Пьер Гамарра - Убийце - Гонкуровская премия
-- Вы говорите о телефонном звонке?
-- Нет, вообще обо всем... Ну и время!
Симони опустил голову и прошептал, словно обращаясь к себе самому:
-- Но это шедевр... Настоящий шедевр...
-- Простите? -- переспросил репортер.
-- Это я о рукописи... Настоящий шедевр.
В коридоре послышались торопливые шаги, и оттуда донесся голос д'Аржана:
-- Робен, Робен, вы у себя? Вас ждет Бари.
Дверь открылась, в кабинет вошел литературный обозреватель. Он сразу же узнал Симони по его зеленой накидке.
-- Прошу извинения...
-- Наш друг Жак д'Аржан, литературный обозреватель , -представил Жозэ. -- Мосье Гастон Симони, член Гонкуровской академии.
Д'Аржан почтительно поклонился, Симони протянул ему руку.
-- Мосье д'Аржан, я часто читаю ваши статьи. В них есть чувство меры и здравый смысл.
-- Благодарю вас, мэтр, -- сказал в ответ д'Аржан. -- K сожалению, нам дают так мало места и литература настолько не в чести у широкой публики, что...
Жозэ скорчил гримасу. Симони кивал головой.
-- Боюсь, что завтра литература, как вы соизволили сказать, будет в большой чести у широкой публики, хотя мы охотно без этого обошлись бы.
-- Все это очень прискорбно, -- вежливо поддержал д'Аржан.
Симони запахнул накидку и спрятал в нее руки.
-- Да, сейчас уже невозможно замолчать сегодняшние события. Однако, господа, я вас прошу об одном: все-таки подумайте о нас, вернее о престиже, который еще сохранила наша Академия и который кое-кто с удовольствием втоптал бы в грязь. Предполагаю, что наш президент соберет представителей прессы и обратится к ним с просьбой проявить в освещении дела сдержанность и такт. Кто-то решил сыграть с нами шутку, кровавую шутку...
-- Сделаем все, чтобы разоблачить его, обещаем вам, -- убежденно сказал Жозэ.
-- О, если бы! -- вздохнул поэт и встал. Он поднял руку, опустил ее и добавил:
-- Самое ужасное, что, когда я познакомлюсь с этим омерзительным существом, я не в силах буду подавить в себе восхищение им.
И, понизив голос, он заключил:
-- Это ужасно, но его роман -- действительно выдающееся произведение. Что поделаешь!
Он пожал руку Жозэ, потом д'Аржану и толкнул приоткрытую дверь.
-- Да, еще одна просьба. Я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будет двигаться ваше расследование. Я знаю, мосье Робен -- знаток своего дела...
-- Обязательно, -- пообещал Жозэ.
-- Не хотите ли поговорить с нашим главным редактором, мэтр? -предложил д'Аржан.
-- Нет, не стоит. Сейчас уже поздно. Я целиком полагаюсь на вас и надеюсь, что у нас еще будет случай встретиться. Вам надо ведь работать, да? Не буду больше вас задерживать. До свидания, мосье.
Симони решительным жестом надел на свою лысую голову черную фетровую шляпу и вышел. Оба журналиста, стоя в дверях, смотрели вслед поэту: он, сгорбившись, удалялся по коридору. Полы его зеленой накидки развевались. Поравнявшись с отделом информации, Симони обернулся. Секунды три он, казалось, рассматривал обоих журналистов, столь непохожих друг на друга: Робен -- коренастый розовощекий блондин с ясными голубыми глазами, д'Аржан -- худой брюнет с длинным овалом лица и взглядом, скрытым очками в тяжелой роговой оправе.
Но не внешность журналистов вызвала интерес у Симони. Он сделал несколько шагов назад и, приподняв шляпу, сказал:
-- Простите, чуть не забыл. Вы не могли бы мне достать вечерний выпуск вашей газеты? Вернее, утренний.
Он робко улыбнулся и смущенно потеребил свои седые усы.
-- Конечно, -- ответил д'Аржан. -- Минутку...
Жозэ остался вдвоем с поэтом.
В огромном здании сейчас было относительно тихо. Стук телетайпов наконец прекратился. Ротационные машины перестали сотрясать стены. Из всех дверей доносились голоса -- ночные редакторы расходились по домам.
Гастон Симони настороженно огляделся и, подойдя вплотную к Жозэ, тихо сказал ему:
-- Мосье Робен, я должен... я должен признаться, что...
Жозэ, почтительно склонив голову, слушал поэта.
-- Я плохо себя чувствую, -- продолжал поэт, тяжело дыша. -- Этот телефонный звонок невероятно меня разволновал. У меня больное сердце, а день был такой беспокойный...
-- Может, вы посидите в кресле? Или что-нибудь примете?
-- Нет, нет. Просто я бы хотел поехать домой.
Человек в зеленой накидке явно трусил. Он нервно теребил полы своей накидки и все время оглядывался. Лицо его было мертвенно-бледно.
