...
Несколько минут все молчали.
— Глупость ты, Анька, конечно, ляпнула, — хмуро сказал Саша. — Только к ее смерти это отношения не имеет.
— Имеет, имеет! — упрямо твердила Анна. — И не глупость, да только зачем я старуху обидела.
Общий разговор распался. Борис и Саша сидели притихшие, задумчивые, сосредоточенно курили. Дарья Филипповна собрала со стола закуски, убрала недопитую водку.
Анна с Варварой затеяли вполголоса разговор о какой-то проворовавшейся Алке из сиверского универмага. Алку они единодушно осуждали и горевали по поводу ее детишек, которым теперь года три придется мыкаться без матери, с пьяницей отцом.
Антонов молча курил, приглядываясь к своим сильно постаревшим однокашникам, и в голову ему лезли какие-то нелепые обрывки воспоминаний из далекого детства. Про то, как они с Ситниковым наловили раков и засунули Ане в портфель, а раки расползлись по классу, И было столько веселого визга! Про то, как Саша, ревновавший к нему Аню, подстерег ее вечером во время купанья и спрятал одежду. И Анька вылезла из воды голая и спокойно стала искать в кустах свое платье, а Саша, красный как помидор, убежал в деревню и долго боялся показаться Ане на глаза...
На столе появился самовар, вазочки с вареньем.
— Ну, чего пригорюнились? — сказала Дарья Филипповна. — Давайте чайку погоняем. Хороший чай — он половину забот снимает...
— А что тебе, Аня, Ольга Ростиславна ответила? — неожиданно спросил Борис.
— Ну вот, опять двадцать пять! — недовольно проворчал Саша. Анна по-детски виновато улыбнулась и пожала плечами.
— Ничего особенного. «Были бы у меня, Анюта, свои ребятишки, — сказала, — может, и вас я по-другому учила. А петушиного слова на счастье — не знаю. Знала бы — каждого вызубрить заставила...»