-- Я живу довольно далеко... Набережная Анжу, на острове Сен-Луи.
-- Хотите, мы попросим, чтобы вас проводили?
-- Я буду очень признателен.
Вернулся д'Аржан с газетой.
На первой полосе, над шестью колонками, чернела жирная шапка:
, которому десять академиков присудили Гонкуровскую премию, -- убийца букиниста в Муассаке?
Полная тайна.
(От наших специальных корреспондентов Жозэ Робена и Жака д'Аржана)>.
-- Вот этого-то я и хотел избежать, -- прошептал Симони, внимательно прочитав заголовок.
Жозэ развел руками, словно говоря: мы ничего не можем поделать... Все кончено...
Симони медленно сложил газету и сунул ее под накидку. Репортер облегченно вздохнул. Поэт не увидел фотографии, помещенной д'Аржаном внизу шестой колонки. Жозэ обрадовался. Слава богу, хоть этого не заметил. Фотомонтаж сделан был довольно ловко и зло: ? -- гласила подпись. -- Этот вопрос задает себе вместе со всеми Гастон Симони, поэт, известный своим сборником стихов , один из самых уважаемых членов Гонкуровской академии''>.
-- Я позвоню в гараж, -- предложил Жозэ. -- А вы, д'Аржан, проводите мосье Симони, хорошо?
-- Еще раз заранее благодарю вас за все, что вы сможете сделать для нас! -- и поэт пожал руку репортеру.
Симони с д'Аржаном направились к лифту. В слабо освещенном коридоре несколько секунд развевалась зеленая накидка, потом она исчезла за поворотом.
* * *
Наступил час, когда типография погружается в непродолжительный сон. Тюки газет готовились для отправки в экспедиции. Линотипы замолкли, слышалось только шлепанье фальцовочных машин. С рассветом начиналась короткая жизнь листков, покрытых жирной типографской краской.
В наборных цехах несколько рабочих ходили вдоль столов, которые по старинке называются талерами, и, сгребая металлические строки, кидали их в маленькие скрипучие вагонетки, чтоб отвезти в переплавку. Завтра все эти мертвые столбики оживут. Металл выплеснется на матрицы, и новые строки встанут в формы, зажужжат прессы, оттискивая полосы газеты, которые потом поступят на вращающийся барабан ротационной машины.
, -- стандартная фраза, которую говорит каждый, уходя из цеха.
Все редакторы разошлись по домам. Ушел из своей каморки около лифта и Жюль, ночной сторож.
В два часа десять минут в редакции оставалось всего четыре человека, они сидели в кабинете главного редактора.
При свете лампы с зеленым абажуром Бари лихорадочно листал железнодорожный справочник.
Неподалеку от него Рози Соваж сосредоточенно читала пробный оттиск газеты.
У двери, в глубоком кожаном кресле, приложив ко лбу ладонь, полулежал д'Аржан. Казалось, он дремлет.
Вдоль стены, заставленной стеллажами с книгами и брошюрами, тихо ходил взад и вперед Жозэ Робен.
Рози отложила газету и посмотрела на Бари. Лысая голова главного редактора поворачивалась то вправо, то влево, то опускалась, то поднималась. Бари водил указательным пальцем по иероглифам открытого перед ним справочника.
-- Нет, бессмысленно пытаться согласовать поезда, -- проговорил он глухим голосом -- сказывалась усталость от этого бурного вечера -- и отодвинул от себя расписание. -- Если вы хотите быть в Муассаке как можно раньше, лучше всего -- летите.
-- Я же это и предлагала, -- мягко заметила Рози.
Бари нахмурил брови. Поставив локти между бумагами, которыми был завален стол, он уткнулся в переплетенные пальцы. Теперь его лысый череп был ярко освещен, а на лицо падала тень, и оно напоминало причудливо вылепленную маску. Над темными глазами нависли густые брови, большой круглый нос выдавался вперед, а рот и подбородок оставались в темноте.
, -- подумал д'Аржан.
Но вот Бари пошевелил головой, передернул плечами.
-- Я понимаю, что очень важно побывать на месте преступления и самому все посмотреть... Это ваш метод, да и вообще... Но я не хотел бы вас отпускать в такое горячее время. Мне почему-то кажется, что основной узел -в Париже. Это -- парижское дело.
Жозэ сделал шаг в сторону Бари.
-- Вам кажется! Хм! Я не люблю предчувствий и предпочитаю хороший, веский довод.
-- Я хочу сказать, что убийца наверняка сейчас в Париже, -- раздраженно возразил Бари, -- и что он отсюда не уедет. Что ему делать в Муассаке? Там он может засыпаться. Зачем ему лезть волку в пасть? Стоит ли вам терять время на эту поездку?
-- Минутку, минутку, -- тихо проговорил Жозэ, -- вы же сами понимаете, что в Муассаке есть надежда что-то пронюхать... собрать материал. Обстановка, соседи, пересуды, мелкие улики, которые можно обнаружить, не прилагая больших усилий.
